Виталий Лазаренко

Из Екатеринослава с цирком Первиля Лазаренко перебрался в Кременчуг, оттуда — в Луганск, затем на зимний сезон — в Курск, уже к другому хозяину, наезднику Собботу, от него — в семейный цирк Злобина. В одном из этих цирков (в каком именно, осталось неизвестным) произошло событие, которое рисует Лазаренко как человека доброй души, чуткого, способного принять живейшее участие в чужой судьбе. Сам Виталий Ефимович никогда нигде не упоминал об этом случае (жена и сын тоже ничего не слыхали). Известно о нем стало от лица, непосредственно причастного к происшедшему,— от клоуна с европейским именем Коко. Под этим псевдонимом выступал артист русского происхождения Николай Поляков, уроженец Двинска. Впоследствии, став известным артистом. Поляков выпустил в Англии, где он обосновался на жительство, интереснейшую книгу воспоминаний. Девятая глава этих мемуаров так и озаглавлена — «Лазаренко», она целиком посвящена встрече с знаменитым артистом, когда Коко мальчиком сбежал из дома и страстно мечтал стать клоуном.

Во время своих скитаний он забрел в цирк. Впечатление от программы было столь глубоким, что мальчишка «забыл обо всем на свете, кроме прекрасного зрелища—цирка». Наутро юный беглец набрался храбрости и обратился к директору цирка со слезной просьбой принять его в ученики.

«Директор подвел меня,— пишет Коко,— к мужчине, сидевшему на местах около манежа.

— Я привел для вас мальчика, Лазаренко. Он говорит, что должен стать артистом цирка.

Я не узнал Лазаренко без грима.

— И что же ты хочешь делать в цирке?— спросил он.

— Я хочу стать клоуном.

— Это очень тяжелая работа.

— Я не боюсь трудностей. Я должен стать клоуном. Я умею танцевать и кувыркаться.

— Хорошо,— сказал Лазаренко.— Я хочу посмотреть.

Я заулыбался во весь рот. Сначала я танцевал, а затем спел пару песен, включая «Туза, Туза». Затем я проделал несложные акробатические трюки, закончив кульбитом, и уселся на манеже, едва переводя дыхание.

*Coco the Clown by Himself Nicolai Poliakoff. London: J. M. Dent Sons Ltd.

— Неплохо,— сказал Лазаренко.— Думаю, что мне удастся кое-что из тебя сделать.

— Вы считаете, что я смогу быть клоуном? — воскликнул я.

— Не спеши, молодой человек. Нужно очень много потрудиться для того, чтобы стать клоуном. А для начала у меня есть кое-что для тебя. Подожди здесь...

...Вскоре он возвратился, сказав, что возьмет меня с собой в город. Когда мы шли по улице, он спросил, как меня зовут.

— Николай Поляков,— ответил я.

— Правда, что у тебя нет родителей?

— Да, я совершенно один.

Мы зашли в магазин, и Лазаренко купил мне рубаху, брюки, пиджак и фуражку. Я никогда до этого не был в таком большом магазине, и мне не хотелось уходить из него.

— Пошли. Мы должны купить тебе еще и ботинки.

Мы купили ботинки. Я изрядно устал, но мне казалось, что все происходящее было сном.

— А теперь пойдем ко мне и пообедаем.— Лазаренко представил меня своей квартирной хозяйке: — У вас будет еще один жилец. Его нужно накормить и приготовить постель...

В тот вечер я очень хорошо видел все происходящее на арене, поскольку мы сидели с Лазаренко у самого выхода артистов. Я не сомневался в том, что Лазаренко играл очень видную роль в цирке в то время, а также и в том, что стану таким же, как он.

На следующий день, когда мы пришли на манеж, Лазаренко сказал:

— Николай, мне предстоит выступить с новой программой. Ты должен помочь мне.

