Водоворот

Глава 20 ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

Уже в десятый раз за последние десять дней Карл Форстер и его кабинет собрались в своем глухом, без единого окна, зале заседаний. Зажатый между двух огней — кровопролитной, зашедшей в тупик военной кампанией в Намибии и нарастающим политическим хаосом внутри страны, — кабинет начал разваливаться. Несколько кресел были пусты, оставленные теми, кто ушел в отставку. Одни не могли больше мириться с чудовищными действиями Форстера, другие, предвидя скорый крах, боялись, что ответственность за эти действия будет возложена и на них.

Мариус ван дер Хейден часто мигал; от густого табачного дыма, окутавшего комнату, у него слезились глаза. Еще один пример того, как слабохарактерные личности, пусть даже движимые лучшими побуждениями, оказываются во власти пагубных привычек, подумал он в раздражении. Такие же слабаки, как и Эрик Мюллер, только масштабом поменьше. В памяти возникло бледное, искаженное болью лицо Мюллера, и он постарался сосредоточиться на чем-нибудь другом. Мучительная смерть бывшего шефа разведки была хоть и вполне заслуженной, но оставила весьма тягостное впечатление.

Стремясь выкинуть из головы воспоминания о Мюллере, он впился взглядом в развешанные на противоположной стене комнаты карты. Пучки разноцветных флажков лишь отдаленно передавали размеры катастрофы, распространяющейся по всей стране со скоростью лесного пожара. Открытый мятеж, подавленный в Дурбане, но продолжающийся на всей остальной территории провинции Наталь. Сепаратистские движения, набирающие силу среди всегда лояльного к африканерам населения Оранжевой провинции и Трансвааля. Арест в полном составе городского совета Кейптауна по подозрению в измене. И так далее, и так далее — одна новость хуже другой.

— Говорю вам, друзья, так не может дальше продолжаться! Ни одной недели, не говоря уже о месяце! Мы должны найти способ восстановить гражданский мир, прежде чем наша страна погибнет у нас на глазах!

Ван дер Хейден нехотя переключил свое внимание на выступающего — Гельмуда Малербе, министра промышленности и торговли.

Малербе указал на диаграммы со статистическими данными о состоянии экономики, которые он раздал присутствующим.

— В экономике царит полнейший хаос. Уровень инфляции составляет сорок процентов и неуклонно растет. Объем экспорта едва достигает половины прошлогоднего уровня… — Казалось, он был готов разглагольствовать на эту тему целую вечность.

Ван дер Хейден скривился. Он презирал Малербе. Это не более чем бесхребетный, без конца ноющий и крохоборствующий экономист. Вечный пессимист и нигилист, никогда не может четко и ясно сформулировать суть вопроса. Он посмотрел во главу стола в надежде, что их вождь наконец поставит этого паникера на место.

Но Карл Форстер, обхватив голову руками, молча слушал перечисление фактов, свидетельствующих об экономическом кризисе.

Ван дер Хейден насупился. Со дня ареста и казни Мюллера Форстер как-то притих и стал вести себя на заседаниях кабинета очень пассивно. Хуже того, он до сих пор не назвал имени преемника бесславно погибшего шефа военной разведки.

А это уже непростительная ошибка. Конечно, Мюллер просто педик, но все же он был крупным специалистом в области секретных операций. А сейчас, лишившись начальника, все его управление плывет по течению, неспособное ни к планированию, ни к осуществлению тех похищений или убийств, которые пришлись бы сейчас как раз кстати, чтобы подавить восстание в зародыше.

— Когда же полиция и спецвойска перебарщивают, как в Дурбане, все эти проблемы лишь усугубляются. — Малербе сделал жест в сторону ван дер Хейдена.

Что? Новоиспеченный министр правопорядка вытянулся как струна. Он бросил на Малербе ненавидящий взгляд.

— Бригадный генерал Дидерихс и его войска действовали во имя восстановления порядка, meneer. Или вы предпочли бы, чтобы они позволили бунтовщикам захватить город?

— Вовсе нет, — засопел Малербе. — Но мне не совсем понятно, что вы называете «порядком», Мариус. Большая часть промышленных предприятий в Дурбане бездействует. Порт практически парализован. Тюрьмы переполнены. Морги забиты, вы это знаете? И в этих моргах полно белых трупов — трупов африканеров. Инженеры и технологи нефтеперерабатывающего завода. Менеджеры фабрик и заводов. Служащие. Обычные белые граждане. Те, в чьей рабочей силе и квалификации мы сейчас так нуждаемся. — Он повернулся к Форстеру. — Господин президент, по всем объективным данным, наша страна находится на краю гибели. Даже белое общественное мнение поворачивается к нам спиной. Нам надо предпринять срочные меры, чтобы вернуть его поддержку, иначе мы останемся без какой бы то ни было опоры.

Впервые за последний час, или почти час, Форстер оторвал голову от ладоней.

— Ерунда, Гельмуд! Пока у нас есть армия и войска, у нас будет столько власти, сколько мы захотим. — Форстер вскочил и зашагал по комнате. — Эти белые — те, что погибли, — были введены в заблуждение, обмануты лживой прессой и коммунистической пропагандой. — Он передернул плечами. — Их смерть — трагедия, но они будут отомщены.

Он обвел внимательным взглядом остатки своего кабинета.

— О, я знаю, чего ждут от меня многие из вас. Вы ждете, что я положу конец нашей войне с коммунистами в Намибии или пойду на поводу у коммунистов, окопавшихся внутри страны. Вы ждете от меня вещей, против которых восстает все мое существо! Что ж, я говорю: «Никогда! Никогда! Никогда!» — Мощные кулаки Форстера опустились на стол — раз, другой, третий. Его лицо казалось высеченным из камня. — Мы переживаем кризис. В этот час над нашей родиной нависла смертельная опасность. Если мы выстоим в эту годину испытаний, если пройдем через этот очистительный огонь, мы выйдем из него могущественными как никогда!

Голос Форстера звучал все резче и злее.

— Кое-кто из вас даже хочет, чтобы я все бросил. Уехал куда-нибудь в сельскую глубинку. Канул в небытие. Чтобы вы могли сделать еще шаг к высотам власти! — Его грубый, скрипучий голос разносился по залу. — Так вот, дорогие мои, этому не бывать! Я не уйду. Я не стану увиливать от выпавшей мне ноши. Я не спасую перед ответственностью, возложенной на меня самим Господом! Только у меня есть верное представление о том, как спасти нашу любимую родину. И я не оставлю мой народ!

Он кончил и теперь смотрел на них, смущенно примолкших после его тирады.

Ван дер Хейден заметил, как кое-кто из его коллег по кабинету обменялись полными ужаса взглядами, и мысленно взял их на заметку, дабы установить за ними более пристальное наблюдение. Последние события как нельзя лучше показали, что среди главарей оппозиционеров далеко не все цветные или иностранцы.

Малербе, бледный и явно потрясенный словами Форстера, набрался наконец смелости спросить:

— А если страна отвернется от вас? Даже многие африканеры уже не признают ваших полномочий.

— Не вам судить, кто принимает, а кто отвергает меня! — загрохотал Форстер, ткнув обвиняющим перстом в министра промышленности, и голос его вновь набрал высоту и силу. Выдержав паузу, он сбавил тон. — Как только будет возможно, я сам пойду к моим согражданам-африканерам. Я буду говорить с ними, я объясню им, что произошло. Стоит им выслушать меня — и все, кто по глупости позволил коммунистическим лжецам себя оболванить, сами кинутся в наши распростертые объятия!

