Во Флоренах

Лучшее лекарство

Нет, так больше не может продолжаться! Муки мои ничему не помогут. Надо взять себя в руки. Труд — наилучшее лекарство. Ни одной свободной минуты!

Вечером я захожу за Михаилом Яковлевичем, и мы идем к Мике Николаевне. Девушка предлагает мне стул, но я чувствую, что мой приход ее не очень радует. — Неужели и она верит слухам? Выходит, мы с вами уже не друзья, Мика Николаевна? Что ж, пусть будет так. Я не время скоротать, не в гости пришел.

А Михаил Яковлевич? Слухи дошли и до него. Но он, очевидно, не придает им особого значения. По дороге к Мике Николаевне он сказал мне с присущей ему простотой:

— Если бы вы знали, Степан Антонович, что о вас говорят!..

— Я знаю. А что же вы думаете об этом?

Молчит.

… — Мика Николаевна! Вы с Михаилом Яковлевичем комсомольцы. Я коммунист. Мы отвечаем за школу. А в школе у нас многое неблагополучно. Есть еще ученики с двойками. А сколько посредственных отметок! С таким положением мы мириться не можем.

— Что же вы предлагаете? — спрашивает меня Мика Николаевна.

— Для этого мы с Михаилом Яковлевичем и пришли к вам. — И я делюсь с ней моими соображениями.

Прикрепить отличников к отстающим ученикам — недостаточно. Нужно, чтобы мы, учителя, давали по три дополнительных урока и по две консультации в неделю. Во всех классах и по всем предметам. Но к этому надо подходить не формально, а подумать о методах, которыми мы можем заинтересовать ребят. Нам следует работать сообща, взаимно делиться опытом. Чем объяснить, что некоторые предметы, например, химия, плохо усваиваются большинством учеников? Может быть, преподаватель не нашел правильного подхода к детям? Но тогда коллектив должен прийти ему на помощь.

Михаил Яковлевич очень доволен моим планом.

— Чудесно! Чудесно! Пять-шесть недель, и мы ликвидируем все двойки и тройки!

Мика Николаевна не разделяет его энтузиазма. Она бросает на юношу ледяной взгляд, и он умолкает.

— По-твоему, Миша, все легко, — говорит молодая учительница. — Послушаем еще, что скажут другие учителя и Андрей Михайлович… Согласятся ли они работать сверх нормы?

— Мы поставим вопрос на педагогическом совете. Уверен, что большая часть учителей присоединится к нам. — Помолчав немного, я добавляю: — Надо предварительно поговорить с Владимиром Ивановичем. Его авторитет…

— Это идея! — оживляется Мика Николаевна. — Пусть Владимир Иванович и внесет предложение, а мы его поддержим.

— Пойдемте к нему сейчас же! — вскакивает Михаил Яковлевич.

— Пойдемте, — говорю я — Не будем терять времени.

Подаю пальто Мике Николаевне.

— Вот, Миша, учись, как нужно вести себя воспитанному человеку. — И, заметив, что он покраснел, Мика Николаевна погладила его по щеке своими тонкими пальцами, — ты еще ребенок, но милый, хороший!..

Владимир Иванович живет один. Его единственный сын, подполковник, служит где-то на Дальнем Востоке. Жена Владимира Ивановича умерла от голода во время фашистской оккупации.

Кто во Флоренах не знает этой истории!

Когда фашисты форсировали Прут, Владимир Иванович эвакуировался вместе с женой. У Днепра их путь, как и многих других, был прегражден неприятельскими войсками. Пришлось вернуться во Флорены. Через некоторое время Владимиру Ивановичу предложили открыть школу. Но старый учитель не согласился работать на оккупантов. Три года длилась оккупация, и все три года старики голодали. Жена Владимира Ивановича не выдержала лишений и угасла, не дожив до счастья освобождения. Ее портрет в позолоченной рамке всегда висит над кроватью старика.

Мы застаем Владимира Ивановича за рабочим столом.

— Вот так да! Давно у меня не было таких дорогих гостей!

Он очень рад видеть нас у себя. Мне и Мише крепко жмет руки, Мику Николаевну целует в лоб.

