Во Флоренах

Правильно говорит товарищ Иванов!

Мика Николаевна подвигает ко мне блюдечко с вишневым вареньем. Она румяная, веселая. Громко смеется, обнажая свои крепкие белые зубы.

В дверь стучатся. Входит Иванов. Его добродушное лицо выражает некоторое удивление. Глаза лукаво улыбаются, как будто говорят: «неплохая парочка!»

— Я не помешаю? — спрашивает.

— О нет, Тимофей Андреевич, вы у меня дорогой гость, — искренне радуется ему Мика Николаевна.

— Тем более, что гость сдержал свое слово.

Иванов извлекает из портфеля довольно объемистую книгу и протягивает Мике Николаевне.

Молодая учительница заочно учится в Кишиневском педагогическом институте. На днях она как-то сказала при Иванове, что ей очень нужен учебник по математике. И вот Иванов купил ей в Кишиневе книгу.

— И как это вы вспомнили, Тимофей Андреевич? Не будь здесь Степана Антоновича, я бы, честное слово, вас расцеловала.

— Это дело поправимое, Мика Николаевна, — смеясь, говорит Иванов. — Можно и в другой раз. Но почему вы сидите в комнате, когда на дворе так хорошо? Пойдемте погуляем!

Стоит ноябрь, но на улице тепло, как летом. Мы направляемся вдоль Реута, на другой конец села, где раскинулся большой сад. На скамейках сидят влюбленные парочки. Старые ветвистые деревья скрывают их от любопытных глаз. Гуляющие по аллеям ведут себя более шумно: тут и там раздаются оживленные голоса, смех, а то и песня прозвучит. Направляемся к асфальтированной площадке, расположенной в центре сада. Там комбайнер Арион со своим баяном. По краям площадки стоят скамейки для зрителей, а на самой середине ее кружатся в танце парни и девушки.

— Мика Николаевна, вальс, — подскакивает к нам незнакомый мне парень, как только мы подходим к танцующим.

Мика Николаевна кивает ему в знак согласия и поворачивает к нам свое веселое, зарумянившееся лицо.

— Вот и отняли у нас Мику Николаевну, — смеется Иванов. — Но и мы не ударим лицом в грязь. — Он оглядывается и приглашает на вальс жену Бурлаку.

Я остаюсь один. Ищу взглядом Анику. Вон она стоит в стороне и разговаривает с подружкой. Иду напрямик через всю площадку к ней. Девушка замечает меня и улыбается. В это время заиграли краковяк.

Аника танцует легко. В свете электрической лампы, освещающей площадку, вижу ее оживленное лицо. Чувствую у себя на шее ее горячее дыхание. На вздернутом носике блестят маленькие капли пота. Наши взгляды встречаются, мы улыбаемся друг другу, и Аника опускает глаза.

Вот танец кончился, все расходятся по своим местам. Мы с Аникой незаметно для себя остаемся одни в самом центре площадки.

— Идемте, — говорю я. Мне не хочется отпускать ее руку.

Аника, раскрасневшаяся, молча идет рядом со мной.

— Знакомьтесь, — говорю я, увидев стоящего в стороне Иванова.

— Да я знаю Анику Крецу, — и он по-дружески пожимает девушке руку. — Только вот Штефэнукэ на нее обижается. Покоя она ему не дает: — покупай, да покупай породистых свиней…

— Я же хочу, чтобы было лучше для колхоза, — смущенно оправдывается Аника.

— Ну правильно, так и надо, — смеется Иванов. Он покидает нас и направляется к баянисту.

Слышатся быстрые, веселые аккорды. А, гопак, украинский гопак! На площадку выходит только один танцор — начальник политотдела. Он плавно идет по кругу, и вот вдруг завертелся бурно и быстро, приседая и притопывая каблуками. Кажется, душа и тело слились у него воедино в этом танце. Люди сгрудились вокруг него, как живая стена. Бьют в ладоши в такт музыке. И вот уже не один танцор в кругу, а два, три, и еще, и еще… Вихрем несутся, лихо выбрасывая ноги. Но никому не сравниться с начальником политотдела!

Аника не сводит с него глаз. И когда он, кончив танец, вытирает лоб платком, она говорит восхищенно и сочувственно:

— Устал-то как, весь потный…

Мне хочется побыть с Аникой наедине, но она тянет меня к Иванову. Мы пробираемся к нему через толпу молодежи. Незнакомая мне девушка бросает лукавый взгляд на Анику: ага, мол, учителя подцепила.

Но Аника не замечает этого. Подойдя со мной к Иванову, она говорит с искренним восторгом в голосе:

— Как вы хорошо танцуете, товарищ Иванов! Лучше всех наших парней!

— Смотри только, не влюбись в меня, — шутит Иванов, все еще вытирая платком лицо и открытую шею. — У меня жена бедовая.

Аника смущенно улыбается.

— Пойдемте воды напьемся, Степан Антонович, — предлагает Иванов. — Кстати, и потолкуем о том, о сем.

— Пойдемте, — соглашаюсь я и не успеваю опомниться, как Аника быстро от нас удаляется.

— Аника!.. — кричу я вслед, но девушка, видимо, не слышит.

Почему она ушла? Могла ведь пойти с нами. Да и вообще, для чего понадобилось нам пить воду? Повернувшись к Иванову, я встречаю его добродушно-понимающий взгляд.

