Вернись за мной

Глава 26

Коннор

— В каком смысле у тебя есть ребенок? — спросил Деклан после того, как я закончил информировать его о том, что произошло на прошлой неделе.

Я избегал его звонков, говоря, что мне ничего не нужно, и вместо этого отправлял ему новости. Мне не нужна лекция или напоминание о том, что мы с братьями дали обет друг другу. Все это больше не имеет значения. Мы взрослые люди, и если кто-то из них не поймет, они могут просто пойти к черту.

— У меня есть дочь.

На другом конце трубки наступила тишина.

— Ты там сколько, почти четыре месяца? Как, черт возьми, ты сделал ребенка за такой короткий промежуток времени?

Я вздыхаю и начинаю рассказывать об Элли и Хэдли. Я держал ту ночь у сердца. Не было причин никому рассказывать, потому что это было только моим. Рассказывая все Деклану сейчас, я чувствую себя ребенком. Он всегда был больше отцом, чем братом, и у него присутствует самое большое чувство вины и разочарования из-за того, что мы пережили и сделали.

— Иисус Христос и все его ангелочки, Коннор.

Я представляю своего брата в его шикарном многоэтажном офисе, который заваливается на кресло, закрывая лицо рукой.

— Слушай, знаю, ты, наверное, сердишься на меня, но я счастлив. Я люблю эту маленькую девочку и очень влюблен в Элли. Не могу объяснить это, но ощущение такое, будто она является идеальной второй половинкой меня. Я не спрашиваю твоего разрешения и не прошу ничего другого, кроме как твоего понимания.

Деклан тихо вздыхает.

— Я понимаю это больше, чем кто-либо, брат. У меня была такая любовь раньше.

— Если говорить о Сид, то она лучшая подруга Элли.

— Ты видел ее? — В его голосе слышится оживление, которого не было минуту назад. Он может притворяться с кем угодно, но не со мной.

Он любит ее. Он всегда любил эту женщину, и именно из-за нее мой брат никогда не найдет счастья.

— Она была здесь той ночью.

— Черт возьми. Я не могу с ней видеться.

— У тебя не будет выбора, когда ты вернешься в Шугарлоуф отбывать свой шестимесячный срок, — напоминаю я ему.

Мой брат может быть большой шишкой в Нью-Йорке, но Сидни поставит его на колени.

— А что ты планируешь делать со своей новой семьей? Ты двигаешься вперед? Собираешься устроиться на работу? Сделать что-то другое?

Это главная причина моего звонка. Он потеряет свое дерьмо, но другим моим братьям будет еще хуже. Если я надеюсь втюхать им эту идею, мне понадобится Деклан для убеждения.

— Я бы хотел купить участок земли.

— Простите, что? — Он едва не задыхается от слов.

— Хэдли знает Шугарлоуф как свой дом, и у нас достаточно земли, чтобы купить его часть. Здесь нет ипотеки, поэтому я бы хотел что-то купить.

— Ты что, блядь, с ума сошел? Ты хочешь остаться в долбаном Шугарлоуфе? Ты помнишь, почему мы ушли, Коннор? Из всех гребаных вещей, которые я думал, что услышу, это, наверное, самая глупая!

Теперь моя очередь кричать.

— Да, я сумасшедший, потому что хочу быть отцом своего ребенка! Я хочу дать ей то, чего не было у нас — стабильность. Ты можешь убегать от вещей, которые ты любишь, Деклан, но я нет. Я нашел женщину, о которой буквально мечтал восемь лет, и не отпущу ее.

Если она хочет, чтобы я жил здесь и был похоронен на этой земле, я это сделаю.

Он пыхтит и ничего не говорит. Мы оба разозлены, и, как известно, наш характер берет верх над нами. К тому же мы любим хорошие словесные перепалки друг с другом, так что я сомневаюсь, что любые слова, которые мы скажем, будут иметь длительный эффект.

— И что ты собираешься делать? Как ты собираешься купить эту землю?

— Я не идиот. Я смогу найти работу.

Я еще не дошел до этого, потому что был занят отбыванием наказания, но я разберусь. Я получил степень, когда служил на флоте, и, хотя молочное животноводство — это не то, чем хочу заниматься, я, наверное, мог бы справиться с небольшим стадом.

Возможно.

— Ты не думаешь…

— Нет, ты не слушаешь. Я позвонил, чтобы рассказать тебе о твоей племяннице, которая невероятно замечательная, и что я на самом деле чувствую себя хорошо, и счастлив, но ты слишком эгоистичный хер, чтобы услышать это.