— До чего ж вы хороши, Мика Николаевна! Как это Степан Антонович или Михаил Яковлевич еще не похитили вас? А?..

— Видно, я им не нравлюсь! — молодая учительница улыбается, показывая свои белые маленькие зубки.

— Грех вам так говорить! Посмотрите-ка на Михаила Яковлевича. Э-э!.. Нехорошо, молодой человек, так краснеть. И я когда-то был влюблен, но не стыдился этого.

Михаил Яковлевич не решается глаз поднять. Он смущен. Смотрит вниз, как будто ожидая, что пол сейчас провалится под его ногами. Но тут приходит ему на помощь Мика Николаевна. Она заговаривает о другом.

— Извините, Владимир Иванович, что мы побеспокоили вас так поздно.

— Пожалуйста, пожалуйста. Я в это время никогда еще не сплю. И все из-за Степана Антоновича, — и он указывает на Краткий курс истории партии. — Попробуй только не совсем хорошо подготовиться, живо двойку влепит. Да, да… Что вы хотели мне сказать, Мика Николаевна? Ах, совсем забыл, — вдруг спохватывается он. — Одну минутку подождите, одну минутку…

Владимир Иванович идет на кухню и возвращается с бутылкой ликера и пряниками. Садится, поправляет очки на носу и собирает в кулак бородку.

— Пожалуйста, угощайтесь и рассказывайте.

Я говорю ему о цели нашего прихода. И вдруг у меня возникает мысль, что Владимир Иванович может обидеться. Молодые педагоги пришли учить его, как улучшить положение в школе. Но ничуть не бывало.

— Понимаю, понимаю… Вы пришли испытать на вашем завуче, на старике, свои новые идеи. Пытаетесь одолеть мой консерватизм, хе-хе-хе! — И уже серьезно: — Мне нравятся ваши предложения, Степан Антонович. Хочу кое-что добавить.

Что же именно?

Андрей Михайлович начал хорошее дело: доклады на теоретические темы. Эти доклады могут оказаться очень полезными для наших учителей, но все-таки они слишком академичны. Педагоги нуждаются также и в практической помощи. Вот этим Владимиру Ивановичу и хотелось бы заняться. Почему бы не ввести открытые уроки в нашей школе? О них много пишут в педагогической литературе.

Я читал в «Учительской газете» о таких уроках. Это, очевидно, очень хорошее начинание. Каждому педагогу дается возможность поучиться у коллеги, а то и покритиковать его, чтобы он в дальнейшем не повторял замеченных ошибок.

— Да, это неплохое средство для проверки качества уроков, — замечает Владимир Иванович.

— Вот Санда Богдановна… Кто ее знает, что и как она преподносит ученикам? — Я это только к примеру, — улыбается Мика Николаевна. — Сколько раз в месяц могут посетить ее уроки Владимир Иванович или, скажем, Андрей Михайлович? От силы, по одному разу. А если будут открытые уроки, каждый учитель сможет их посещать. Представьте себе, насколько вырастет ответственность педагога!

— Я хотел бы, Степан Антонович, чтобы сделали почин вы. — Владимир Иванович задумчиво поглаживает свою бородку. — Вы дадите живой урок, с огоньком. Как тогда, помните, когда я сидел у вас.

— Я? Но почему же? Нет, пусть кто-нибудь постарше…

— Ничего, дорогой мой! — Владимир Иванович похлопывает меня по плечу. — Сделаете ошибку по-критикуем. И другим полезно будет. И потом, их у вас не так уж много, ошибок этих… Зато есть и большие достоинства: интерес, который вы стремитесь пробудить у детей, душа, которую вы вкладываете в свой урок. Это весьма ценные качества для педагога, и другим учителям стоит у вас поучиться.

— Ну что ж, пусть будет так, — говорю я. — Но скажите мне, Владимир Иванович, как мы это организуем.

— Очень просто! Подготовьте образцовый урок. А завтра мы с вами поднажмем на Андрея Михайловича. Согласны?

Андрей Михайлович слушает Владимира Ивановича молча. На лице его ничего нельзя прочесть. Мне кажется, что директор думает о чем-то другом.

