В чужом теле

Глава 15

Марта вновь наполнила их бокалы, после чего они переместились в гостиную.

Пока Нил ждал на диване, она принесла пакет с чипсами. Потом исчезла на несколько минут. Вскоре вернулась с видеокамерой в одной руке и штативом в другой.

— Сейчас быстренько все установлю, — сказала она, — Только тебе придется подвинуться. А то солнце будет отсвечивать. И лучше возьми стул из кухни.

Он выполнил эти пожелания и поставил стул сбоку, чтобы не сидеть спиной к окну.

Когда камера оказалась зафиксирована на штативе, Марта села на стул позади нее.

— В записи будет указано время и дата, — сказала она, склоняясь к видоискателю, — Так что будет доказательство того, когда эти показания сделаны.

— Но мы же все равно не будем их никому отдавать. Да?

— Возможно, ты сам захочешь это сделать, рано или поздно. Ну, если возникнет необходимость оправдаться.

Нил допил свою «маргариту», затем поглядел прямо в объектив.

— Еще не записываешь?

— Пока нет.

— И как это поможет мне оправдаться, если я расскажу, что сделал?

— Ты не убивал Элизу.

— Это я и сам прекрасно знаю. Кому знать, как не мне! — он попытался засмеяться, — Но я скрытно носил с собой нелегальное оружие. И стрелял из него. Что само по себе карается законом, и это и было главной причиной, почему мы с Элизой решили не обращаться сразу же в полицию прошлой ночью. Чтобы меня не посадили за нелегальное ношение пистолета. Разве не смешно?

Такое бывает, ты знаешь? Воспользуешься оружием для защиты своей жизни, и не успеешь оглянуться, как тебя упекут за решетку, — он попытался сделать еще один глоток, но не нашел в своем бокале ничего, кроме пены на дне, — Ну смотри, у меня же есть закрепленное в конституции право на ношение оружия. И я пользуюсь этим оружием, чтобы спасти Элизу от того мудака, но мы потом не можем даже сообщить копам, что произошло… внезапно, мы оказываемся преступниками. И мы тайком удираем оттуда, а реальный преступник оказывается жив, и вновь приходит за ней, и успешно завершает начатое. Ну разве не забавно? Такая смешная история, да?

У него потекли слезы.

— Уй, блин… — пробормотал он.

Марта поспешила подойти к нему. Она забрала бокал из его руки. Потом потянула его голову к себе, приговаривая: «Все хорошо, все хорошо».

Он прижался лицом к ее животу.

— Все хорошо, милый, — сказала она, нежно поглаживая его волосы, — Все хорошо.

Ткань ее футболки казалась мягкой на его лице. Гладкая кожа под ней источала тепло. Он обхватил ее руками за бедра.

— Извини, — сказал он сдавленным шепотом.

— Да не извиняйся.

Он постарался перестать плакать.

— Я ведь думал, что… что уже спас ее. Это… это самое паскудное — вспоминать сейчас, как тогда радовался.

— Понимаю. Понимаю.

— Я подвел ее.

— Нет, неправда.

— Мы… мы должны были сразу поехать в полицию. Если б мы только это сделали… прямо сразу, как только я освободил ее. Или позвонить, вызвать их. Они бы приехали и взяли этого подонка. И он бы сидел сейчас в камере. А Элиза была бы сейчас жива.

— Может быть.

— Я ведь даже не убедился, что он мертв. Господи! Если бы я только проверил!

— Все эти «ах если бы» делают только хуже, — сказала Марта.

— Она была бы жива.

— Может быть. А может быть и нет. Может, ее срок подошел, и ей было суждено умереть в ту ночь, что бы ты ни делал, — рука Марты медленно двинулась и мягко легла ему на затылок.

Он кивнул, потершись лицом об ее живот.

— Дерьмо случается, да? — пробормотал он.

— И мы не всегда успеваем увернуться.

Он рассмеялся, и всхлипнул, и чуть не задохнулся.

