Вернись за мной

Глава 2

Коннор

— И на этом — конец, — говорит Деклан, глядя на дыру в земле, где лежит гроб. Мы стоим на старом кладбище с несколькими разбитыми надгробиями, которые остались стоять после всех тех ночей с костром, когда мы вели себя как идиоты.

Здесь тихо, и воздух наполнен запахом земледелия. Пахнет немного навозом, немного дымом и большим количеством жалости. Я думал, что теперь, когда он умер, мне станет лучше, но я чувствую только гнев.

— Не полностью, — напоминает нам Шон, — Нам еще нужно понять, что делать с фермой и землей.

— Можно сжечь все до тла, — говорю я без эмоций. Из-за возвращения сюда, у меня чешется кожа. Даже когда он мертв, я все еще чувствую, будто он наблюдает, судит и готовится поднять кулаки. Блядь, я все еще чувствую, что тайны, которые мы хранили из-за него, пытаются меня задушить.

— Коннор прав. Хотя мне было бы легче, если бы старик все еще был в доме, когда бы мы его подожгли, — добавляет Джейкоб.

Я согласен. Когда-то мой отец был хорошим человеком. Он любил своих детей, свою жену и свою ферму, отдавая всем нам каждую частичку себя. А потом мама умерла, и мы потеряли обоих родителей.

Тот добрый, веселый и трудолюбивый человек, который научил меня ездить на велосипеде и рыбачить, куда-то делся. Вместо этого он стал пустым пьяницей, который использовал кулаки, чтобы выразить свою ярость.

А муж постоянно злился. На всех. На все. В основном на меня и моих братьев, за то, что мы напоминали ему о женщине, которую он любил, а Бог слишком рано забрал ее. Будто мы не скорбели о потере самой прекрасной матери, которая когда-либо у нас была.

Дек качает головой.

— Это единственное, что оставил нам этот мерзавец, а это место стоит миллионы. Здесь также развеян прах мамы. Мы будем терпеливы и продадим его. Если только кто-то из вас не захочет это ранчо.

Черт возьми.

Я не хочу ничего с ним делать. Я хочу, чтобы ранчо ушло из моей жизни, чтобы у меня больше не было причин возвращаться в Шугарлоуф.

Все остальные ворчат в знак согласия.

— Ну, нам всем придется встретиться с адвокатом где-то на неделе, а потом мы продадим эту чертову землю.

Я не сомневаюсь, что Дек уже потянул за ниточки, чтобы вытащить нас отсюда как можно скорее. Как и у всех нас, у него есть много вещей, которые он не хочет видеть в этом городе, а это станет проблематичным, если мы пробудем здесь больше дня.

Мы вчетвером садимся в машину Шона и возвращаемся к дому, но как только подъезжаем ко входу, двигатель глохнет.

Деревянные столбы, с табличкой над головой с нашей фамилией вырезанной в дереве, постарели, но все еще крепкие. Я стараюсь не вспоминать мамин голос, но воспоминание слишком сильное и слишком быстрое, и мне снова восемь лет.

— Расскажи мне притчу о стреле. Я стону, когда ее бровь поднимается, и она ждет ответа.

— Мама, пришла моя новая игра, и я хочу поиграть.

— Тогда тебе лучше ответить мне, Коннор. Так что там со стрелой?

Я сэкономил деньги со своего прошлого дня рождения, но этого было недостаточно, поэтому мне пришлось одолжить деньги на игру у Джейкоба. Он такой злюка, потому что заставлял меня выполнять его работу в течение шести месяцев, но теперь у меня есть новый "Марио". И все, что я хочу сейчас делать, это играть.

Мне неинтересна байка про стрелу.

Она останавливает машину и скрещивает руки на груди. Мама была моим любимым человеком в мире.

— Почему мы должны повторять это раз за разом? — спрашиваю я.

— Потому что это важно. Семья — это то, что имеет значение в этой жизни, без нее у тебя ничего нет. Когда переступим порог, мы вернемся домой. Мы будем с теми, кто любит нас, и это то место, мой милый мальчик, которому ты всегда будешь принадлежать.

Моя мама — лучший человек, которого я знал, и как бы я ни хотел играть в свою игру "Нинтендо" — а я действительно хочу играть — я хочу сделать ее счастливой. Мне нравится делать маму счастливой.