Сидящие за столом опять разинули от изумления рты, но тут же поспешили их закрыть. Они слишком хорошо знали, что с любимыми форстеровскими фантазиями лучше не спорить.

— А пока, друзья мои, мы должны любыми средствами устоять перед этой бурей лжи и грязных нападок. — Он повернулся к Фредерику Пинаару, маленькому, худенькому министру информации. — На завтрашнее утро запланируйте телеобращение. Я намерен ужесточить режим чрезвычайного положения. Мы запретим вообще какие бы то ни было сборища, пока кризис не будет преодолен. А силы поддержания порядка обеспечат соблюдение комендантского часа в темное время суток по всей стране.

Он задумался.

— Хайтман!

— Да, господин президент? — Министр обороны с опаской встретил суровый взгляд своего шефа.

— Увеличьте призыв в армию резервистов. Мне нужно, чтобы как можно скорее под ружье встали, кто способен держать оружие! Вновь набранные формирования бросьте на восстановление порядка и строительство новых концлагерей — столько, сколько нам нужно.

Снова не выдержал Малербе.

— Господин президент, мы просто не можем себе этого позволить! Всеобщая мобилизация окончательно погубит нашу экономику. Если вы будете на этом настаивать, мы окажемся перед лицом экономической депрессии, как, впрочем, и поражения в войне!

Наконец ярость Форстера вышла из берегов.

— А вы со своими нигилистскими идейками нам вообще не нужны! Хотите парализовать всю работу правительства? Не выйдет! Министр Малербе, вы освобождены от своих обязанностей!

Ван дер Хейден испытал минутное ликование. Сначала Мюллер, теперь Малербе. Еще один его заклятый враг спел свою песенку — на этот раз всего лишь в фигуральном смысле. Но его радость быстро сменилась страхом. В своем деле министр разбирался. Что, если его страшные предсказания сбудутся?

Форстер продолжал орать на остолбеневшего министра:

— Только ваши прошлые заслуги удерживают меня от того, чтобы не отдать вас под трибунал. — Каждое слово источало презрение. — Отправляйся домой, Гельмуд, и отдохни. Ты не годишься для борьбы, но это не твоя вина. Эта задача не всем по плечу.

Трясущийся, с побелевшим лицом, Малербе поднялся и, не оглядываясь, вышел вон из зала.

Форстер не обратил на его уход никакого внимания. Вместо того он повернулся к оставшимся министрам, сидящим в ошеломленном молчании, и улыбнулся:

— А теперь, господа, давайте обсудим более веселый вопрос. Я полагаю, вы все ознакомились с предложением Фредерика сделать африкаанс, наш священный язык, государственным языком страны…

В приемной зала заседаний появился офицер связи. В руках он держал конверт с грифом «Секретно». Он уже был готов войти, но его остановил помощник с кислой физиономией.

— Можете оставить это мне, капитан. Я передам.

Офицер покачал головой.

— Боюсь, я не могу этого сделать. Мне приказано доставить это лично президенту.

Помощник пожал плечами, откровенно показывая свое безразличие.

— Тогда вам придется подождать. Президент распорядился никого не впускать, пока не кончится заседание правительства. — Он скрестил на груди руки и с напускным равнодушием уставился в стену.

— А когда оно кончится?

Помощник взглянул на часы и покачал головой.

— Может, через час. А может, и через два. Кто знает? Кончится, когда кончится. — Он снова протянул руку. — Давайте, капитан. Давайте его мне и отправляйтесь. Какой вам смысл здесь торчать?

— Вы не понимаете! Это дело чрезвычайной важности! — Офицер быстро огляделся по сторонам и понизил голос: — До нас дошли слухи, что кейптаунский гарнизон накануне бунта!

— Слухи? — Помощник высокомерно поднял бровь. — Не думаю, что по этому поводу стоит беспокоить кабинет министров. Во всяком случае, президент Форстер уже заявил, что не желает больше слушать плохих вестей. Вам придется подождать, пока закончится заседание.

— Но…

— Ничем не могу помочь. — Помощник встал перед дверью, заслонив проход.

Бормоча что-то себе под нос, офицер отступил.

Как и их начальство, низшие чины в правительстве ЮАР постигали искусство игнорировать неприятную действительность.

Красные кирпичные стены, бастионы и булыжные мостовые Замка Доброй Надежды напоминали о его более чем трехвековой истории. Пятна алых, розовых, белых и желтых цветов, изумрудно-зеленые лужайки и музеи, полные бесценных полотен, капского серебра и нежного азиатского фарфора, делали старую крепость красивейшим уголком и сокровищницей культуры. В то же время великое множество бронемашин, солдаты в форме и обложенные мешками с песком огневые точки говорили о том, что сейчас эта крепость превратилась в опорный пункт вооруженных сил разваливающейся на части Южно-Африканской Республики конца двадцатого века.

Обычно вид ухоженных газонов замка производил на майора Криса Тейлора успокаивающее впечатление. От них веяло постоянством и порядком, которых сейчас так не хватало на растревоженных улицах Кейптауна.

Но только не сегодня.

Сегодня он ненавидел эти холодные крепостные стены, ненавидел свою работу, а больше всего — своего нового командира, полковника Юргена Рейца. Охваченный этим тяжким чувством, он промчался по длинному коридору к своему кабинету, с трудом сдерживая бушевавшую в нем ярость.

Он только что вышел от Рейца, получив новый набор указаний, еще более абсурдных, чем прежние.

Тейлор был плотный, крепкий мужчина, чуть ниже среднего роста, с песочными волосами и длинным лицом. Хотя его призвали из резерва и ему уже было под пятьдесят, он сохранял хорошую форму. Долгие годы работы на семейном винограднике и плантациях фруктовых деревьев сделали свое дело.

На ходу он крутил шеей из стороны в сторону, пытаясь размять мышцы, которые свело от нервного напряжения. Успокойся, говорил он себе, не давай этому африканеру себя достать.

Каждая встреча с Рейцем вызывала у него раздражение. Подразделение Тейлора, набранное в августе из состава резервистов, было направлено в Кейптаун для подавления массовых беспорядков, а ранее расквартированный здесь батальон регулярных войск был переброшен на север, в Намибию.

Работа была не из легких. Идиотская политика правительства настолько взбудоражила население, что меньше чем за месяц новобранец становился ветераном. День за днем они патрулировали неспокойные районы, такие, как Кейптаунский университет, либо привлекались к подавлению волнений в черных тауншипах. Но беспорядки все нарастали, а политики в Претории норовили возложить вину на чужие плечи.

Министр обороны избрал козлом отпущения бывшего командира батальона полковника Фергюсона.

При воспоминании о нем Тейлор помрачнел. Две недели назад на место Фергюсона прислали это африканерское ничтожество Рейца, который заявил, что получил назначение в 16-й батальон благодаря «особому опыту в вопросах государственной безопасности».

С самого начала он был невыносим, не столько из-за своих дурацких приказов, сколько из-за отношения к происходящему. Зная английский, он говорил исключительно на африкаанс, в то время как большинство личного состава 16-го батальона были английского происхождения. Любую директиву Претории он воспринимал как Евангелие и требовал ее «энергичного исполнения», по его собственному выражению. Но что надлежит делать солдату, когда приказ предписывает «не допускать подрывных сборищ»? Спросите разъяснений у Рейца — и он откусит вам голову.