— Ну вот, блин. Футболку твою промочил, — сказал он, отрывая лицо от мягкой теплоты.

— Высохнет, — сказала Марта. Ее согнутая ладонь продолжала поглаживать его за ушами.

Он запрокинул голову и посмотрел ей в глаза снизу-вверх. Глаза Марты влажно блестели.

— Давай я чего-нибудь поесть нам найду? — предложила она, — Потом попробуем заново.

Он кивнул.

— Такос по-мексикански будешь?

— Не откажусь.

— Меня зовут Нил Дарден, — сказал он чуть позже, глядя в объектив камеры. Затем назвал свой адрес и номер телефона. Он говорил медленно, хотя сейчас уже особо не чувствовал опьянения.

Прошел час с его прошлой попытки записать видео — и тогдашнего нервного срыва. За это время он успел выпить банку пепси, съесть кучу чипсов с соусом сальса и четыре тако с говядиной. Но уже без пива и коктейлей.

— Я делаю эту запись, — сказал он, — В качестве свидетельства о том, что со мной произошло ночью воскресенья, 9 июля 1995 года. И ранним утром 10 июля. Я покинул свою квартиру примерно в 23:30 вечером воскресенья, чтобы вернуть две кассеты в видео-прокат на бульваре Венис. Я хотел вернуть их до полуночи. Было тепло, поэтому я опустил стекло в машине. Иначе, скорее всего, не услышал бы криков.

Он продолжал говорить в сторону камеры. Понимая, что пленку когда-нибудь могут увидеть посторонние, он все равно воспринимал Марту как свою основную аудиторию. Он хотел рассказать ей все детали (или почти все) так как это была в какой-то мере и ее история тоже.

Он бы не поехал прошлой ночью возвращать кассеты, если бы ранее не взял их в прокате.

А взял он их только потому, что хотел посидеть рядом с Мартой и посмотреть с ней два своих любимых фильма.

А потом, вместо того, чтобы уйти к десяти часам домой, собираться на работу, она задержалась. Они занялись любовью прямо там, на его диване. Потом она спустилась к своей машине и вернулась с сумкой, где лежала ее рабочая одежда. «Взяла с собой, на случай, если задержусь у тебя» — пояснила она. Скрывшись на какое-то время в ванной, она появилась уже одетая в строгую униформу авиакомпании, накрашенная и с убранными в аккуратную прическу волосами.

Вечер был чудесным.

И этот чудесный вечер заставил Нила оказаться ровно в то время и в том месте, чтобы услышать крик Элизы.

Так что Марта была неотъемлемой частью этой истории. Нил чувствовал, словно посвящает Марту в детали ее же собственной жизни — важный отрезок жизни, который, так уж сложилось, прошел в ее отсутствие.

Он с самого начала своих приключений знал, что придется что-то ей рассказать. В конце концов, она неизбежно спросит его про синяки и ссадины.

Но его удивило, как много он начал ей рассказывать — в том числе детали, которые всегда намеревался сохранить в тайне.

Он рассказал даже, что Элиза была привязана к дереву голой. Собирался опустить этот аспект про ее наготу, но невольно сказал правду.

Про свое возбуждение в тот момент сумел все-таки не проболтаться.

Он и так уже признался, что успел влюбиться в Элизу за их недолгое знакомство. Марте определенно не нужна была подробная хроника его эрекций за последние сутки.

Или информация о том, как тяжело ему было удержаться от секса с Элизой, и как сильно было искушение.

Про такое чем меньше кто-либо узнает, тем лучше.

Он не пытался скрыть своих чувств к Элизе (уже поздновато что-то скрывать), но старался изобразить их как невинную платоническую влюбленность. Говорил об этой женщине в таких терминах, словно она была его сестрой или замечательной давней подругой.

И вдруг осознал, что на самом деле примерно так к ней и относится.

В основном.