— Ты не сможешь выстрелить, пока не натянешь тетиву, — ворчу я, ненавидя фразу, которую она заставляет меня повторять.

Она улыбается.

— Это верно. И почему это важно?

— Мааам, — скулил я, потому что меня ждала игра.

— Не мамкай тут мне, — говорит она. — Так почему это важно?

— Потому что если ты не натянешь тетиву, ты никогда не будешь двигаться вперед, а стрела должна мчаться изо всех сил.

Ее глаза наполняются любовью и счастьем, когда она смотрит на меня.

— Верно. И тебе тоже суждено добиться успеха. А теперь пойдем в дом, чтобы проверить, не сожгли ли твои братья его.

— И я смогу поиграть в свою игру.

Мама смеется.

— Да, сможешь, но после того, как закончишь дела.

— Я не могу этого сделать, — признался Шон, глядя на грунтовую дорогу.

Один за другим мои братья покидали это место, и каждый из них снова возвращался пока я не вырос, чтобы присмотреть за мной.

Они защищали меня, но тогда я не мог этого оценить. Джейкоб отложил поступление в колледж на год, чтобы убедиться, что Шон мог играть в футбол, а я не оставался наедине с папой. Шон брал меня на игры, следил за тем, чтобы время от времени я выходил проветриться после того, как съехал Джейкоб. Деклан учился в колледже, но лето проводил на ферме, защищая меня от папиных кулаков, если это было возможно.

Он выглядит самым неуверенным, но этот парень самый сильный из всех нас.

— Расскажи притчу про стрелу. — Дек подавляет слова, и я закрываю глаза.

Мама. Что бы она сейчас думала о нас? Поняла бы она, почему мы все покинули это место? Видела ли она, в какой ад он нас загнал и кем мы стали благодаря его выбору?

Джейкоб отвечает.

— Если забрать слишком много пера, это приведет к тому, что стрела искривится и изменит курс, поэтому важно держаться вместе.

— Мама бы разочаровалась в нас, — говорит Деклан. — Ни жен, ни детей. Ничего, кроме работы.

— Мы есть друг у друга, — воскликнул я. — Мы всегда держались вместе, и именно этого она хотела.

Деклан смотрит в окно.

— Она хотела бы, чтобы у нас было больше, чем это…

— Да, но трудно иметь больше, когда вырастаешь в такой среде, как мы.

Голос Джейкоба тихий и полный грусти. — Мы заключили договор.

Никаких браков, никаких детей и никогда не поднимать кулаки в гневе. Она бы поняла. Она бы хотела, чтобы мы стояли друг за друга и не были такими, как он, в конце.

Может быть, так и есть. Бог его знает, на что мы надеялись. Мне хочется верить, что если она смотрит, то видит все и понимает, что ее ребята сделали этот выбор не зря. Я провел с ней меньше всего времени, но думаю, что она бы уважала мое желание защищать других.

Если мы родились от такого человека, наверное, эта тьма скрывается внутри нас.

Деклан посмотрел на Шона, брата, который был ей самым близким.

Он так и не простил себе ту ночь, когда она умерла.

— Поехали, брат. Пора поскорее лететь вперед.

Шон стукнул рукой по рулю, прежде чем пустить машину в движение и медленно умчаться по тропинке в ад.

Никто из нас не говорил. Я понимал, что не могу собраться с мыслями достаточно долго, чтобы сказать хоть слово. Везде воспоминания.

Вот забор вдоль подъездной дороги, где мы с братьями сидели и наблюдали за коровами, мечтая сбежать. Я заметил дерево с левой стороны территории, где мы сделали лестницу из обрезков древесины, чтобы могли залезть на ветки, и делать вид, что там мы в безопасности.

Отец никогда не мог туда добраться. Он всегда был слишком пьян, чтобы подняться более чем на две ступеньки.

Справа — поле для стрельбы из лука, где мы с братьями часами представляли себя Робин Гудом или другими великими людьми, которые делали правильные вещи.

Я будто услышал, как мы вчетвером спорим, кто из нас стреляет лучше, все равно зная, что это Шон. Ублюдок всегда имел лучшую форму лука и хороший прицел.

И тогда перед глазами появляется то, что когда-то называлось моим домом.

— Это как долбаная деформация времени, — комментирует Дек. — Ничего не изменилось.