Мы репетировали номер до тех пор, пока Лазаренко не сказал, что уже получается. Я был настолько взволнован, что казалось, не доживу до вечера. Но наконец этот вечер наступил, и представление началось... Мы имели большой успех. Зрители громко аплодировали нам. Я был доволен и счастлив, и мне казалось, что я сдал первый экзамен на аттестат известного клоуна. Однажды Лазаренко попросили выступить в детской больнице. Он сказал, что возьмет меня с собой... Я спросил: зачем мы должны выступать в детской больнице?

— Когда ты подрастешь и станешь настоящим клоуном, ты это поймешь,— сказал он.

Несколько раз Лазаренко спрашивал меня, есть ли у меня какие-нибудь документы. В России у каждого есть свидетельство о рождении, которое заменяет паспорт. Конечно, у меня тоже было такое свидетельство, но оно было дома у отца. Лазаренко сказал:

— Мы должны выправить тебе документы.

Это обстоятельство очень напугало меня. Нам нужно будет пойти в полицию, и они, вероятно, все узнают обо мне. И наверно, у Лазаренко будут неприятности из-за меня за то, что он взял меня без документов. Я подумал, что мне следует уйти из цирка».

Своим воспоминаниям о встрече в детские годы с Лазаренко автор предпошлет высказывание, представляющее для нас несомненный интерес: «Конечно, я не мог знать тогда, что этот артист станет самым выдающимся клоуном в истории мирового цирка».

Контракт со Злобиным заканчивался 30 июля. В предпоследний день содержатель цирка дал Виталию Лазаренко бенефис, сбор от которого превзошел все ожидания: директор-скопидом набил партер и галерку до отказа, и все равно билетов не хватило. После представления он, возбужденный, влетел на конюшню и против обыкновения даже хитрить не стал, а с ходу выпалил: «Оставайся еще на две недельки!» Лазаренко ответил, что не может: с пятого августа начинает у Андржиевского. «Ну, Андржиевский — свой человек, уладим в два счета, дадим телеграммку, и тот отсрочит». Чувствовал Виталий — не надо соглашаться, а согласился. Вот и оказалось: на свою же голову.

Все ударные номера он уже показал в этом городе, не вылезать же со старьем... Стал соображать: что нового может подготовить еще? В последнее время под влиянием Дурова он стремился побольше делать колючих реприз, осмеивать пороки, намеревался в недалеком будущем приобрести еще осла и обезьянку. Вот как Анатолию Леонидовичу животные здорово помогают в едких выпадах, вот бы и ему так! А пока единственным его помощником был пес Осман. Еще в прошлом году подготовил с ним несколько маленьких сценок, проезжаясь по поводу, как выражался Дуров, «общественных ран». Обучил собаку «решать» арифметические задачки, складывать, умножать, делить, вычитать, а сам сопровождал все ее действия сатирическими репликами; для того, собственно, и взялся за этот старинный номер. «Учись, учись, моя собачка,— приговаривал он,— студентом будешь, а не выучишься — станешь купцом... (Иногда менял адрес: «пойдешь репортером в газету».) «Обратите внимание: наше народное образование стоит на точке замерзания, а собачье, наоборот, идет вперед» ... Остроты имели успех, и он стал упорно размышлять, какие из собачьих трюков еще можно подать в плане обличительном.

В конце концов надумал оттолкнуться от знакомой дуровской репризы о бесхвостой собачонке и попросил приятеля студента срифмовать стишок, в котором говорилось бы в нарочито грустных тонах о том, что его пес пылко влюбился в соседскую болонку и вот уже третий день, как пропал из дому. Стишок понравился, вышел складным и задиристым, и Лазаренко с увлечением принялся репетировать с Османом. И когда все уже стало получаться, решил проверить репризу на публике. «Вот только бы почитать стишок полным голосом,— размышлял, он,— а то в манеже не больно-то раскричишься, когда рядом репетируют другие». Лучшего места, чем река, для этой цели не найти: читай сколько горла хватит. И Виталий, спускаясь по крутому взвозу к лодочной станции, не без тревоги гадал: как примут крамольную концовку стихотворения, ради которой, в сущности, и городился огород? «Плохо, что понедельник,— думал он, ловко управляясь с веслами,— в этот день публика почему-то всегда холоднее... А с другой-то стороны вроде бы и лучше: осведомителей, надо полагать, не будет. Все-таки, как там ни крути — опасно, вылезу-то без цензурного разрешения».