И в основном благодаря Марте. Верность к Марте уберегла его от связи с Элизой, помешала возникновению страсти между ними.

«А теперь ее больше нет, — подумал он, — Она мертва, и между нами уже никогда не будет ничего, кроме невинного флирта. А у нее больше вообще ничего не будет, ни с кем…»

Он осознал, что вновь против своей воли начал всхлипывать.

Несколько раз на протяжении своего рассказа он смахивал слезы.

Каждый раз делал паузу на пару секунд, чтобы взять себя в руки, но Марта не прерывала запись.

— Можешь выключить? — спросил он в самый первый раз.

— Лучше не надо. Давай оставим запись одним дублем, чтобы было видно, что ничего не смонтировано.

И она продолжала снимать, не прерываясь ни на что.

Иногда, Нил слышал шмыганье носом из-за камеры.

Иногда, оханье. Очень редко Марта что-либо говорила.

Периодически она задавала вопросы, когда Нил недостаточно ясно выражался или опускал детали, которые ей казались важными. Но она почти ничего не комментировала.

Пока он не рассказал про тело Элизы в ванне.

— О господи боже, — произнесла она.

Нил пожалел, что так много поведал ей. Было бы проще оставить невысказанным самое худшее. Но он чувствовал моральную потребность рассказать ей правду.

Почти всю правду — за исключением браслета.

Тайный подарок ему от Элизы — о котором знали только они двое.

Рассказав о браслете Марте, он словно нарушил бы обещание, которое дал Элизе, и потому решил ни словом о нем не обмолвиться.

Просто не включил в историю эту деталь.

В рассказанной версии, он не получил ни браслета, ни какой-либо еще награды за спасение Элизы. Он никогда не пользовался браслетом в гостиной того дома. Как и потом на улице, чтобы посмотреть на место, где они оставили тело маньяка, и чтобы долететь обратно до дома и попытаться предупредить ее, что ублюдок остался жив — но оказаться лишь беспомощным пассажиром в ее теле во время того нападения в темном коридоре.

Для Марты и любых других зрителей видео-пленки, ничего этого просто не было.

По версии Нила, любопытство одолело его, когда он ехал домой от Элизы. Вместо кратчайшего маршрута, он сделал крюк мимо того места у автострады, где спас женщину ранее.

Но обнаружил там, что фургон исчез.

Он пробежал через поле.

Увидел, что тело тоже пропало.

Боясь худшего, побежал обратно к своей машине.

А дальше вновь начиналась чистая правда — он помчался к дому Элизы, нарушая все возможные правила, но недостаточно быстро, чтобы предотвратить ее мучительную смерть от рук психопата, который по всем признакам должен быть мертвым.

Наконец, он сказал:

— Ну вот, наверное, и все.

— Хорошо, — сказала Марта из-за объектива камеры, — Теперь, давай, я задам несколько вопросов.

— Конечно.

— Ты уже описал этого человека достаточно хорошо, но какого он был роста, по твоей оценке?

— Ну, метр восемьдесят, может восемьдесят пять. Немного выше меня.

— Вес?

— Не знаю. Худой. Кожа да кости. Как скелет. Я видел его ребра сквозь рубашку. Поэтому, кстати, уверен, что на нем не было бронежилета.

— Возраст?

— Тоже не знаю. Откуда? Я даже его лица толком не разглядел. Очень заросший, бородатый. Но седых волос совсем не было. И он был сильный, проворный. Я бы сказал, по возрасту — от двадцати до сорока, но вряд ли больше.

— Это сильно поможет, конечно, — лицо Марты было в основном скрыто за камерой, но в ее голосе звучала легкая издевка.

— Я плохо определяю возраст на глаз, — пояснил он.

— Это уж точно, — после паузы, она спросила, — Ты смог бы опознать его, если когда-нибудь снова увидишь?

Нилу пришлось задуматься над ответом. Через несколько секунд, он сказал:

— Скорее всего, нет. Я не смогу отличить его от любого другого худого мужика с густой черной бородой и космами. А если он сходил в парикмахерскую, то и от любого встречного не отличу.

