Вена: история города

Глава первая Дом

Иногда я подумываю, а что, если однажды окончательно вернусь в Венгрию и меня спросят, чего мне больше всего недостает из моей венской жизни? Ответить будет нелегко, но по кратком размышлении перед моим внутренним взором предстанут сцены домашних праздников господина Ниуля, летних праздников на заднем дворе, где выставляют по такому случаю лавки и столики с вином, за которыми могут всласть поболтать обитатели дома, разбившись на пестрые теплые компании. Ну и конечно другие, «закрытые» мероприятия: традиционный рождественский пунш в скромной квартире управляющего домом господина Ниуля и его жены, госпожи Ниуль.

Доходный дом на Салезианергассе номер 8, в 3-м районе, был построен в 1839 году неподалеку от Бельведера. Дом включает два внутренних двора и пять подъездов, первоначальные четыре этажа были впоследствии дополнены путем реконструкции чердачных помещений, столь модной в сегодняшней Вене. Широкая сводчатая подворотня прежде предназначалась для стоянки экипажей.

Конюшни во дворе снесли, но, вероятно, поэтому окна первого этажа, пробитые позднее, несколько выше остальных. В доме напротив сохранились пристенный фонтанчик и даже перекладина, на которую вешали ведра, чтобы напоить лошадей. Зато в нашем доме, над сводом подворотни сохранился конскрипционный номер[1]; непонятные и зашифрованные цифры прекрасной витиеватой готической надписи указывают, по всей вероятности, на то, что находящаяся в глубине часть здания относится к нашему дому. На заднем дворе еще видно, что некогда все это было мощным единым комплексом, пока его не продали приюту монастыря Клостернойбург.

Первый двор, в который ведет подворотня с полукруглым сводом, стараниями господина Ниуля с весны до осени представляет собой цветущий сад и, возможно, даже с волшебными гномами, а с ноября по февраль здесь красуется здоровенная рождественская елка для всех жильцов. Унылый задний двор, в который ведет длинный проход вдоль внутреннего флигеля, расцветает и оживает лишь один раз в году, в июле или в сентябре — во время общего праздника нашего дома.

Праздник стал традицией, хотя, конечно, и не такой старой, как сам дом. В первый раз он состоялся в 1991 году, когда решено было отметить завершение работ по перестройке чердачного помещения. Пригласили всех участников и даже рабочих, убиравших строительный мусор. Праздник имел громадный успех и с тех пор проводится ежегодно. Все происходит в строгом соответствии с заведенным порядком: герр Ниуль, домоправитель, за месяц начинает обходить квартиры с копилкой в руках и в обмен на опущенные деньги выдает красивые приглашения. На собранные средства закупают продукты в венском пригороде, на крестьянском рынке, а также берут напрокат у мебельщика столы и скамьи. Мясо и сласти — предмет забот хозяина дома, и, бесспорно, вряд ли с ним кто-нибудь сможет в этом соперничать. Выбор и разлив напитков — это тоже чисто мужское дело, и его герр Ниуль не доверяет никому. Во дворе расставляют скамьи и столы, и в четыре часа пополудни появляются первые гости: среди них давно переехавшие бывшие жильцы, их по-прежнему тянет сюда зов сердца, и они даже приводят с собой детей. Желанные гости — почтальон и трубочист, среди пришедших и домовладелец, который живет не с нами, но его контора заботится о надлежащем содержании дома. Тем для разговоров всегда хватает, поскольку здесь живут интересные люди. Да и какой человек не интересен?

С недавнего времени начались и предрождественские встречи. Однажды на доске объявлений появляется приглашение к герру Ниулю на первоклассный пунш, причем на этот раз никаких денежных сборов — семейство Ниуль угощает. Фрау Ниуль запекает в духовке яблоки, подает к ним всевозможные соусы и, конечно, восхитительный горячий напиток. И больше уже совершенно ничего не требуется, чтобы в столовой незанятой квартиры царила теплая дружеская атмосфера.

Прежде в доме происходило еще одно примечательное событие: каждую вторую пятницу из деревни в Нижней Австрии приезжала женщина и, расположившись в широкой подворотне, продавала продукты. Эти слова полностью соответствуют действительности, но звучат сухо и совершенно бессильны передать дух происходящего. Как правило, о «ярмарочном дне» возвещала доска на стене с надписью «Крестьянский рынок», а широко распахнутые ворота не оставляли сомнений, что наш дом готов поделиться радостью жизни и дарами земли со всеми. Герр Ниуль с помощниками выставляли и накрывали столы, и когда в полчетвертого появлялась улыбчивая и толстощекая молодая женщина, ей оставалось только достать товар из микроавтобуса, — и вот все уже было готово для маленького рынка. Здесь были сезонные фрукты и овощи, да еще домашнее вино, мармелад, мед, картошка и лук из собственного хозяйства, и настоящий гвоздь программы — свежайшая, еще теплая выпечка, а потому все жильцы в такие ярмарочные дни спешили попасть домой пораньше. И в каждой семье тот, кто первым приходил домой, сразу же отправлялся за покупками. Мария знала всех и потому всегда точно могла сказать, кто уже приходил, а кто еще нет. Но это вовсе не мешало возвращаться к ней за покупками сколько душе угодно. И когда в восемь часов вечера рынок закрывался и сворачивался, как правило, редко что оставалось везти назад.