— Очень хорошо, — говорит он, когда завуч замолкает. Но произносит это таким тоном, что не поймешь, имеет ли он в виду наше предложение или что-нибудь другое. — Очень хорошо. Одно только мне неясно — почему вы пришли сюда вместе со Степаном Антоновичем? Что это, делегация к директору?

— Нет, просто мы вместе выработали эти предложения. — Владимир Иванович взглядом просит у меня прощения: он не хотел бы присваивать себе чужие идеи, но так уж приходится говорить. — И почему бы Степану Антоновичу не придти к вам, — продолжает завуч. — Разве он в чем-нибудь провинился перед вами?

Директор встает из-за стола и начинает ходить по комнате с папиросой в зубах. Две складки резко обозначаются в углах его рта. Когда Андрей Михайлович спокоен, их почти не видно. Но теперь он раздражен.

— Нет, — говорит Андрей Михайлович, садясь на место. — Степан Антонович ни в чем передо мной не виноват. Напротив, он мне во многом помогает. Но я вижу, что у вас все уже решено по данному вопросу. Зачем же вы приходите советоваться? Все у нас в школе делается без директора, помимо его.

— Если я правильно понял вас, Андрей Михайлович, — я стараюсь говорить мягко, — вы недовольны даже тем, что я пришел к вам в кабинет. Неужели вы готовы отказаться от полезного дела только потому, что оно связано с моим именем!

Андрей Михайлович пожимает плечами.

— Вы придираетесь к моим словам, вы вечно ищете поводов для ссор со мной… — Он тяжело дышит и зло смотрит на меня. — А между тем у меня есть больше основания быть недовольным вами.

Это он намекает на Санду. Я возражаю:

— Никто не мешает вам говорить мне обо всем открыто. Впрочем я уверен, что если бы за мной была какая-нибудь вина, вы бы меня не пощадили.

Опять я корю себя за то, что вспылил. Директор ведь ничего не сказал мне о Санду.

— Этот спор, коллеги, совершенно бессмыслен, — пытается помирить нас завуч. — Что вы скажете, Андрей Михайлович, о наших предложениях?

Директор вынимает гребешок из нагрудного кармана пиджака и начинает причесывать свои гладкие, и без того тщательно причесанные волосы. Делает это он молча, медленно, сосредоточенно, всем своим видом показывая, что в данный момент им принимается какое-то важное решение.

— Значит, Степан Антонович может готовиться к открытому уроку? — спрашивает завуч.

— Нет, — отвечает Андрей Михайлович. — Первый открытый урок дам я. Пусть приходят все учителя.

Такого Владимир Иванович никак не ожидал. Директор приглашает учителей на свой урок. Они будут делать ему замечания, критиковать его! Завуч удивлен. Что произошло с Андреем Михайловичем? Но директор не дает ему передышки:

— Сообщите учителям, Владимир Иванович, чтобы сегодня в шесть часов все были у меня в кабинете.

…Андрей Михайлович говорит коротко, отрывистыми фразами. Его речь скорее похожа на приказ, чем па предложение, которое следует обсудить.

Санда Богдановна делает большие глаза, вот-вот выскочат из орбит. Еще один час почти ежедневно! И ни копейки за это! Да вот еще какая новость: каждый может приходить на твой урок и делать тебе замечания! Санда Богдановна обводит недоумевающим взглядом своих коллег. Савва Андрианович, видно, тоже не согласен. Но это ведь не человек, а тряпка! Разве он когда-нибудь встанет и скажет, что думает! Даже если он недоволен, все равно будет молчать. А возражать одной нет смысла. Удивительно, все поддерживают предложения Андрея Михайловича. Один за другим выступают учителя: Мика Николаевна, Владимир Иванович, Мария Ауреловна… Что за люди! Неужели им не хочется жить спокойно? А сейчас еще начнет морочить голову и этот, Степан Антонович…

Так, наверно, думает Санда Богдановна. Уж я ее раскусил. Но вот вопрос ставится на голосование, и она тоже поднимает руку. Не очень высоко, но поднимает. Хочешь — не хочешь, а придется и ей выполнять решение.