Водоворот

Глава 28 МЕСТЬ

Широкие улицы Питерсбурга заполонила военная техника. Машины грохотали под окнами выгоревших домов, в изрытых воронками городских парках, где стояли голые, изуродованные палисандровые деревья. Под каждым деревом дымились груды опаленных голубых и бледно-сиреневых цветов. По боковым дорожкам и аллеям парков стаями рыскали бродячие псы, которые вот уже много дней нигде не могли найти пищи.

Новая ставка Веги разместилась в небольшом двухэтажном кирпичном конторском здании. Пройдя мимо кип наваленных в беспорядке бумаг и разбитой мебели; полковник Хосе Суарес вошел в здание.

Ближние к входу помещения заняли снабженцы, связисты и другие отделы обеспечения экспедиционного корпуса. Штабные офицеры с озабоченными лицами сновали по коридорам, пытаясь обеспечить продвижение вперед двух оставшихся кубинских колонн, что было нелегко. Другие сидели молча, все еще в шоке от мгновенной и жуткой гибели Третьего тактического соединения.

Суарес знал, что смятение, испытываемое в штабе, — цветочки по сравнению с тем хаосом, который царит в тылу у погибшей бригады. С десяток всевозможных подразделений снабжения, технического обслуживания и медицинской службы, еще недавно в поте лица обеспечивающие стремительный марш огромной колонны, вдруг оказались в ситуации, когда им пришлось противостоять местным отрядам бурского ополчения. Одновременно они отчаянно пытались спасти тех немногих оставшихся в живых, кто сумел выбраться из заварухи и добраться по шоссе до тыловых частей. Впрочем, подумал он горестно, к завтрашнему дню оставшихся в живых не будет. Жара, отсутствие питьевой воды и бурские пули сделают свое дело.

Он прошел в здание и тихонько постучал в закрытую дверь. Никто не ответил. Он осторожно повернул ручку и заглянул в комнату.

Генерал Антонио Вега, Освободитель Уолфиш-Бей, вышедший победителем из десятка сражений, человек, приставивший нож к самому горлу ЮАР, молча сидел в кабинете, не отрывая глаз от карты. В руках он держал пачку бумаг и фотографий, сделанных воздушной разведкой над позициями Третьего соединения. Суарес знал, что запечатлено на этих снимках. Он сам принес их Веге два часа назад вместе с данными о потерях, понесенных третьей колонной.

На месте, где стоял головной батальон бригады, при свете дня была видна гигантская воронка в сто метров шириной и пятьдесят метров глубиной. Вокруг воронки высились груды обломков, отчего зрелище больше напоминало лунный пейзаж. На серой земле были разбросаны почерневшие боевые машины и обломки приборов, вперемешку с обгоревшими трупами и обугленными стволами деревьев. Растительность по большей части выгорела, но некоторые деревья продолжали дымиться, и над пустыней висела пелена, закрывая палящее солнце.

Из четырех передовых батальонов в живых остались лишь около пятидесяти человек, в основном из числа разведчиков и дозорных. Все были ранены — с ожогами, сдавлениями мягких тканей, переломами — и находились в глубоком шоке. Пятый батальон — ливийские мотострелки — потерял девяносто процентов техники и три четверти личного состава. И лишь батальон снабжения, растянувшийся на пятьдесят километров, рассредоточившись в других подразделениях, сохранился как боеспособная единица. Всего погибли более трех тысяч человек, и еще более тысячи были тяжело ранены, все они сейчас в реанимации и вряд ли протянут больше недели.

Радиоактивное облако относило на северо-запад, на многочисленные города и поселки, рассыпавшиеся по всему плато. Самым крупным городом среди пострадавших будет Лихтенбург, с его художественным музеем, птичьими заповедниками и окрестными фермами. Население придется эвакуировать. Суарес мрачно улыбнулся. Его не волнует, как собираются это организовать подонки-африканеры, но, если они этого не сделают, многих ожидает медленная, мучительная смерть от лучевой болезни.

Часть осадков выпадет над Бопутатсваной, но вероятнее всего, над незаселенными районами. Ученым снова будет что изучать, подумал он.

Полковник покачал головой. Его одолевали такие же мрачные мысли, как и Вегу. Он уже несколько минут нерешительно переминался в дверях, ожидая, когда Вега обратит на него внимание. Такое уже случалось. Когда генерал был поглощен работой или размышлениями, он ничего не замечал вокруг, и Суарес не сомневался, что может так простоять до вечера.

— Товарищ генерал… — Он заговорил тихо, как будто пытался осторожно разбудить Вегу, но так, чтобы при этом не испугать.

Вега даже не поднял головы.

— Полковник, это я во всем виноват. Ведь вы говорили, что у ЮАР есть ядерное оружие. И я сам видел соответствующие документы. Почему же тогда я решил, что они не станут его применять?