Город остался за спиной, здесь ты уже один — греми во всю силу легких. Виталий бросил весла и увлеченно декламирует, меняя интонации, пробуя и так и этак, добиваясь лучшего звучания. И настолько захватила его полноголосая читка, что не заметил, как изменилась погода. Понизовый ветер вспучил воду свинцовыми гребнями, беспокойно вскипающими вокруг. «Еще опрокинет»,— в смятении подумал Виталий и лихорадочно начал грести к берегу.

Тренировка на реке пошла явно на пользу: вечером он громко и внятно прочитал вводную часть, а когда дошел до слов: «И третий день, как нету дома», громко заплакал, по-клоунски, с потешным подвыванием, из глаз брызнули двумя длинными струйками слезы.

Но в этот момент заметил пропавшего пса-ловеласа и отреагировал преувеличенным изумлением. Осман, изрядно потрепанный, с прорисованными коричневой краской ребрами, долженствующими изображать худобу, вполз на брюхе в манеж и смущенно спрятал свою курносую морду в опилки. Лазаренко пристрастно осмотрел провинившегося воздыхателя и вдруг обнаружил пропажу хвоста... В отчаянии он схватился за голову и продекламировал, трагически заламывая руки: «Соба-а-а-ченька! Скорблю до дрожи я, вернулась ты... На что похожая? Облезла вся и стала куцая, точь-в-точь как наша конституция...» Несмотря на то, что публики в цирке было не так много, успех выпал сногсшибательный.

На следующее утро, закончив репетицию, он сидел, усталый, в своей каморке под оркестровой лестницей и готовил реквизит к вечернему представлению. Вдруг за стеной послышались громкие голоса, называли его фамилию. В ответ на требовательный стук он распахнул дверь и увидел знакомого верзилу квартального: позади теснились артисты и напряженно таращился хозяин цирка.

Полицейский через плечо спросил у Злобина:

— Оне-с?

— Так точно.

Напуская на себя важность, квартальный строгим тоном приказал господину артисту собираться:

— Велено доставить вас к их высокопревосходительству. Всю дорогу и в приемной полицмейстера Лазаренко не без тревоги гадал: что стряслось? Неужто из-за вчерашнего стишка? А может, скандал в кухмистерской? Одно было ясно: раз привел не в участок, а к самому полицмейстеру, значит, что-то серьезное. В приемной неприятно пахло чем-то кислым, за окном дождило, а на душе муторно и тревожно. Ожидая, когда его примут, Лазаренко живо вспомнил другого полицмейстера, ставропольского, который три года назад раздраженно распекал его за крамольное стихотворение «Лес рубят». В нем говорилось якобы о лесе, который безжалостно изводят, а на самом-то деле — о революционных событиях девятьсот пятого года, о жертвах революции, жестоко подавленной царскими карателями. Чтобы выпутаться, клоун изобразил тогда на лице придурковатую растерянность и произнес наивным тоном:

— Так ведь это же, ваше высокопревосходительство, просто... как сказать... лирический стишок... о природе.

— Не мелите вздору! — резким тоном оборвал полицмейстер.— Вы отлично знаете, о чем речь. «Лес рубят,— твердо прочитал он.— Молодой зеленый лес... Не потому ль, что рано зашумел, что на заре будил уснувшую природу...».

— Я ж говорил — о природе! — обрадованно ввернул Виталий, продолжая разыгрывать из себя туго соображающего пентюха. Полицмейстер смерил его прицеливающимся взглядом и зарычал:

— Довольно!