Он прав. Дом точно такой же, как и когда я ушел. У него два этажа и большое крыльцо, огибающее дом вокруг, со старыми качелями спереди. Белая краска выцвела и потрескалась, а черные ставни отсутствуют на одном из окон и свисают с другого. Несмотря на то, что он выглядит так же как и тогда, это уже не тот дом, который мы четверо помним.

Я прочистил горло.

— Только сейчас это чертов беспорядок.

— Я думаю, что Старик палец о палец не ударил после того, как мы ушли. — Говорит один из братьев позади меня.

Нет шансов, чтобы мы продали этот дом за то, чего он стоит. Хотя дом никогда не был наградой, земля — вот что имеет значение.

Более трехсот акров одного из лучших угодий для скота в Пенсильвании. Здесь протекает извилистый ручей, трава для коров только премиум-класса и живописная местность.

— Как он мог? — фырчит Деклан. — У него что, не было рабочей силы, чтобы присматривать за вещами, пока он был в отключке? Я кивнул, чувствуя к нему новый тип злости. Он мог позаботиться хотя бы о ферме.

— А как насчет животных? — спрашивает Шон.

— Нам нужно будет провести полную инвентаризацию и увидеть, в какое дерьмо вляпываемся, — говорю я.

Мои братья согласились, поэтому мы распределили задачи. Время посмотреть, что еще он уничтожил.

На ферме беспорядок, это все, что я могу сказать. Это ужас. Он ничем не занимался, кроме молочного оборудования, которое ему пришлось поддерживать в надлежащем состоянии, если он хотел заработать достаточно денег, чтобы купить себе бутылку.

Но то, что он так запустил землю, в голове не укладывается. То, что могло быть наследием в десять миллионов, в лучшем случае стоит вдвое меньше. Придется очень много работать, чтобы приблизить ранчо к тому виду, чтобы хорошо его продать.

Я иду по полю слева от ручья, туда, куда приходил прятаться.

Когда мой отец впервые напился до беспамятства, мне было десять лет, и Деклан взял удар на себя и защитил всех нас, приказывая бежать и прятаться.

Я не до конца понимал, что произошло — просто мой брат, которого я любил, начал кричать, чтобы я убегал.

Так что я так и сделал.

Я побежал. Я побежал так сильно, что не был уверен, что когда-нибудь остановлюсь. Я бежал, пока в моих легких не закончился воздух. Я не останавливался, пока не оказался там, где, как думал, меня никто никогда не найдет, потому что в глазах Деклана было что-то такое, чего я никогда раньше не видел — дикий страх. Я остановился здесь, на берегу ручья, и посмотрел на домик, который построил на дереве, и где провел много дней и ночей, прячась от ада, который бушевал в моем доме.

Что за сраный беспорядок.

Это последнее место, где я хочу быть, но мне больше не от чего прятаться. Я уже не тот напуганный маленький мальчик, и в доме больше не прячутся монстры. Но я все равно чувствую пустоту в животе.

Тишина стала почти громкая, когда я стоял здесь и слушал ручей, который когда-то меня убаюкивал. Сельскохозяйственная земля красива. Я вижу сочную зелень и темно-розовый оттенок заката на небе, который освещает облака и делает их похожими на сладкую вату.

Я закрыл глаза, поднимая лицо к небу, и стал слушать звук своего дыхания.

А потом меня заставил насторожиться стук сверху.

Я оглянулся вокруг, пытаясь увидеть, что это было.

Потом принюхался.

— Есть здесь кто? — крикнул я, поворачиваясь к дереву с домиком, который спрятан высоко в ветвях.

Послышалась толкотня и стук ног по дереву. Кто-то есть там наверху. Наверное, это ребенок, потому что взрослый человек не сможет спрятаться на этой площадке. Однако, кто бы это ни был, он не отвечает.

— Эй? Я знаю, что ты там, — говорю я немного тише, стараясь звучать менее устрашающе. — Тебе не нужно бояться. Еще одно движение, а затем раздался крик, и я понял, что этот звук боли.

Я не ждал и поднялся на дерево, используя деревянную лестницу, которую мне помогли построить мои братья, чтобы я всегда мог сюда залезть.

— Я иду. Не бойся, — приказываю, не желая, чтобы тот, кто там наверху, упал с вершины дерева.