— Так же и ты думаешь только о себе. А как насчет Шона и Джейкоба? То есть, мы все будем заставлять тебя выплачивать деньги за часть земли, которую собирались унаследовать? Да ладно.

Я не хочу ни той проклятой фермы, ни каких-либо угодий, но мы все пообещали никогда не возвращаться!

Это обещание было единственной вещью, которая помешала мне раньше поговорить с ним об этом. Мои братья были единственным в этом мире, что имело для меня значение, и я люблю их, но я не могу жить такой жизнью.

— Из всех людей именно ты должен знать, что все меняется, Дек. Мы уже не те парни, что были раньше.

Брат ничего не говорит, и я смотрю на телефон, чтобы проверить, положил ли он трубку.

— Нет, — его голос нарушает тишину. — Наверное, нет. Расскажи мне о Хэдли…

Тогда я вспоминаю, что мой брат не плохой парень. Он просто защитник.

______________

Хэдли прибежала в сарай со своими каштановыми волосами, собранными в хвост, а ее нос ярко-красный от холода.

— Где мама?

— Она поехала навестить Сидни. Я уверен, что они будут говорить часами. Дай мне гаечный ключ, — наставляю я ее, пока работаю с этим глупым трактором.

Что бы я ни починил, ни заменил и с чем бы ни возился, эта проклятая штука не запускается. Я бы очень хотел поджечь его и купить новый, но ему всего три года, и он должен работать. Сейчас это испытание воли, и я отказываюсь сдаваться.

— Делают ли бурые коровы шоколадное молоко? — наугад спрашивает Хэдли.

— Нет.

— Действительно, потому что у бегемотов розовое молоко, что странно. Интересно, со вкусом клубники. Раньше я любила клубнику, но однажды съела слишком много и заболела.

Раньше эти истории могли показаться глупыми, но теперь я хочу знать все. Я очень тяжело работал над собой, чтобы не смотреть на Хэдли иначе или не обнимать ее слишком крепко. Все, что я хочу сделать, это сказать ей правду, притянуть ее к себе и пообещать ей все на свете.

Я хочу наверстать упущенное время, но это невозможно.

— Да, я люблю клубнику.

— Я могла бы полюбить ее снова, — быстро сказала она.

Улыбаюсь. Я очень люблю этого ребенка.

— Что тебе еще не нравится?

— Утки.

Моя голова поворачивается, чтобы посмотреть на нее.

— Утки?

Она кивнула.

— Сидни сказала, что у нас обоих анатидефобия. Это большое слово, я знаю.

Сидни участвует в этом? Отлично.

— И что именно сказала Сидни?

— Ну, она спросила меня, нравятся ли мне утки, и я сказала, что они нормальные, но у них странные глаза. И она согласилась и сказала мне, что ты тоже не любишь уток, поэтому я решила, что утки действительно тупые. Когда я сказала об этом Сидни, она ответила, что у тебя анатидефобия. Я подумала и решила, что она есть у нас обоих, потому что я не люблю, когда на меня смотрят, и ты тоже. У нас много общего.

Я не уверен, смеяться мне или ехать в Сидни, оставить сотню фальшивых пауков в ее постели и посмотреть, кто тогда будет смеяться. Но потом я смотрю на свою дочь, которая выглядит так, будто наша ненависть к уткам укрепила ее место в моем мире, и мне все равно.

— У нас действительно много общего.

Ее сияющая улыбка становится ярче.

— Знаешь, чего еще я боюсь?

— Нет, чего?

— Зубной Феи.

Я засмеялся.

— Правда?

— Она такая страшная! Кто заходит в твою комнату, когда ты спишь, и забирает зубы? Если бы я могла быть кем-то крутым, то точно не Зубной Феей. Наверное, я бы хотела быть Санта Клаусом, потому что он дарит подарки и радует людей. Мне нравится делать людей счастливыми. Я делаю тебя счастливым, Коннор?

Я отложил гаечный ключ и сел возле нее, хватая каждому бутылку с водой, которую наполняет Элли перед тем, как мы выходим в сарай работать.

— Ты точно делаешь меня счастливым, малышка. Найти тебя в том домике на дереве было лучшим, что случилось со мной за долгое время.

— Правда? — Ее зеленые глаза засветились.

— Правда.

— Я тебя люблю! — сказала она, а затем обняла мое тело руками, оставляя меня ошеломленным.

Я обхватил ее рукой и крепко прижал, не обращая внимания на созданные мной правила.

— Я тоже люблю тебя, милая. Я тоже.