— Вы считали, что они вряд ли пойдут на заражение своей собственной территории, — тихо ответил Суарес. — Вы полагали, что нестабильность и смятение в высших эшелонах власти уменьшает вероятность успешного применения такого оружия.

— Это все слова, Хосе, — вздохнул Вега. — Я просто принял желаемое за действительное. Эти люди, кажется, готовы на все, лишь бы остановить нас, — они готовы даже уничтожить свою собственную страну. Теперь я это знаю. — Вдруг Вега встал. Было видно, что он пытается побороть смятение. — Отсюда вытекают два вопроса, полковник. Первый: как нам продолжать наступление, имея только две трети от первоначальных сил? И второй: что мы можем сделать, чтобы южноафриканцы не уничтожили нас всех с помощью своих ядерных бомб?

Суарес неуверенно взглянул на командующего.

— Возможно, усилив противовоздушную оборону, мы смогли бы…

— Этого недостаточно. — Вега покачал головой. — Даже имея все на свете зенитные установки, мы не сможем гарантировать, что каждый атакующий наши позиции самолет будет сбит. Нет, полковник, мы должны принять меры более действенные, более энергичные.

На лице Суареса отразилось замешательство.

— Прочтите-ка вот это. — Вега вынул из пачки бумаг какой-то листок и протянул полковнику.

Начальник штаба прочитал:

«Президент Кастро разделяет ваш праведный гнев. ЮАР присоединилась к своему обанкротившемуся лидеру США, став второй страной в мире, применившей ядерное оружие против людей… Используйте все возможные средства, все, что в вашем распоряжении, чтобы стереть этот позорный режим с лица земли.»

Суарес был озадачен. Если отбросить в сторону риторику, послание Кастро означало только одно — призыв сражаться до последнего.

— Что мы можем сделать, чего не сделали до сих пор?

— Пока вы занимались приведением этого хаоса в порядок, я вел переговоры с нашими социалистическими союзниками. — В голосе Веги зазвучали беспощадные нотки. — К нам уже летят два транспортных самолета — один ливийский и один северокорейский. К ночи я рассчитываю получить достаточное количество 152-миллиметровых снарядов и авиабомб с нервно-паралитическим газом, чтобы уничтожить значительную часть армии ЮАР. С этого момента мы начинаем применять отравляющие вещества.

В голове у Суареса пронеслись десятки вопросов. Как и их советские коллеги, кубинские войска имели кое-какие навыки применения химического оружия. Однако им редко доводилось использовать его в деле, если не считать ограниченных по масштабам бомбардировок Анголы.

Во-первых, применение боевых отравляющих веществ может создать для нападающей стороны не меньше проблем, чем для обороняющейся. Для химических войск предусмотрены специальные костюмы, приемы дезактивации, а также специальные машины химической разведки. Вега развеял его сомнения.

— Я знаю, о чем вы думаете, Хосе. Не беспокойтесь. Мы применим нестойкие вещества нервно-паралитического действия, и все проблемы, с которыми мы могли бы столкнуться в этом деле, обрушатся на нашего противника. У них нет ни необходимой выучки, ни соответствующего оборудования.

Суарес заговорил медленно, все еще чувствуя тревогу, несмотря на неожиданную уверенность командующего.

— Но ведь это будет означать эскалацию войны — и только, товарищ генерал. Даже если применение химического оружия принесет свой результат, оно лишь окончательно выведет африканеров из себя. И последуют новые ядерные удары.

— Об этом я уже подумал, товарищ полковник.

Суарес содрогнулся. Никогда еще голос Веги не звучал так хладнокровно и так грозно.

— По этой причине я хочу, чтобы каждая база и каждый штаб немедленно снялись с места. Мы водрузим кубинский флаг в каждом южноафриканском городе — большом и малом. — Вега говорил с нажимом. — Я также хочу, чтобы вы согнали несколько тысяч местных жителей — белых, ибо до черных и цветных им нет дела, — и мы сделаем их живым щитом для штаба каждой части, начиная от роты и выше. — Лицо кубинского генерала почернело от гнева. — Если понадобится, мы пошлем этому психопату Форстеру их фотографии, и пусть тогда осмелится кидать свои бомбы! Если они захотят разбомбить десятки тысяч своих соотечественников — милости просим. Все переменилось, полковник. На жестокость мы ответим жестокостью. Ударом — на удар.

Суарес покачал головой.

— Эти меры предосторожности, пожалуй, смогут защитить наших людей от ядерного удара — если только противник не лишился рассудка. И все же применение химического оружия вызывает у меня некоторые опасения. Осадки, дезактивация — ко всему этому мы не готовы. Мы сами можем понести большие потери.

— В кои-то веки нам повезло, полковник. — Вега сдержанно улыбнулся. — У наших ливийских товарищей по оружию в этом деле большой опыт. Они и поведут атаку.