Я приблизился к домику, и увидел маленькую девочку, которая сгорбилась в углу площадки. Ее глаза широко раскрыты и полны страха. Она кажется не намного старше меня, когда я впервые спрятался здесь, но на самом деле я не так много времени проводил среди детей, поэтому не знаю, сколько ей лет на самом деле. Я знаю все о страхе и слезах, которые текли по ее лицу. Раньше я часто так себя чувствовал.

— Я не сделаю тебе больно. Ты в порядке? Я слышал, как ты плакала.

Она быстро кивнула.

— Хорошо, ты ранена?

Слеза потекла по ее щеке, и она снова кивнула, хватаясь за руку.

— Ты поранила руку? — спросил я, зная, что это так. Когда она все еще молчит, я пытаюсь вспомнить, каково это, когда тебе больно и одиноко, пока ты в одиночестве прячешься на дереве. — Я Коннор, жил здесь. Это было моим любимым местом на всей ферме. Как тебя зовут? Ее губы дрожали, и она, кажется, боролась с ответом. В конце концов ее зеленые глаза посмотрели на меня, словно ястребиные, когда девочка крепко сжала губы, давая мне понять, что не намерена со мной разговаривать.

Я сделал еще один шаг по лестнице и оперся на площадку.

— Ничего страшного, тебе не нужно мне рассказывать.

Я останусь здесь столько, сколько нужно, чтобы спустить ее.

Она села, ее каштановые волосы спали ей на лицо, и она понюхала их, прежде чем отбросить прядь назад.

— Ты чужак, — сказала маленькая девочка.

— Это правда. Ты права, что не общаешься с незнакомцами.

Помогло бы тебе, если бы я сказал, что был своего рода полицейским на флоте?

Ее глаза прищурились, оценивая меня.

— Офицеры полиции носят форму.

Я улыбнулся. Умная крошка.

— Верно. Я носил, но сейчас не работаю, поскольку я на ферме. Ты можешь рассказать мне, как ты повредила руку?

— Я упала.

— Как ты сюда забралась? Она немного сдвинулась.

— Я не хотела, чтобы меня кто-то нашел.

У меня закрутились кишки, когда я начал искать миллион ответов, почему эта маленькая девочка прячется здесь с болью в руке, а не бежит домой за помощью. Мне нужно держать себя под контролем и помнить, что не у всех плохая жизнь дома. Это может быть что угодно.

— Почему бы и нет?

Она грызет свою нижнюю губу.

— Папа сказал, что я не должна выходить из дома, и я не хотела, чтобы он сердился. — Затем она вытерла нос рукой, и еще одна слеза капает вниз. — Я пришла сюда, чтобы дождаться, пока мама вернется домой.

Я кивнул ей со знанием дела.

— Уверен, что твой папа волнуется за тебя. Мы должны отвезти тебя домой и осмотреть твою руку.

— Он разозлится. — Ее губы задрожали.

Бедняга в ужасе. То ли из-за отца, то ли потому, что она нарушила правила, я не уверен. Я не знаю, кто она и кто ее отец, но она не может оставаться здесь раненой и напуганной. Она упадет.

— Как насчет того, что я не скажу ему, где нашел тебя, если он не спросит?

Она с интересом посмотрела на меня.

— Ты хочешь соврать?

— Нет, я просто думаю, что друзья хранят секреты друг друга, и мы теперь друзья, правда?

— Думаю, да.

— Ну, подружка, ты знаешь, что меня зовут Коннор, но я все еще не знаю твоего имени.

Ее губы сжаты.

— Я Хэдли.

— Приятно познакомиться, Хэдли. Могу ли я помочь тебе спуститься, поскольку твоя рука ранена? Хэдли быстро покачала головой.

Я указал ей, как подойти ближе, а затем она обняла меня за шею, крепко держа, пока я спускал нас обоих, не сильно обнимая ее.

Когда мы оказались на земле, я поставил девочку на ноги и присел.

Мы посмотрели в глаза друг другу, и что-то возникло в том, как она смотрела на меня — так, как будто я ее спаситель, — от чего мое сердце заболело.

— Твоя рука в порядке?

— Болит. — Ее голос тихий, в нем чувствуется тихая дрожь. Она передвинула руку по передней части тела, плотно прижимая ее к себе.