— Вот видите, вы и довольны...— выпалил он знакомую реплику из игранного неоднократно фарса и придурковато заулыбался.

Полицмейстер как-то странно поглядел на него через плечо: может, и впрямь идиот... Потом перевел взгляд на бумагу и спросил издевательски:

— А это вот тоже о природе? «Что молодой листвой он слишком смело пел про солнце, счастье и свободу»?!

Бог ты мой, как он тогда орал, бесился, стучал кулаком по столу! Лазаренко улыбнулся про себя, вспоминая, как ловко обморочил того горлопана и вышел сухим из воды. Другое было время, и порядки другие.

— Давно ли в нашем городе?— вкрадчиво спросил хозяин кабинета, куда только что ввели артиста.

«А вопрос-то с подвохом»,— сразу же почувствовал он и, настораживаясь, ответил:

— Да с месяц, пожалуй, будет...

— Месяц... так, так, так...

На холеном лице полицмейстера заиграла ехидная улыбка. Он взял с письменного стола бронзовый нож для разрезания книг в форме самурайского меча и стал легонько похлопывать им по ладони.

— Всего месяц — и какие успехи... на штукарском поприще.

«Играет мной, точно кот мышью»,— подумал Виталий, выжидательно наблюдая, как полицмейстер любуется маленьким мечом, поворачивая его то так, то этак. «Интересно, куда это он клонит?» — пытался понять, с тоской разглядывая сановитую фигуру полицмейстера, внушительно восседающего в кресле перед большущим, чуть ли не от потолка до пола, портретом императора.

— Мне докладывали, — продолжал полицмейстер, не повышая голоса,— что за вами водятся многие неблаговидные поступки, вплоть до мордобойных экзерсисов.— Он испытывающе скосил глаза на гостя.— Ни одна, говорят, вечеринка, ни один журфикс, куда бы вы ни были званы, не обходится без скандалезной истории. Что вы скажете на это, милостивый государь?

Виталий хотел было возразить, но начальник остановил его пренебрежительным взмахом бронзового ножичка.

— Ко всему прочему, сказывают, вы еще и Бахуса угодник.

— Ну, уж это враки!—взвился Лазаренко, воинственно подавшись всем корпусом вперед — Я и в рот-то не беру.

Неожиданно самурайский меч, описав полукруг, остановился перед носом жертвы:

— А что вы изволили делать на арене вчерашний вечер? «Так и есть, вот оно...» Под ложечкой у Виталия противно засосало:

— Вчерашний? Ну, обычно: юмор, шутки, чтобы посмеялись, отдохнули...

Полицмейстер досадливо сморщился, как при зубной боли:

— Что вы там вчера мололи о конституции?

«Доигрался, голубчик! — в сердцах корил себя Виталий.— Надо же было вылезать на манеж с нецензурованной вещью!..»

— Не желаете, значит, отвечать? Так, так.— Полковник посуровел, взгляд его стал жестким и пронизывающим. Рассекая при каждом слове воздух своим бронзовым мечом, сердито стал угрожать, что вынужден будет передать дело в жандармерию.

— Там-то уж цацкаться не станут.— А потом, брезгливо отмахнув бронзовым ножом, приказал:— Извольте подняться этажом выше и внести в канцелярию штраф, двадцать пять рублей...

Вечером в клоунскую каморку влетел перепуганный Злобин. Нервно теребя свой ежик, этот шельма выпалил дрожащим от страха голосом:

— До губернатора, оказваца, дошло! Предписали ни в коем разе не допускать к манежу. Сказано, чтоб вообще духу не было в городе.— И уже в дверях истерически взвизгнул: — Уезжай! Уезжай! Всю коммерцию мне испортил!..

Читатели «Оренбургского края», развернув газету от 6 сентября 1909 года, увидели в отделе хроники крошечную заметку: «По постановлению губернатора цирковому клоуну Лазаренко администрацией после штрафа категорически запрещены выходы за высказанные им в цирке взгляды на русскую конституцию».