Виталий Лазаренко

На той же самой арене, где еще так недавно блистал среди праздничных улыбок и взрывов хохота знаменитый смехотвор, где он щедро одаривал зрителей своим искрометным искусством и покорял обаянием артистического таланта, где достиг высочайших степеней профессионального совершенства и откуда, отбушевавший, ушел скорбным майским полднем в свой последний путь под тихие, печальные звуки похоронного марша,— на этой самой арене несколько месяцев спустя, 22 ноября 1939 года, торжественно отмечалось славное двадцатилетие советского цирка.

Строители нового, пролетарского искусства — люди арены встречали свой праздник большими достижениями: нынче у них — девяносто три цирка, в том числе четырнадцать передвижных, для охвата малых городов страны, и десять, обслуживающих деревню. Цирк действительно стал всенародным зрелищем — исполнилось заветное желание Виталия Лазаренко.

Но самым впечатляющим из итогов явилась выращенная в стенах московской и ленинградской профессиональных школ молодая артистическая смена — великолепные мастера манежа, представляющие все жанры. Это позволило советскому цирку полностью освободиться от иностранных гастролеров. И это тоже было страстной мечтой народного шута, который всегда уделял много внимания подготовке новых кадров.

Вся жизнь замечательного клоуна теснейшим образом связана с успехами и достижениями нашей арены, с ее историей. И сам он — ярчайшая страница этой истории.

В тот ноябрьский вечер к зданию цирка на Цветном бульваре, ярко украшенному веселыми огнями, стекались и стекались толпы людей. В фойе и на местах царила атмосфера Праздничной приподнятости. Цирк гудел сдержанными голосами, цвел, светился улыбками.

За столом президиума — прославленные деятели театра и литературы: И. М. Москвин, С. М. Михоэлс, В. В. Барсова, Р. Н. Симонов, В. И. Лебедев-Кумач. Знаменитый поэт, песни которого знакомы и любимы каждым, оглядывал манеж с теплым чувством: здесь, кажется, совсем еще недавно звучали его стихи-монологи, сложенные для публициста арены Виталия Лазаренко, здесь они вместе разили сатирическим словом врагов социализма, смеялись над теми, кто не умел шагать в ногу с народом, про­славляли победы... Не угаснет ли огонь смеха на этом кругу с уходом народного шута? Найдутся ли у него достойные преемники?

Поэт с удовлетворением подумал: здесь рядом, за столом почета сидят молодые клоуны Карандаш и Владимир Дуров, уже громко заявившие о себе, а за кулисами готовится к выходу участник юбилейного представления Лазаренко-младший.

Виталий Витальевич поднял уроненный отцом факел клоунского смеха. Он наследовал отцовский костюм, отцовский грим, репертуар и уже шагал по манежам городов на высоких, традиционных лазаренковских ходулях и читал монолог шута. Но его самостоятельная творческая жизнь окажется недолгой: он лишь на девять лет переживет отца.

Под сводами помолодевшего цирка звучали в этот вечер взволнованные слова приветствий и поздравлений: их произносили артисты, писатели, рабочие заводов, бойцы Красной Армии и детвора — радостная, восторженная детвора, огласившая цирк звуками горнов и дробью барабанов.

Слово предоставлено литератору Льву Никулину, давнему почитателю и знатоку циркового искусства. С глубоким чувством уважения писатель назвал имя Виталия Ефимовича Лазаренко, и весь цирк в едином порыве поднялся. Люди стояли крутым амфитеатром от барьерного кольца до самого верхнего ряда в торжественном молчании. И в эти величавые мгновения будто стало светлее, будто электрики увеличили накал в прожекторах. В благодарных сердцах, в сознании каждого пробудился голос памяти, перед взором возник образ любимого артиста — в нарядном двухцветном костюме, с лихим казацким чубом, образ неугомонно-веселого, задорно хохочущего клоуна.

Размышляя о будущем, Виталий Ефимович Лазаренко загадывал на страницах своей книги «Пятна грима»: «С улыбкой обо мне, быть может, ваши дети своей расскажут детворе...» Вещие слова сбылись: его помнят и чтут, о нем рассказывают и будут рассказывать.

Лазаренко остался жить в книгах и учебниках, по которым учатся будущие звезды цирка, навечно остался в душе многочисленных друзей и всех, кто знал его не только с внешней, парадной стороны, кому выпало шагать рядом,— он запомнился им как простой и доступный, сердечный и добрый человек. В дружбе он тоже был талантлив и всегда верен. И тысячу раз прав Николай Адуев, сказавший в короткой теплой записке, присланной в день сорокалетия артиста: «Как известно — старый друг лучше новых двух. Ты же — из друзей таких: лучше восьмерых...»

Он рано ушел из жизни: ему не было еще и пятидесяти. Но как много, поразительно много успел он свершить! Он прожил яркую, полную драматических событий жизнь, прожил разнообразно, удивительно насыщенно, порой напряженно, но в общем со счастливым сердцем.

Чем больше проходит времени, тем отчетливее проступает историческая значимость его вклада в сокровищницу искусства клоунады, значимость как великого клоуна-смехотвора, публициста арены, первооткрывателя новых художественно-выразительных средств в жанре циркового комизма и, наконец, как актера-гражданина.

Жизнь и творчество Виталия Лазаренко, шута его величества народа, стали прекрасной легендой цирка.