А такие разъяснения были как воздух нужны и солдатам, и офицерам батальона. Когда они только прибыли сюда, их бросили на поддержание порядка в черных и цветных кварталах. Но теперь их стали все чаще и чаще направлять в белые пригороды и центральные районы города, дабы совладать с неуклонно нарастающей волной антиправительственных выступлений, митингов и других инцидентов «антигосударственной» пропаганды — как правило, под этим подразумевалась порча проправительственных пропагандистских плакатов и прочие мелкие проявления гражданского неповиновения. Солдатам такая служба была не по душе. Им не особенно нравилось применять дубинки даже против безоружных черных и цветных, что же касается своих белых сограждан, то аналогичная практика вызывала у них отвращение.

За последние несколько дней ситуация особенно накалилась. Сначала — слишком правдоподобные сообщения о причастности Форстера к убийству Фредерика Хейманса. Затем — внезапный поголовный арест городского совета, в результате чего в Кейптауне в одночасье был введен военно-полицейский режим. От своих солдат и младших офицеров Тейлор все чаще слышал негодующий ропот, и он был с ними полностью солидарен. Если Карл Форстер и вправду узурпировал власть, допустив убийство Хейманса и его кабинета, то его правление неконституционно. Тогда приказы, которые они выполняют, абсолютно незаконны. Но что они могут изменить?

Тейлор уклонился от напрашивавшегося ответа.

Рейц и слышать не хотел никаких рассуждений о легитимности правительства Форстера или настроениях солдат. Это был тревожный симптом. Тейлор не был особо близок со своим предыдущим шефом, но для заместителя командира было важно по крайней мере понимать намерения начальства. Он помнил долгие разговоры с Фергюсоном, обмен мнениями, обсуждение состояния дел в батальоне — это были вполне нормальные служебные взаимоотношения, основанные на обоюдном уважении.

С Рейцем все было по-другому. Африканер либо обращался с ним как с каким-то недоумком, либо как с врагом. Редко когда он говорил что-либо хорошее в адрес батальона и солдат. Нет, это было ниже его командирского достоинства — он предпочитал громогласно отдавать команды. Между ними установились отношения активной взаимной неприязни.

Итак, Тейлор промчался по коридору, возмущенный глупостью своего командира, правительства и их последних приказов. Комендантский час для всех. И даже для служб экстренной помощи? Никаких сборищ. Но двоих, идущих вместе по улице, нельзя считать нарушителями закона. Такой приказ был безумным и абсолютно невыполнимым.

Он резко остановился в холле, вызывая любопытные взоры проходящих мимо офицеров. Так дальше работать нельзя. Пусть он всего лишь офицер запаса, но он все же профессионал, офицер с десятилетним опытом воинской службы и с отличным послужным списком, и он не позволит запугивать себя начальственными окриками…

Тейлор развернулся и прошествовал назад через коридор, к кабинету полковника. Он постучал, не обращая внимания на бледного, раскормленного адъютанта, который сначала удивленно уставился на него, а затем принял мудрое решение сосредоточиться на перепечатке какой-то бумаги.

Услышав резкое: «Kom», — он вошел, мысленно проговаривая те фразы на африкаанс, которые он скорее всего услышит в ответ на свое заявление. Возможно, это было нелепо, но иногда ему казалось, что Рейц намеренно говорит слишком быстро, чтобы затруднить понимание своих слов.

Войдя в кабинет, Тейлор раскрыл было рот, но увидел, что Рейц говорит по телефону. При виде его полковник нахмурился, но жестом предложил ему пройти, продолжая одновременно кричать в трубку.

— Меня не касается, что они делают, капитан! Они нарушают закон. Разгоните их и поскорее. Возлагаю ответственность на вас лично!

Швырнув трубку, Рейц посмотрел на Тейлора.

— Капитан Хастингс выпустил ситуацию на стадионе «Грин-Пойнт» из-под контроля. Там зреет еще один коммунистический заговор, в этом нет сомнения.

Не утруждая себя дальнейшими объяснениями, африканер широкими шагами направился к двери, на ходу хватаясь за кобуру и сдергивая с крючка фуражку. Тейлор машинально следовал за ним.

В приемной Рейц резко остановился, чтобы пролаять указания толстому капралу, испуганно оторвавшемуся от своей машинки.

— Найдите капитана Клуфа и велите ему немедленно прибыть со своей ротой на стадион. Когда явится, пусть доложит мне.

— Есть, господин полковник! — Адъютант торопливо схватил телефонную трубку. В присутствии полковника Рейца надлежало демонстрировать служебное рвение.

Рейц обратился к Тейлору:

— Значит, еще один мой офицер выкинул фортель. Вы поедете со мной, майор!

Личный «лендровер» полковника стоял у главных ворот замка. На длинной, тонкой антенне развевался командирский флаг. Рейц быстро сел за руль, а Тейлор запрыгнул на соседнее сиденье, зная, что африканер не станет его дожидаться. Внутри у него все кипело.

Рейц продолжил свою лекцию.

— Я хочу, чтобы вы посмотрели, как я расправлюсь с этим бунтом. Я уже две недели пытаюсь втолковать вам и другим офицерам батальона, как надо действовать. Если вы не можете или не хотите этого понять, то здесь не моя вина, тем не менее я буду продолжать свои усилия, пока не найду того, кто имеет представление о воинской дисциплине и долге. Если бы мои приказы исполнялись более энергично и без лишних рассуждений, в этом городе уже давно воцарился бы мир.

Тейлор вежливо кивнул, презирая себя за это.

Замок Доброй Надежды стоял наискосок от центрального вокзала, недалеко от самого центра города, и на улицах уже было полно машин и пешеходов, спешащих на обед или по магазинам. Рейц нахмурился, включил сирену и мигалку и начал отчаянно пробиваться сквозь поток автомобилей.

В считанные минуты они уже были на бульваре Вестерн, на большой скорости двигаясь в сторону Грин-Пойнта — так назывался покатый холм, спускающийся своей северной оконечностью прямо к Атлантическому океану. Над спортивными площадками, гольф-клубом, пляжами и футбольным полем Грин-Пойнта возвышалась тысячефутовой громадой скала под названием Сигнал-Хилл.

В обычное время этот район был бы заполнен людьми, наслаждающимися весенним теплом, но сейчас все дороги и тропинки были перегорожены баррикадами, полицейскими автомашинами и бронетранспортерами южноафриканской армии. Большинство кейптаунцев, поднаторевших в таких делах, обходили это место стороной.

«Лендровер» проехал два госпиталя, построенных с восточного края Грин-Пойнта, затем здания с обеих сторон расступились, открыв взору большое зеленое поле. Рейц резко повернул на перекрестке с круговым движением и вырулил на маленькую подъездную дорожку. От крутого виража Тейлору пришлось ухватиться за приборный щиток. Отсюда прямо перед ними был виден футбольный стадион, а вокруг него — сотни маленьких фигурок, машины и клочья чего-то белого — возможно, слезоточивого газа.

В воздухе стоял неимоверный шум. Со стороны стадиона доносился чей-то усиленный репродуктором, неразборчивый голос. Какой-нибудь агитатор-идеалист с горящими глазами, подумал Тейлор. Идиот, который все еще полагает, что правительству Форстера есть хоть какое-то дело до общественного мнения в Капской провинции. Крики и звон разбитого стекла, вперемежку с глухими взрывами гранат со слезоточивым газом, пронзительные сирены прибывающих карет «скорой помощи» — все смешалось в невообразимый гул.