— Или если волосы и борода были ненастоящими? — предположила Марта.

— Парик и приклеенная борода?

— Типа того.

— А ведь такое возможно, да? Хм. Шикарно. Мне показалось, что они настоящие, но если подумать… а откуда мне знать точно? Дело в том, что я и малейшего представления не имею, как он может выглядеть без бороды и длинных волос.

— Как худой мужик с огнестрельными ранами, — напомнила Марта.

— Да, и только лишь. Но хотя бы что он ранен я знаю точно.

— Ладно. Далее. Помимо описания внешности подозреваемого и того факта, что он получил одну или несколько огнестрельных ран, можешь ли ты что-то еще сообщить полиции, что поможет раскрыть преступление?

— Не думаю. И я сделал прошлой ночью все, что мог. Искал его, хоть и тщетно, вывел из строя его фургон. Я, честно скажу, удивлен, что ему удалось уйти. Черт возьми, я до сих пор удивлен, что он не сдох, когда я пристрелил его у шоссе. Я ведь знаю, что не промазал. Ну то есть, он упал, понимаешь? И из него текла кровь — я видел следы в доме Элизы.

— Что-то еще хочешь добавить? — спросила Марта.

— Да все, наверное. Еще вопросы будут?

Девушка пожала плечами, выключила камеру и отодвинулась от нее вместе со стулом.

— И что теперь? — спросил Нил.

— Не знаю. Пойдем и передадим сразу пленку полиции?

— Нет. Смеешься? Я признался в таком, за что меня не то что оштрафовать, а и реально посадить могут. Если даже условно — мне судимость не нужна в биографии. Я ведь даже не задумывался об этом до сего момента — а ведь это дело серьезное. Могут лишить права на преподавание. Работу потеряю.

— Тебя что, из-за такого могут уволить?

— Я не знаю точно, но не хотелось бы проверять.

— Да тебе медаль вручить должны!

— Медалей не вручают за убийство злодеев. Если ты не полицейский… а в наших краях, даже и полицейского могут за это под суд отдать.

— Значит, не будем передавать запись полиции, — резюмировала Марта.

— Не вижу, какой от этого прок, в любом случае. Наверное, это немного прояснит для них ситуацию насчет того, что происходило в доме Элизы, но никак не поможет установить личность убийцы. И вполне может навести на мысль, что я — отличный подозреваемый.

— Ладно, — сказала Марта, — Ты прав, наверное.

— Если меня все-таки привлекут к делу, тогда, может быть, передадим им эту запись. Это должно помочь мне хотя бы избежать обвинений в убийстве.

— Договорились. Так и поступим, — она потянулась к камере, открыла ее и извлекла кассету, толкнув ее через стол Нилу, — В твоем полном распоряжении. Но у меня есть еще одна идея…

Пальцы Нила замерли над клавишами печатной машинки, и он оглянулся через плечо на Марту.

— Ну, как тебе?

— Неплохо, — улыбнулась она, — Они там забегают как ненормальные, когда это прочитают. Лишь бы поверили.

— Поверят, не сомневайся. Ублюдок хорошо заляпал дом своей кровью. И от меня там остались гильзы, когда я стрелял в фургон. Калибр совпадает, никто посторонний не мог это знать. Они поверят.

Он отогнул пластину на старой печатной машинке фирмы Royal.

Марта, надев резиновые перчатки для мойки посуды, вытащила лист из каретки. Она сложила бумагу пополам и сунула в конверт, который они уже заранее подписали и наклеили марки.

Адрес был также напечатан на конверте машинкой.

Марта запечатала записку в конверте.

— Когда, думаешь, получат? — спросил Нил.

— Брошу в ящик по дороге в аэропорт. Может, в Инглвуде. Наверное, письмо отправится завтра утром. В полиции его получат где-нибудь в среду.

— Меня устраивает.