Нам очень тяжело было смириться, когда этому нашему счастью внезапно пришел конец, и все мольбы и уговоры были бессильны. Просто молодой женщине и матери троих детей стало слишком тяжело вставать затемно печь булочки и собирать с утра пораньше фрукты. Признаться, я все еще надеюсь, что Мария, когда подрастут ее дети, вернется к нам со всеми своими вкусностями и такой знакомой улыбкой.

Ярмарочные дни давали возможность жильцам чаще встречаться, они объединяли нас. Мы всегда рады остановиться и переброситься словечком, как, например, в особенно холодные зимние дни, когда господин Ниуль счищает снег и лед с нашей длиннющей лестницы перед подъездом. Тогда все, кто уходят или приходят, останавливаются на минутку поболтать и всегда легко находят тему. И, как правило, речь вовсе не о том, в какой квартире подтекает труба и кто в этом виноват, и вовсе не о душераздирающих историях про слишком громкий телевизор или невыносимую музыку. Встречаясь, все просто делятся своими новостями, находят, о чем спросить, что рассказать. В нашем доме кляузничать не принято, и новые жильцы это быстро понимают.

Такая открытая атмосфера абсолютно нетипична для венцев, людей скорее замкнутых, вопреки распространенному мнению, и потому она особенно ценна. Сюда просто хорошо возвращаться. И именно поэтому, из-за доброжелательности и неожиданного радушия, у посторонних, попавших к нам случайно, складывается совершенно неожиданное впечатление. Они начинают на многое смотреть по-новому, переносят это мироощущение во внешний мир и часто, даже сами того не замечая, видят все обстоятельства будничной жизни в новом свете.

Быстро понимаешь, что не только образцовый порядок, но и завидная теплая атмосфера нашего дома — творение одного и того же человека. Дружелюбие и строгость Манфреда Ниуля, артистизм, с которым он держит в руках бразды правления хозяйством целого дома, говорят о том, что он первоклассный управляющий. Видимо, дело в том, что он требователен к другим так же, как к себе, поскольку иначе просто не будет чувствовать себя спокойно. Другой его секрет — он никогда не суетится, сколько бы ни было забот. Ничто не делается наспех, когда речь идет о порядке в доме, все всегда продумано и хорошо организовано. Дважды в год он уезжает вместе с женой в длительный отпуск: один раз в Турцию и один раз — с тех пор как его сестра, подобно многим австрийским пенсионерам, проводит там зиму в очень дешево (по слухам) арендованном домике — на Канарские острова.

Собственно, венгерская фамилия герра Ниуля может ввести в заблуждение, поскольку он не говорит по-венгерски. Его отцу было 15 лет, когда после референдума в Оден-бурге вся семья переехала в Бургенланд, из деревни поближе к городу. Родным языком его матери был чешский. В детстве в их доме говорили по-венгерски, по-чешски и по-русски. Герр Ниуль и его жена, уроженка Бургенланда и наполовину венгерка, уже почти неотличимы от коренных австрийцев. Таким образом, есть в них немного от чехов, немного от венгров, но сама по себе фамилия еще ничего не значит. И, подчиняясь размеренному течению будней, они говорят теперь в основном по-немецки. Прошли времена, когда знание, например, русского давало явные преимущества. Некоторые квартиросъемщики помнят еще годы, когда 4-й район (граница с которым проходит совсем рядом) относился к советской оккупационной зоне и все, кто хорошо говорил по-русски, могли неплохо устроиться.

Но если уж не знание языков, то умение вести дом господин Ниуль точно унаследовал от своих родителей. Все семейство Ниуль переехало сюда в 1966-м, заняв служебную квартиру, вход в которую был прямо из подворотни. Молодожены сначала жили здесь вместе с родителями. В 1972 году фрау Ниуль «унаследовала» место домоправительницы от вышедшей на пенсию свекрови. Все обязанности супруги всегда исполняли вместе, а с тех пор, как и фрау Ниуль на пенсии, ее муж занимает свой пост официально. То, что они здесь проживают, вовсе не связано со служебной площадью. Уже давно они сменили служебную квартиру на обычную, не только потому, что она просторнее, чище, и поскольку находится на первом этаже, то имеет отдельный выход в сад, но и для того, чтобы обрести большую независимость.