Рейц затормозил возле дорожного заграждения, охраняемого отделением автоматчиков. Ему пришлось кричать, чтобы перекрыть общий шум.

— Сержант, где ваш капитан?

Сержант вытянулся при виде двух высших чинов батальона и указал на ротный командный пункт, оборудованный на открытом участке северо-восточнее стадиона.

Капитан Джон Хастингс стоял в тени бронетранспортера «бэффель»[16] в окружении нескольких лейтенантов и сержантов. Они склонились над картой города. Вид у всех был усталый, у одного сержанта рука была на перевязи. Их измятые, пропотевшие гимнастерки были пропитаны тошнотворным, едким запахом слезоточивого газа.

Рейц выпрыгнул из «лендровера» и направился к группе военных.

— Что, черт побери, тут происходит? — проорал он. Хастингс и его офицеры в изумлении повернулись на крик. Вытянувшись по стойке «смирно», они отдали честь.

— Совещание командиров роты, сэр. — Сняв с головы синий берет, Хастингс нервно взъерошил волосы. — Мы пытаемся разработать план очистки стадиона от демонстрантов.

Подъехал еще один «бэффель». Его башенное орудие нависло над собравшимися. Андрис Клуф, худощавый темноволосый офицер, выкарабкался из люка и подбежал к Рейну. Следом за машиной Клуфа подъехали еще несколько БTP, они остановились, не заглушая моторов, рев которых только усугубил висящий над стадионом шум.

— Третья рота под командованием капитана Клуфа по вашему приказанию прибыла, господин полковник.

Тейлор хмыкнул себе под нос. Все это происходило далеко не на строевом смотре, но Рейц четко и молодцевато ответил на приветствие молодого офицера-африканера — как если бы они были именно на плацу.

— Рад, что вы здесь, Клуф. Постойте минуту.

Придвинувшись ближе, молодой офицер принялся вместе со всеми изучать карту.

Рейц в нетерпении опять повернулся к Хастингсу.

— Итак, капитан? Что тут у вас?

Курносое лицо Хастингса побледнело под легким налетом веснушек, и Тейлор заметил, как у него на скулах заходили желваки.

— По нашим расчетам, сэр, на стадионе и вокруг него находятся от двух до трех тысяч человек. В основном это белые студенты университета, но черных и цветных тоже много. — Он сделал жест в сторону карты. — Мы перекрыли все входы и выходы…

Тейлор напряженно слушал. Хастингс со своей ротой действовал в соответствии с тактикой, призванной свести до минимума жертвы среди гражданского населения и в то же время защитить личный состав. Для рассеивания организованных групп демонстрантов за пределами стадиона они применяли слезоточивый газ. Когда демонстранты стали разбегаться от газа, один взвод, вооруженный плексигласовыми щитами и дубинками, выдвинулся вперед, чтобы затащить зачинщиков в стоящие наготове грузовики.

К несчастью, это было утомительным и нескорым делом. На солдатах было тяжелое снаряжение, и поэтому за каждую вылазку им удавалось задержать лишь небольшую горстку людей. Большая же часть демонстрантов сумела отойти и перегруппироваться — правда, получив затем новую порцию слезоточивого газа. Это был заколдованный крут, и конца ему было не видно.

— А что сам стадион? — спросил Рейц. Хастингс покачал головой.

— Я не хотел применять слезоточивый газ внутри стадиона, потому что это создало бы панику и многих бы передавили. Мы использовали громкоговорители, чтобы убедить их разойтись — в противном случае они будут арестованы.

— Значит, вы ждете, когда они соизволят разойтись? — Голос Рейца был полон сарказма. — Ваша забота об этих хулиганах трогательна, но неуместна. Эти люди нарушают закон и должны получить по заслугам. Теперь слушайте меня внимательно, капитан! Я не позволю ни вам, — Рейц повысил голос, — ни кому-то еще нянчиться с бунтовщиками. — Он ткнул в карту. — Прикажите своим гранатометчикам немедленно открыть огонь по стадиону. Остальных людей поставьте в оцепление. Когда газ будет пущен, начнете очищать стадион с этой стороны. Арестуйте каждого, кто находится на стадионе, а если побегут — стреляйте!

Хастингс, потрясенный, уставился на Рейца, но поспешил скрыть свои эмоции. Тейлор заметил, как капитан украдкой взглянул на него. Сам Тейлор тоже старался не выдать своих чувств, скрывая их под маской бесстрастия.

Рейц в первый раз улыбнулся.

— Вы сами увидите, господа, какими сговорчивыми станут эти хулиганы всего после нескольких пуль.

На мгновение Тейлор подумал, не отменить ли этот кровожадный приказ — стрелять без предупреждения. Но тут же отмел эту мысль. Даже в лучшие времена поддержание порядка в ЮАР осуществлялось жестокими методами. И Рейц пока что является их командиром.

Это не означало, что все происходящее Тейлору нравилось. Он помнил, что полковник Фергюсон никогда не считал необходимым стрелять в безоружных людей. Он напрягся.

Улыбка с лица Рейца исчезла, и он оглядел группу офицеров.

— Ну?

Побуждаемые этим взглядом к действию, лейтенанты и сержанты первой роты побежали выполнять приказания, которые поспешно отдавал капитан Хастингс.

Полковник повернулся к командиру третьей роты, с готовностью ожидавшему дальнейших распоряжений командира.

— Клуф, отправляйтесь со своими людьми в дальнюю часть стадиона и вычистите оттуда этот коммунистический сброд. Тех, кто останется на месте, арестуйте, а кто побежит — стреляйте.

Отдав честь, молодой офицер повернулся и побежал к своему БТР. До Тейлора донесся его пронзительный голос, отдающий команды.

Рейц приблизился к Тейлору. Его голос смягчился, в нем слышалось удовлетворение.

— Ну вот, майор, это я и называю энергичным исполнением приказа. — Он посмотрел на часы. — Думаю, через час с небольшим, этот небольшой банкет будет завершен. — Его голос стал жестче. — Когда вернемся в штаб, подготовьте бумаги на Хастингса для передачи дела в трибунал. Мало того, что он недостаточно компетентен, он еще и явно симпатизирует этим бунтовщикам.

Тейлор остолбенел. При виде выражения его лица Рейц нахмурился.

— Я не потерплю под своим началом никого, кто питает нежность к этим людям. Наш президент совершенно ясно дал понять, что для поддержания законности и порядка мы должны прибегать к самым жестким мерам.

Тейлор мягко возразил:

— Президент также признал, что захватил власть незаконным путем.

— Хватит, майор! — заорал Рейц, снова выходя из себя. — Я не намерен выслушивать ваши личные соображения о законности наших властей, равно как и моих приказов. Я взял вас сюда, чтобы научить вас делать свою работу. Так что ведите себя поскромнее. Ничего, под трибуналом вы быстро присмиреете.

До Тейлора доносились команды Клуфа, он повернулся и увидел три взвода третьей роты, выстроившихся в гигантский клин. Держа винтовки наготове, они пустились бегом к дальнему углу овального стадиона.

К Тейлору подбежал и отдал честь запыхавшийся капрал.

— Сэр, капитан Хастингс докладывает, что его люди заняли исходные позиции и готовы применить слезоточивый газ.

Тейлор хотел было что-то сказать, но его опередил Рейц.

— Ну, и что он ждет от нас? Чего он медлит? Велите этому безмозглому неумехе открыть огонь. Пора действовать.