— Я могу на нее посмотреть?

Хэдли — крошка. Хотя я не знаю, сколько ей лет, нормальный ли это рост для ребенка, или это я идиот.

— Ладно.

Я посмотрел и увидел, рука опухла, но явных признаков перелома нет.

— Ну, выглядит не так уж и плохо, но думаю, что нам нужно доставить тебя домой, чтобы кто-то смог убедиться, что рука не сломана. Где ты живешь?

Она указала через ручей, на ферму Уолкоттов.

— Твоя фамилия Уолкотт?

— Да.

Я улыбнулся. Приятно знать, что они не продали свою ферму.

Уолкотты были хорошими людьми. Моя мать и миссис Уолкотт были близкими подругами. Когда мама умирала, Джини приносила нам еду и время от времени следила, чтобы у нас на столе был кусок хлеба. Я любил ее и скорбел, когда она умерла. Тим умер примерно через месяц после нее, и мой отец сказал, что это из-за разбитого сердца. Я бы хотел, чтобы мой отец любил мою мать настолько, чтобы умереть вместе с ней, но мне так не повезло. Я понятия не имею, кто-то купил это подворье, или это имущество передано кому-то по наследству. У них никогда не было собственных детей, но, кажется, усадьба осталась в семье.

— Я провожу тебя домой и позабочусь о том, чтобы ты снова не пострадала. Хочешь пойти напрямик, или лучше, чтобы я тебя подвез?

Я увидел, как она нервничает, но ни в коем случае не позволю этому ребенку пойти одному, когда ему больно.

— Мы можем пойти напрямик.

— Хорошо. — Я встал, протянул ей руку и улыбнулся, когда она взяла ее, зная, что немного заслужил ее доверие.

Мы пошли к ее дому. Никто из нас ничего не говорил, но потом я почувствовал, как она начала дрожать. Я очень хорошо помню, как не хотел идти домой, потому что мои родители злились на меня.

Слишком много раз получал на орехи, потому что мама говорила вернуться в темноту, а я блуждал на огромных землях, которые выглядели одинаково, поэтому один из моих братьев должен был пойти и найти меня.

— Как долго ты здесь живешь? — спрашиваю я, желая отвлечь ее внимание от будущего наказания.

— Я выросла здесь.

— Да, а сколько тебе лет?

— Мне семь.

Видимо, они переехали сразу после того, как я ушел.

— Ты живешь здесь с родителями? — Мой папа занимается фермой вместе с моей мамой. Мама тоже учительница.

— Звучит так, будто они хорошие люди.

Хэдли отвела взгляд, и это чувство снова охватило меня. Я прожил всю свою жизнь, доверяя своим инстинктам. В армии есть такой девиз: "Ты или ты". Мне приходилось полагаться на себя, чтобы знать, есть угроза или нет. Что-то в ее поведении меня насторожило.

— Моих родителей, видимо, нет дома, поэтому ты их не встретишь.

Я кивнул, как будто не понимаю, что она делает. Я вырос, оправдываясь всеми причинами, почему мои друзья не могут прийти или мои учителя не должны звонить. Отец спал, его не было дома, он работал на тракторе, или был за городом. Все, что я мог бы придумать, чтобы никто ничего не увидел. Чтобы люди даже вопросов не задавали.

Я прятал все, что было связано со мной.

— Ну, если нет, я хотя бы буду знать, что ты благополучно вернулась домой.

— Как ты думаешь, мне можно будет ходить к тебе, чтобы залазить на то дерево? У него есть ступеньки, а у моего — нет.

Я улыбнулся ей. — В любое время, детка. Мое дерево — твое дерево.

И если ты придешь в ближайшие дни, я могу показать тебе еще два тайника, которые мы с братьями построили.

— Правда? Круто! — взгляд Хэдли засиял.

— Да.

Мы подошли к подъездной дорожке, возле машины кто-то стоял.

Ее темно-каштановые волосы волнами спадают ей на спину, и женщина доставала из багажника бумажный пакет. Когда она вернулась, наши взгляды встретились, и мое сердце остановилось.

Ее губы раскрылись, когда продукты упали на землю, совершенно забытые, пока я стоял лицом к лицу с женщиной, которая преследовала мои сны.

Мой ангел вернулся, однако теперь она уже не моя.