— Да, — произносит он. — Нескладно получилось. Но что поделаешь…

Буфет недалеко от площадки. Все столики уже заняты. Здесь сидят по большей части люди пожилые. Громко и горячо обсуждают что-то.

Мы с трудом добываем себе стулья и усаживаемся в уголке. Нас никто не замечает. В общем шуме трудно уловить, о чем вдет речь. Но вот из-за своего столика поднимается Бурлаку, и вдруг сразу становится тихо. Сидящие напротив нас колхозники, отставив стаканы с вином, поворачивают к нему головы. Видно, всех очень интересует, что скажет Бурлаку. А, постройка города! Асфальт, трамвай… Бурлаку с жаром защищает ту самую идею, которую он на днях развивал передо мной в своем кабинете.

— Вот что, товарищ Бурлаку, — говорит Оня Патриники, когда тот кончает, — знаем мы вас не первый день. И уважаем от души. Председатель вы хороший. Но глупости говорите такие, что слушать тошно, право слово! Вот уж не ожидали!..

Раздается общий смех. Даже Иванов улыбается. Лоб у Бурлаку покрывается каплями пота. Мне становится жаль его. Его мечты, конечно, — ребячество. Но ведь он так искренне желает добра своим односельчанам!

— Ваши расчеты, товарищ Бурлаку, право слово, нам пригодятся. Если освободятся рабочие руки, надо использовать их с головой. Что нас сейчас жмет больше всего? Урожай. По сравнению с другими колхозами у нас дела идут плохо. А почему? Потому что Царалунга и Валя-Сакэ страдают от засухи. Но вот почитайте, что пишут в газетах…

— Ишь ты, какой важный стал! — вставляет Андроник Ника. — Давно ли читать научился!

— В одно время с тобой, — отвечает Оня, — когда ликбез у нас открылся. Только ты и теперь двух букв не нацарапаешь, а я пишу, книги и газеты читаю. И, право слово, знаю даже, что строят на Волге и на Днепре. А строят там огромные электростанции. Будут орошать засушливые земли. И мы можем так же сделать…

— Здесь-то, на нашей речушке? Чтобы наша деревенька электростанцию строила? — пытается высмеять его Андроник.

— Да, на Реуте. И построим. Не все же у нас, право слово, такие лодыри, как ты, — под общий смех отвечает Оня. — Только и знаешь, что назад на свое личное хозяйство оглядываешься. А мы все заботимся о колхозе. Хотим поднять его, сделать богаче. И электростанцию будем строить. Меньшую, чем та, на Волге. Но построим, право слово, построим!

— У нас уже есть электрическая станция, — замечает чей-то спокойный голос.

— Станция, — иронизирует другой. — Срам один, а не станция! Одна лампа в школе, другая в клубе, третья на улице. А мотор и с этим не может справиться. Захлебывается, кашляет, как старик.

— Только керосину глотает без счета.

— А ты что хочешь? Купаться в электричестве?

— А почему бы и нет? — запальчиво вопрошает Оня. — Пусть в каждом доме будет свет! А главное, что сила эта погонит воду в Царалунгу, в Валя-Сакэ, право слово! Из Кэприуны можно будет сделать тогда огромный, сплошной огород. Только бы воды побольше!

— Да, место неплохое…

— И доходы были бы немалые!

Ободренный этими репликами, Оня продолжает смело развивать свой план:

— Мы и коров будем доить тогда электричеством, право слово! И овец будем стричь, и пахать, и молотить. Механизация, называется. И опять же сколько рабочих рук освободится!

Никто и не пытается больше возражать Оне. Хотя не все еще ясно осознают значение электростанции, но каждый начинает понимать, что с ней жизнь в деревне потечет по-иному.

Мне очень хочется высказаться, поддержать Оню, доказать, что колхоз вполне может справиться с постройкой электростанции. Но Иванов опережает меня:

— Я думаю, товарищи, что Оня Патриники прав.

Иванов говорит просто, для всех понятно. Вот товарищ Бурлаку предлагает нам превратить Флорены в город. Ему хочется, чтобы жизнь колхозников уже сейчас стала такой прекрасной, какой она станет при коммунизме. Но товарищ Бурлаку забывает, что без изобилия продуктов и товаров не может быть коммунизма. Нам нужно прежде всего добиться высоких урожаев. Нужно развести овец, свиней, коров, и хорошей породы. Да, работать нам нужно научиться по-настоящему, чтобы хозяйство было правильно организовано. Если мы все будем делать кое-как, спустя рукава, то никакая техника нам не поможет. А техникой мы можем пользоваться во-всю. Со временем мы многого добьемся. Конечно, придет время, когда наши Флорены смогут вырасти в большой, великолепный город, но до этого еще далеко.

Окружив Иванова, колхозники с жадностью слушают его.

— А до того времени, — с раздражением опрашивает Бурлаку, — колхозники должны жить по старинке?

— Почему же по старинке! — возражает Иванов. — Много вы видели, скажем, клубов и школ в старой деревне? А у нас есть и школа, и клуб. Скоро больница будет готова. Построим электростанцию, и в каждой крестьянской хате будет электрический свет. Скажите, кто теперь носит лапти? Никто. Нет, жизнь меняется к лучшему. И чем больше мы будем поднимать хозяйство, тем привольнее будут жить колхозники. Хозяйство — это теперь главное. Так учит нас партия.

— Правильно говорит товарищ Иванов! Хозяйство надо поднимать, вот что!

— Именно так!

— Да замолчите вы! Послушать не дадут!

— Правильно сказал товарищ Иванов!