О Господи. Этот негодяй африканер еще позволяет себе оскорблять офицеров перед младшими по званию. Тейлор почувствовал, как к нему возвращается гнев, пересиливающий страх, которого нагнал на него полковник угрозами отдать под трибунал.

Обескураженный разногласиями среди командиров, капрал попятился, а затем, неловко повернувшись, побежал назад, чтобы передать Хастингсу приказ командира батальона. Полковник посмотрел ему вслед и проворчал:

— Лучше бы это был нервно-паралитический газ. Уничтожить большую их часть — вот что надо было бы сделать.

Первая рота развернулась в пятидесяти метрах от них, лицом к стадиону. Длинная шеренга солдат опустилась на колени, закрыв лица пластиковыми забралами. Солдаты были вооружены через одного винтовками и дубинками. Позади наготове стояли четыре гранатометчика.

Хастингс и сержант его роты стояли рядом с гранатометчиками.

Тейлор видел, как к ним подбежал капрал и Хастингс мотнул головой в сторону начальства, а потом повернулся к своим солдатам. Рука его поднялась и резко опустилась.

Тумм! Тумм! Тумм! Тумм! Описав дугу, гранаты со слезоточивым газом упали на стадион, оставляя за собой тонкие струйки белого дыма. Клубы газа стали медленно подниматься над землей, подхваченные легким порывом ветра. Солдаты поднялись и побежали вперед.

Рейц был вне себя.

— Четыре гранаты? Черт подери, это же стадион, а не общественный туалет!

— Он сделал предупредительный залп, чтобы не допустить паники.

— К черту, пускай себе паникуют! — воскликнул Рейц. — Я хочу, чтобы они испытывали ужас, особенно перед нами!

Продолжая извергать ругательства, полковник бросился вслед за продвигающейся вперед ротой и, подбежав на достаточно близкое расстояние, заорал:

— Еще газа! Сейчас же!

Хриплый, настойчивый голос, раздающийся над стадионом из громкоговорителя, начали заглушать крики и кашель задыхающихся и корчащихся от приступов рвоты людей.

Услышав Рейца, Хастингс обернулся через плечо, скривился и передал приказание четверым гранатометчикам. Над стадионом раздался еще один залп, и гранаты с газом опустились в самую гущу толпы.

Схватив Хастингса за руку, полковник резко повернул его к себе.

— Велите им продолжать огонь, пока не расстреляют все гранаты! Тогда скажите мне, и я подкину вам еще. Ясно?

Хастингс молча кивнул и после секундного колебания отдал честь. Рейц уже не смотрел на него. Вместо того он повернулся и побежал следом за продвигающимися вперед войсками, держась в пяти метрах от командной группы.

Новые гранаты взвились в воздух и опустились в сгущающуюся пелену. Несколько штук упали за пределами стадиона, но большая часть попала точно в цель. Тейлор заметил, что голос в громкоговорителе смолк, зато вопли и полузадушенные крики на стадионе нарастали.

Небольшие группки цветных, черных и белых демонстрантов толклись в нерешительности возле выходов, все еще не понимая истинных намерений блюстителей порядка.

Неожиданно крики переместились наружу. Масса людей, детально разглядеть которых с расстояния ста метров не представлялось возможным, прорвалась в ближайшие к роте Хастингса ворота. Толпы других спасающихся бегством демонстрантов хлынули во все выходы, торопясь покинуть самые опасные в газовой атаке места — открытые трибуны и футбольное поле.

Хастингс сделал знак сержанту, тот поднял рупор и прокричал — сперва на африкаанс, затем по-английски:

— Остановитесь и сдавайтесь! По бегущим будет открыт огонь!

Как бы в подтверждение его угрозы, с дальнего конца стадиона раздались винтовочные выстрелы. Этот подонок Клуф со своими людьми уже приступил к делу.

Толпа проигнорировала предупреждение сержанта. Несколько стоявших с краю мужчин и женщин как будто бы услышали его призыв, но и они побежали. Тейлору были видны несколько окровавленных людей, несомненно, раненных в давке, образовавшейся в узких проходах. В отчаянии он медленно покачал головой. От газовой атаки толпа обезумела.

В сторону солдат полетело несколько камней и бутылок: это самые воинственные из демонстрантов еще пытались оказывать сопротивление. Ни один из этих предметов не долетел до цели.

Рейц снова улыбнулся, окинув взором поле битвы.

— Это только один способ прекратить эту комедию. Есть еще и другие. Дайте-ка залп поверх голов.

Хастингс, поджав губы, кивнул и отдал приказ. Его солдаты подняли заряженные винтовки и дали беспорядочный залп в воздух. Те, кто кидался камнями, обратились в бегство, но ни один из демонстрантов не остановился, — напротив, все ломились в узкие проходы, стараясь скрыться от солдат.

Для Рейца это послужило новым сигналом. Он завопил:

— Еще огонь, черт побери! На этот раз — по толпе!

Что? До этого момента Тейлор еще продолжал надеяться, что жуткие угрозы полковника были не более чем бравадой и громкими словами. Теперь, когда он понял, что Рейц говорил серьезно, было уже поздно. Он сделал шаг вперед, чтобы отменить приказ…

Сто винтовок разом щелкнули затворами, направленные прямо в гущу людей, пытающихся выбраться со стадиона.

В цель попала почти каждая пуля — прорывая легкие, дробя кости, прошивая руку или ногу. Тейлор видел, как десятки человек дернулись и упали, сраженные пулями.

Сотни других тоже повалились на землю, отчаянно пытаясь укрыться от огня. Несколько человек продолжали бежать, но большинство замерло в шоке и недоумении при виде крови и смерти вокруг. Но что было еще более страшно — внезапно воцарившуюся после залпа тишину вдруг прорезали уверенные выстрелы с противоположного конца стадиона.

Тейлор посмотрел на Рейца, затем на истекающие кровью тела, в беспорядке лежащие на траве стадиона, и снова перевел взгляд на полковника. Невероятно, но на лице африканера играла довольная улыбка. Ну, хватит!

Он вырос перед Рейцем и крикнул:

— Прекратить огонь!

Приказ был немедленно повторен Хастингсом.

— Эти люди больше не представляют для нас никакой угрозы, полковник. — Последнее слово Тейлор прорычал сквозь зубы. — Я прикажу солдатам выдвинуться вперед и начать задержание.

Тейлор повернулся, чтобы отдать новые приказания Хастингсу, но вдруг почувствовал, как чья-то рука разворачивает его обратно.

Лицо полковника было красным, почти багровым от злости.

— Эмигрантская свинья! Я не потерплю, чтобы мои приказы отменялись! Вы с Хастингсом оба арестованы! Немедленно явитесь в штаб и оставайтесь там, пока я не найду времени вами заняться! — Повысив голос, он продолжал: — Если вы так любите этот сброд, можете присоединиться к ним в тюрьме! Я беру эту роту под свое личное командование, и я сделаю то, что вы неспособны или просто не желаете делать, — я положу конец этому беззаконию!

Тейлор в изумлении уставился на Рейца. Неужели он окончательно спятил?

— Какому беззаконию? — Он показал рукой на залитые кровью газоны и гравиевые дорожки рядом со стадионом. — Все кончено! Конец! Господи, неужели вы сами не видите?

Рейц продолжал бушевать:

— Майор, я не желаю больше вас слушать! Вы не знаете, как обращаться с этими преступниками, и не хотите учиться. Убирайтесь, и прихватите с собой этого слабака Хастингса! Молите Бога, чтобы вы еще не болтались на виселице к тому времени, как я освобожусь!