Господин Ниуль знает о своих жильцах все, он видит все лестничные клетки. Многие сообщают ему, если собираются уехать на время, почти все хранят у него запасной ключ. Так спокойнее, ведь может случиться, что дверь самопроизвольно захлопнется или вдруг не сможешь ее открыть. И конечно, это очень практично. Пока ты отсутствуешь, всю твою почту складывают прямо у тебя в квартире. Взаимоотношения домоуправителя с почтальоном весьма просты: они вместе пьют кофе на кухне по будням каждый день в полседьмого.

Среди жильцов все еще можно найти тех, кто пережил в этом доме войну. Герр Грубер — самый старший, и он мог бы рассказать больше других — проводит теперь большую часть своего времени из-за весьма преклонных лет и наступающих болезней в санатории, но еще совсем недавно он мог рассказать немало семейных преданий, связанных с этим домом. Его прапрадедушка, художник по фамилии Франц Ксавьер Грубер, профессор Академии художеств, был одним из первых, кто прожил здесь всю жизнь и умер в 1862 году тоже здесь. Герр Грубер всегда бережно сохранял все документы времен молодости нашего дома. Кое-какие из них перекочевали в административный архив нынешнего владельца дома Фридриха Хардэгга, которого связывают с нашим домом личные воспоминания — несколько лет здесь жила его бабушка. Среди совсем старых бумаг можно найти официальное, на бланке Венской городской управы, рукописное разрешение на строительство от 1835 года. В нем говорится, что граф Абенсберг-Траун, именем которого назван соседний переулок, поручает завершить строительство к 1839 году. Застройщик, известный проектировщик многих других окрестных зданий в стиле бидермейер, был также первым владельцем вплоть до 1859 года, когда дом был продан «Обществу вдов и сирот медицинской коллегии докторов» и перестроен под приют.

Об обитателях дома в годы войны сегодняшние жильцы знают немного. Некоторое из их родителей были членами штурмовых отрядов и поселились здесь в порядке программы «ариизации» населения. После окончания войны вернулся прежний домовладелец, бежавший от национал-социалистов еврей, и восстановил — благодаря «Первому закону о возвращении» и поистине чудесному стечению обстоятельств — права на свою собственность. Он владел домом до глубокой старости, но ничего не мог поделать с жильцами, расквартированными здесь во время войны, которые платили ему буквально гроши. Смехотворную квартплату, которую на основании закона о защите квартирантов ежемесячно перечисляли жильцы, назвали «подати за мир». А военные квартиранты только равнодушно пожимали плечами: зачем им выезжать из таких удобных квартир? Да, они сочувствуют хозяину дома, господину Кернеру, с которым у них никогда не было проблем, но такова жизнь, она несправедлива. Упомянутый закон о защите квартирантов вступил в силу в 1917 году, чтобы защитить солдатских вдов от выселения, и действует, как и многие другие постановления, до сих пор. Сегодня его действие распространяется на 30 000—40 000 венских квартир, и лишь недавно появилась поправка, что наследники сегодняшних жителей этих квартир уже не будут больше платить «подати», которые в отдельных случаях составляют всего 1 евро.

В 1983 году у нашего дома появился новый, нынешний, хозяин Фридрих Хардэгг. Дом ему достался в не очень хорошем состоянии. Цена в 6,5 миллионов шиллингов (около 470 000 евро) была не маленькой суммой, но и покупка была неплохой. Сегодня цена за квадратный метр площади в нашем районе превышает 2000 евро. Конечно, новому хозяину предстояло провести большие ремонтные работы, и низкая квартплата не могла покрыть расходов. Потребовалось проявить терпение и находчивость. И вот появились двенадцать новых квартир в ходе второй очереди работ по перестройке чердачного помещения. Эти квартиры сдаются уже за совсем другие деньги (сегодня ежемесячная квартплата за самую маленькую квартиру в Вене составляет около 800 евро). Да и в паре старых квартир сменились жильцы. Из 66 квартир нынче «принадлежат» господину Хардэггу только 48. У других — разные хозяева, но жильцы часто связаны дружескими или родственными узами.

Старшее поколение любит вспоминать, как на заднем дворе пахло липами, до того как там был построен подземный гараж. Выхлопные газы быстро доконали деревья. «Когда-то здесь зимой заливали каток. И еще тут был свой колодец», — мечтательно улыбаясь, рассказывают старики и показывают фотографии в альбомах. Там, где сегодня находятся приемная ветеринара и багетная мастерская, когда-то располагалась бакалейная лавка. Довольно часто в их рассказах фигурирует и гостиница на несколько номеров. Она размещалась в углу двора, на месте нынешней химчистки, просуществовала вплоть до 1960-х годов, и конечно же, перед ней был красивый палисадник.