Тейлор еще мгновение смотрел в упор на полковника, но наконец профессиональная выучка и укоренившиеся рефлексы взяли верх. Он вытянулся по стойке «смирно», повернулся и зашагал к командному пункту. Хастингс устало потащился за ним. Тейлор чувствовал в душе странное опустошение, хотя, казалось, должен был испытывать шок от вида кровавой бойни, злость на Рейца или стыд за себя. Нет, только не стыд. Он не сделал ничего постыдного.

Позади него демонстранты зашевелились. Многие стояли на коленях, оплакивая погибших или умирающих товарищей. Другие сидели, охваченные дрожью, не в силах двинуться с места. Некоторые отползали в сторону в попытке где-нибудь укрыться. Люди все еще пытались выбраться с заполненного газом стадиона, но передние ряды, видя впереди следы кровавого побоища, старались повернуть назад. Быть удушенными и ослепленными слезоточивым газом казалось им теперь предпочтительнее, чем получить пулю.

Солдаты в шеренге, онемев, смотрели на учиненную ими бойню, каждый пытался найти оправдание перед собственной совестью. Убийство не входило в кодекс солдатской чести, а это было не что иное, как убийство. Лейтенанты и сержанты неловко переглядывались, шокированные открытым противостоянием между командиром батальона и его заместителем. Тейлор был один из них — такой же офицер запаса, а в мирное время — сосед.

Рейц обвел строй ледяным взором, и все они повернулись лицом к демонстрантам. Голосом, не знающим сомнений, полковник прокричал:

— Первая рота! По бунтовщикам — огонь!

Тейлор в ужасе обернулся. Рейцу все было мало. Он настроился убивать, и остановить его было невозможно.

Послушные приказу, многие солдаты подняли ружья и прицелились в толпу. Но когда приказ полковника был повторен лишь одним лейтенантом из трех, — все опять опустили оружие и смущенно посмотрели на своих командиров.

Рейц приблизился к строю. Он вынул пистолет и взвел курок.

— Черт побери, я отдал приказ и застрелю всякого, кто осмелится не повиноваться! Немедленно — огонь!

— Нет! — прокричал Тейлор. Он бросился к полковнику. К черту субординацию и дисциплину. Дисциплина предполагает выполнение законных распоряжений, а не хладнокровное истребление мирных жителей по прихоти сумасшедшего.

Он был в десяти шагах, когда Рейц заметил его. С перекошенным от ненависти лицом африканер навел пистолет на Тейлора. Тот тоже, не раздумывая, потянулся к кобуре. Рейц прицелился и выстрелил.

Тейлор машинально бросился на землю, большим пальцем нащупывая курок пистолета. В тот же миг его ослепила вспышка выстрела, и над головой просвистела пуля. Краем глаза он заметил подбегающего Хастингса, но Рейц повернулся и прицелился в него.

Нет! Тейлор нажал спусковой крючок, что-то внутри него, казалось, вылетело вместе с пулей.

Рейц качнулся назад, лицо его исказила боль, а на груди выступило кирпично-красное пятно. Он попытался было прицелиться в Хастингса, но уронил руку. Ноги его подкосились, и он рухнул на траву. Одна рука еще цеплялась за воздух, но потом тоже упала.

Хастингс резко остановился и опустился рядом с полковником.

Тейлор приподнялся на одно колено, ошеломленный той стремительностью, с какой он совершил шаг от офицера к арестованному, а теперь — к мятежнику. Ему хотелось остановиться и подумать, понять, что же с ним произошло, но времени на это не было. Вскочив на ноги, он побежал туда, где лежал Рейц, и закричал:

— «Скорую» сюда!

Ему показалось странным, что он не звал на помощь при виде раненых и убитых демонстрантов, зато ранение полковника вызвало в нем немедленную реакцию.

Хастингс опустил голову полковника на траву.

— «Скорая» не нужна, майор.

Тейлор посмотрел в открытые, невидящие глаза Рейца и содрогнулся. Но он не чувствовал ни раскаяния, ни сожаления, ни стыда. Ему приходилось убивать — в бою, и сейчас он испытывал те же чувства. Рейц намеревался перебить безоружных людей — только потому, что они думают не так, как он.

Подняв глаза от трупа, Тейлор увидел, что его обступили солдаты роты Хастингса и все его офицеры. Один из лейтенантов, Кенхардт, сказал:

— Теперь вы старший, майор. Какие будут приказания?

Другие офицеры и сержанты с готовностью закивали.

И снова Тейлора охватило чувство, будто события сами несут его по течению. Он — старший по команде. Несмотря на то, что застрелил своего командира? Он помотал головой, пытаясь это осмыслить. Конечно, кто-то должен взять на себя командование батальоном. При данных обстоятельствах лучше всего это сделать старшему из капитанов. Но старшим из капитанов был Клуф. Треск винтовок вновь привлек его внимание к дальней стороне стадиона. Клуф и его солдаты продолжали палить по безоружным демонстрантам.

Да, надо срочно что-то делать. Он обратился к ближайшему рядовому:

— Велите капитану Клуфу прекратить огонь и немедленно явиться сюда. Ясно?

Солдат отдал честь и побежал выполнять приказ Хастингс выглядел озабоченным.

— Господи, да ведь этот чертов африканер просто отдаст под арест и вас, и меня, и всех, кто ему попадется. А после трибунала, который они над нами устроят, нас, скорее всего, расстреляют.

Младшие офицеры кивнули.

Мозг Тейлора работал лихорадочно. Хастингс сказал презрительно — «они». Как будто правительство уже не заслуживает того, чтобы ему подчиняться. А что, если все уже зашло так далеко? Конечно, ни Форстеру с его подручными, ни его карманным генералам он присяги не давал. Эти люди, похоже, сошли с ума.

Он покачал головой. Хастингс прав. Форстеровские фанатики убьют его, убьют Хастингса — убьют любого, кто встанет у них на пути. И будут продолжать убивать.

Хорошо. Рейца он остановил. Теперь посмотрим, скольких еще он сможет остановить. Или наоборот сколько новой крови пролить, напомнил он себе. Переход от личного неповиновения к вооруженному восстанию вряд ли окажется бескровным предприятием. Но наверное, это надо было бы сделать гораздо раньше, подумалось ему при воспоминании о бессмысленном насилии и смертях, которых он столько перевидал за последние месяцы.

Тейлор набрал воздуху и кивнул Хастингсу:

— Построй людей, Джонни. У меня есть для них новые приказания.

Пятью минутами позже подбежавший Клуф увидел, как двое солдат уносят тело Рейца, а первая рота построена по взводам возле своих бронетранспортеров. Санитары из близлежащего госпиталя уже медленно продвигались сквозь груды тел, отделяя убитых от раненых и тех, кто сможет жить, от тех, кто наверняка умрет.

Последние двадцать метров он преодолел бегом.

— Господи, майор! Что случилось с полковником?

Тейлор впервые видел, чтобы молодой африканер забыл отдать честь.

Майор кивнул Хастингсу, который молча направился к своей роте. Взяв Клуфа под локоть, Тейлор отвел его в сторону.

— К несчастью, капитан, полковник Рейц был застрелен при попытке совершить убийство.

Клуф в ужасе отшатнулся и смог только воскликнуть:

— Что?

Тейлор придал голосу стали. Африканер не должен почувствовать никакой слабости.

— Рейц отдал приказ войскам продолжать огонь по демонстрантам, когда те уже стали расходиться. Я отменил его противозаконный приказ, а когда он сделал попытку застрелить меня и капитана Хастингса, я был вынужден в порядке самообороны выстрелить в ответ.

Клуф посмотрел на застегнутую сейчас кобуру Тейлора, а затем поднял глаза на него самого. Он встретил твердый взгляд майора.

— Майор, в стрельбе по демонстрантам, которые пытаются избежать ареста и бегут, нет ничего противозаконного. — Глаза его сузились. — Я слышал, как полковник сегодня говорил с вами. И я знаю, что он вызвал меня с моей ротой сюда, потому что не доверял Хастингсу и его людям. — Клуф сделал шаг вперед. — Я подозреваю, майор, что он намеревался арестовать вас с Хастингсом за неисполнение служебного долга или предательство, а может, за то и за другое вместе. Поэтому я беру вас под арест за убийство полковника Рейца.

Капитан потянулся за пистолетом, но немного помедлил, видя, как Тейлор помотал головой. Нахмурившись, Клуф все же достал оружие. Тейлор продолжал стоять неподвижно, всем своим видом демонстрируя безразличие. Капитан нахмурился еще сильнее.

Майор только бросил взгляд через плечо, коротко кивнул и сказал:

— Не думаю, капитан, что вам это удастся. Лучше бросьте пистолет и медленно поворачивайтесь. Только очень медленно.

Клуф услышал позади себя несколько щелчков. Он побледнел. В своей жизни офицера этот звук он слышал почти каждый день. Это был щелчок снятого предохранителя.

Он выронил пистолет из дрожащих пальцев и повернулся. На него были направлены несколько винтовок. Он увидел суровые лица солдат первой роты.

Африканер облизнул внезапно пересохшие губы.

— Это что — расстрел, майор?

Тейлор почти весело покачал головой. Он не сомневался, что если бы верх одержал капитан, то здесь бы точно произошел расстрел на месте.

— Это всего лишь конвой. Мы собираемся кое-что предпринять, Андрис. Вы и кое-кто из ваших единомышленников отправитесь в тюрьму. А избранные народом городские власти будут выпущены на свободу, с тем чтобы сформировать новое правительство республики.

— Что? Эту кучку заговорщиков?

— Да, капитан Клуф, совершенно верно. И эта «кучка заговорщиков», и моя «кучка заговорщиков», и другие «заговорщики» намерены вернуть эту страну к какому-то подобию здравомыслия, и начнем мы с Кейптауна.

Обращаясь к конвоирам, Тейлор коротко бросил:

— Уведите его.

Когда Клуфа увели, майор приказал Хастингсу и его командирам взводов привести третью роту частями, повзводно. Ее личный состав либо примкнет к мятежным войскам, либо пойдет под арест. В двух офицерах третьей роты он был уверен, да и третий мог тоже встать на их сторону.

И уж тогда, имея две верных стрелковых роты, они разберутся, какие части и подразделения военного гарнизона и местной полиции поддержат их в борьбе против диктатора, засевшего в Претории.

Он вздохнул и посмотрел на часы. Уже половина второго, а ему до вечера надо многое успеть.

Из Кейптауна поступали донесения, одно хуже другого. Радиостанции не выходят в эфир. Связи с международным аэропортом нет. Телефонные линии молчат. То и дело сообщалось о том, что перерезана очередная нить связи и вышли из-под их контроля новые рычаги управления.

Зал был полон должностных лиц правительства и полицейских чинов. На стене висели карты Кейптауна и Капской провинции, на которых разноцветными кружками были очерчены границы районов, охваченных мятежом. На одном краю стола сидели Форстер и его гражданские министры, а военные советники во главе с несколько растерянным генералом де Ветом гадали, как распорядиться теми немногочисленными силами, которые пока находились под их контролем.

Было ясно, что эти силы стремительно тают. Официально на сторону мятежников перешел только один батальон — 16-й пехотный, но донесения командиров двух других батальонов, дислоцированных в окрестностях Кейптауна, говорили о том, что и их солдаты «недостаточно благонадежны». В свое время в Кейптауне были сформированы бурские отряды самообороны, но и они, похоже, все больше симпатизировали мятежникам.

Правительственные силы оставались лишь вокруг Столовой горы — вершины высотой в три тысячи футов, которая доминировала над городом и южной частью полуострова. Изрытая катакомбами и бункерами, Столовая гора всегда считалась главным оборонительным рубежом южноафриканских войск в случае нападения на Кейптаун. Сейчас на этой высоте занимали позиции пехотные роты.

Слушая нескончаемый поток дурных новостей, Мариус ван дер Хейден молитвенно сложил перед собой руки. Он силился отвлечься от страшных мыслей. Бросив взгляд на дальний конец стола, он увидел Карла Форстера — абсолютно белого и неподвижного. Его глаза, когда-то такие выразительно-холодные и ясные, были теперь окаймлены красными кругами — свидетельством многих бессонных ночей.

Ван дер Хейден нахмурился. За те дни, что люди за пределами его непосредственного окружения стали подвергать сомнению его полномочия, Форстер все больше и больше уходил в себя — как будто он мог спрятаться от той каши, которую сам заварил. Это был плохой признак.

Когда референт, делавший безрадостное сообщение, закончил и удалился, Форстер ожил и спросил:

— Ну что, генерал? Сможем мы удержать город?

Де Вет судорожно сглотнул.

— Боюсь, что нет, господин президент. По крайней мере, не с теми войсками, что у нас сейчас есть.

— А других у нас нет?

Де Вет нехотя помотал головой.

— Нет, господин президент. Все наши силы заняты в Намибии, в провинции Наталь и других горячих точках.

— Тогда, возможно, пора подумать о выводе войск из Намибии, генерал? — Фредерик Пинаар еще не растерял форстеровской уверенности в себе и говорил вполне твердо. К тому же министр пропаганды всегда недолюбливал де Вета и не одобрял его идей.

— Это будет катастрофа! — Де Вет обращался напрямую к Форстеру. — Разведка докладывает, что в ближайшие дни Куба предпримет новое массированное наступление. Ослабить сейчас нашу оборону значит поступить против всякой военной логики!

— Что вы в таком случае предлагаете, генерал? Сидеть здесь сложа руки и наблюдать, как страна разваливается у нас на глазах? Это, по-вашему, соответствует военной логике?

Ядовитая реплика Пинаара заставила де Вета залиться краской.

— Никак нет, министр. — Де Вет шумно выдохнул и вновь обратил лицо к молчаливому, задумчивому Карлу Форстеру. — Я предлагаю повременить, вот и все. Давайте дождемся кубинского наступления, измотаем их в бесплодных атаках на наши окопы и минные поля, а затем погоним назад до Виндхука. Тогда мы сможем без риска вывести войска из Намибии и разобраться с мятежниками!

Ван дер Хейден согласился про себя. Как ни удивительно, но на этот раз де Вет говорит дело. Форстер сделал нетерпеливый жест.

— Отлично, де Вет. — Он посмотрел на генерала. — Но не подведите меня, как это случилось за последнее время со многими. Я не прошу ни измены, ни глупости.

Де Вет побледнел и что-то пробормотал в ответ.

Форстер окинул взглядом остальных министров, устало переводя глаза с одного лица на другое, пока не остановился на ван дер Хейдене.

— Мариус?

— Да, господин президент?

— Вы уже задержали эту американскую свинью?

Министр правопорядка почувствовал, как внутри у него все оборвалось. По соображениям личного порядка он не форсировал расследование дела Шерфилда. На допросе его люди выудили из Мюллера показания о шантажировавшей его молодой женщине, говорившей на африкаанс. А перед этим как раз исчезла Эмили — ее нет ни на ферме, ни у друзей в Кейптауне. Сопоставив эти факты, ван дер Хейден получил результат… Его красивая, но глупая дочь оказалась втянута в историю с этим американским репортером. Ради нее он утаил от следователей несколько верных ниточек — в надежде, что к тому моменту, как он будет вынужден перейти к активным действиям, она успеет скрыться из ЮАР. Теперь, похоже, время истекло.

Он покачал головой.

— Пока нет, господин президент. Но мы уже вышли на его след. Я ожидаю его ареста со дня на день.

— Хорошо. — Форстер потер подбородок. — А когда он будет у нас, я надеюсь, ваши люди смогут «убедить» его отречься от своей глупой истории?

Ван дер Хейден вновь осторожно кивнул. В конце концов, этот Шерфилд всего лишь журналист. Несколько часов изощренной пытки сделают его мягким как воск.

— Отлично, Мариус. — Форстер одарил улыбкой остатки своего ненадежного окружения. — Ну вот, друзья мои. Мы скоро услышим от этого американца, что вся его сенсация была не более чем коммунистическим заговором с целью посеять смуту в нашей прекрасной отчизне. И с этого дня все наши мелкие неприятности начнут сходить на нет подобно кошмарному сну, каковым они, собственно, и являются. Наши заблудшие братья из Оранжевой провинции и Трансвааля будут молить нас о прощении. — Улыбающееся лицо Форстера вдруг исказилось. — А жалкие эмигранты и каффиры Наталя будут горько сожалеть о том дне, когда они смели поднять против нас голову!

Ван дер Хейден и остальные не поверили своим ушам. Неужели президент и вправду верит, что события можно так легко повернуть вспять? Пламя мятежа полыхает уже по всей Южной Африке, и словами его не погасишь.

И неужели есть еще здравомыслящий человек, способный надеяться избежать здесь кровавого Армагеддона?

Майор Крис Тейлор припал к земле за своим исцарапанным осколками и пулями БТР, изучая торопливо нанесенные на карту города отметки. Он пригнул голову, потому что в ста метрах от него разорвался минометный снаряд, срывая листья и кору со старого дуба и осыпая парадный подъезд и окна парламента белыми хлопьями шрапнели.

Дым от горящих зданий и машин извивался по улице и поднимался высоко в небо, сливаясь с густой пеленой, образовавшейся из-за беспорядочной стрельбы, которая шла по всему Кейптауну. Тейлор закашлялся, вдохнув едкой смеси. Он сдвинул каску на затылок и внимательно посмотрел на своего новоиспеченного заместителя — капитана Джона Хастингса.

— Ты в этом уверен, Джонни? Это не очередные слухи?

Хастингс отрицательно мотнул головой.

— Я сам говорил с новым командиром базы. Сведения вполне официальные. Симонстаун перешел на нашу сторону!

Оба офицера снова нырнули при звуке мины, упавшей неподалеку, в ботаническом саду, осыпая их пылью, стеклом и кусками изувеченных растений.

Выплюнув грязь, Хастингс продолжал:

— Моряки говорят, им пришлось повозиться с несколькими упрямцами, но сейчас ситуация у них под контролем.

— Какие разрушения?

— Несколько пожаров, но доки и корабли не пострадали.

Это были хорошие новости. Тейлор рассчитывал на поддержку морских офицеров и мичманов с базы Симонстаун. Флот всегда оставался самым «английским» из всех войск ЮАР. И хотя вся его боевая мощь сводилась к нескольким стареньким линейным кораблям, контроль над военно-морской базой придаст требованиям временного правительства веса, как в глазах своего народа, так и за рубежом.

Он сложит карту и выкатится из-под бронетранспортера, пытаясь занять более удобную позицию для наблюдения за уличным боем, идущим впереди. Хастингс последовал его примеру.

Когда-то едва ли не самый красивый город во всей Африке, Кейптаун теперь скорее напоминал Берлин военного времени.

Уродливые развалины — последствия боев, — оставили след на длинном и широком полотне Гавернмент-авеню и в прилегающем ботаническом саду. Здания были изрыты пулевыми отверстиями, осколками мин, гранат и артиллерийских снарядов. Тут и там лежали тела — одни скорчившись на мостовой, другие — перекинувшись через розовые кусты и скамейки парка или распростершись на гравиевых дорожках. Некоторые из убитых были в гражданском, другие — в военной форме. На легком ветру трепетали полосы белой материи, повязанные на рукава тех, кто сражался против Претории.

Поперек проспекта застыл покореженный БМП, из которого до самых небес вырывались оранжевые языки пламени горели бензобаки. Из командирского люка свесился единственный обгорелый труп.

Почувствовав во рту горечь, Тейлор сглотнул, заставляя себя не обращать внимания на открывшееся ему кровавое зрелище. Несмотря на ожесточенное сопротивление, он и его солдаты одерживали верх. Мерцающие вспышки ружейных залпов и автоматных очередей, по которым можно было судить о линии огня, были теперь значительно дальше, чем тогда, когда он выглядывал в прошлый раз Он видел как медленно движется вперед бронемашина «эланд», изредка останавливаясь, чтобы дать залп по отдаленным зданиям. К обеим сторонам бронемашины жались маленькие человеческие фигурки, используя ее для укрытия в своем неуклонном продвижении вперед.

Он кивнул про себя. Сторонники Форстера явно уступают, прижимаясь все теснее к Столовой горе.

Тейлор поднял глаза на плоскую вершину к югу от города. Ее зловещая громада вырисовывалась выше кейптаунских небоскребов — огромная масса зазубренных скал, окутанная каким-то пушистым белым облачком. Мерцающие огоньки красных и оранжевых вспышек на вершине горы говорили о том, что эта белая дымка — отнюдь не облако. Это был дым от артобстрела, такого интенсивного, что он окутал белыми клубами всю вершину.

Майор нахмурился. Его артиллерия била по укрепленным катакомбам и бункерам, удерживаемым правительственными войсками, используя всю свою мощью в надежде подавить расположенные там огневые точки, но пока что безрезультатно. Слишком мощные укрепления чтобы справиться с ними, обстреливая с такого дальнего расстояния. Их придется брать штурмом.

А это уже проблема. У Тейлора было сейчас достаточно войск, чтобы очистить город от верных Форстеру частей. Но у него недоставало пехоты, бронемашин и артиллерии, чтобы завершить дело взятием Столовой горы. В результате ситуация, похоже, зашла в тупик. Он и его товарищи в состоянии удерживать Кейптаун, но засевшие на холме правительственные войска с мощной артиллерией будут контролировать гавань и международный аэропорт.

Тейлор вжался в мостовую, когда на ботанический сад обрушился новый град мин, круша деревья и доламывая уже разбитые теплицы. Пыль, грязь и дым, поднятые ветром, в считанные секунды сократили видимость до нескольких метров.

Он опять закатился в свое укрытие и протянул руку к телефону. Столовая гора подождет. У него есть более неотложные задачи.

Позади него солнце садилось все ниже, медленно склоняясь к горизонту. На Южную Африку, теперь охваченную жестокой гражданской войной, спускалась ночь.