Суарес понимающе кивнул. Ливийцы много раз применяли отравляющие вещества во время их бесплодных попыток завоевать Чад. Они должны достаточно хорошо разбираться в этом оружии, чтобы не подвергать себя лишней опасности.

— Два транспортных самолета, о которых я говорил, доставят техников и дополнительное оборудование. — Вега посмотрел начальнику штаба в лицо. — Выше голову, Хосе. Нанеся химический удар, мы сможем перешибить хребет остаткам юаровской армии. Мы отомстим за наши вчерашние потери! Если все пойдет, как я задумал, мы уничтожим африканеров в их собственных окопах!

— Будем надеяться, товарищ генерал.

Вега в упор посмотрел на него, пытаясь определить, что означает его бесстрастный тон — что он все еще сомневается или, наоборот, проникся уверенностью. Вега вышел из-за стола и направился к карте.

— Самолеты прибудут сегодня во второй половине дня. Позаботьтесь, чтобы их вели на посадку наши лучшие диспетчеры. Сегодня нам не нужны неожиданности. — Он зловеще улыбнулся. — Сегодня же вечером эти боеприпасы должны быть доставлены на передовую. Утройте меры безопасности, как на земле, так и в воздухе. Все ясно?

Суарес кивнул.

— Отлично. Завтра на рассвете мы проведем артподготовку против главного рубежа обороны противника с применением химических боеприпасов. — Вега ткнул в точку южнее кубинских позиций на дороге № 1. — Вот здесь.

Подполковник Роберт О'Коннелл, нахмурясь, перелистывал отчет о результатах военной игры. Конечно, по играм и отработке ситуации на компьютере предсказать со всей точностью результаты будущей операции невозможно, но они, тем не менее, весьма полезны. Если их грамотно организовать, то можно высветить все непредвиденные накладки и слабые места готовящейся операции. Порой они дают неоценимую возможность предугадать и вероятные ответные меры противника. Сейчас же результаты тренировочных игр в батальоне его не радовали.

Пока что все три проведенные военные игры закончились для американцев абсолютным провалом. Потери — свыше 75 процентов, ни одного захваченного объекта, полная утрата контроля над ситуацией — список неудач занимал четыре с лишним страницы. Он обескураженно покачал головой. Совершенно ясно, что командованию батальона придется заново обдумать весь план операции «Счастливый жребий» — от высадки до эвакуации.

Раздался стук в дверь.

— Войдите.

В приоткрытую дверь просунул голову начальник оперативного отдела штаба батальона майор Питер Клоцек.

— Полковник, я только что получил телефонограмму из Шайенн-Маунтена. Все так и есть. Это не журналистская утка. Ядерные бомбы, которые нам нужно захватить, уже пущены в ход. — О Господи. — С того момента, как поступили первые панические сообщения из ЮАР, О'Коннелл молил небо, чтобы это оказалось ошибкой.

— Но я уверен, вы будете рады услышать, что все мировое сообщество уже выразило свой протест. — Клоцек не скрывал цинизма. — Представляю, сколько сейчас сочиняется нот, сколько проводится демонстраций и произносится призывов ввести против ЮАР новые санкции.

— Великолепно. Просто великолепно.

О'Коннелл помрачнел. Санкции, демонстрации, акции протеста теперь ничего не значат. Африканеры уже доказали, что готовы вести тотальную войну — войну с применением ядерного оружия. Теперь единственный способ остановить этих безумцев — лишить их такого оружия.

Он снова посмотрел на лежащие перед ним отчеты. Пока что все казалось совершенно нереальным.

Разрозненные остатки нескольких батальонов южноафриканской армии продолжали удерживать Потгитерсрус. Их отчаянные усилия напоминали утопающего, хватающегося за соломинку.

Собственно, этот город горнодобытчиков не был последним бастионом на пути к Претории, но нельзя сказать, чтобы таких населенных пунктов на этом пути оставалось много. С его пересеченным рельефом, важным в стратегическом отношении положении на развилке дорог и значительным экономическим потенциалом, Потгитерсрус представлял собой место, исключительно удобное для обороны.

Город возвышался над высохшей, каменистой равниной, среди которой вырастали, как оазис цивилизации, плавильные заводы, учреждения и жилые кварталы. В мирное время население города составляло тридцать тысяч человек, из которых десять тысяч были белые, пятнадцать — черные, и еще пять — цветные.

Белые, естественно, жили в центре, они управляли шахтами и вели бизнес, чем, собственно, и жил весь город. Им принадлежали просторные, дорогие дома, окруженные тенистыми деревьями.

Большинство черных в Потгитерсрусе были одинокие рабочие-мигранты, которых селили в бараки в непосредственной близости от шахт. В каждом таком бараке, представлявшем собой одну длинную комнату, жило вместе до ста человек. Они могли находиться там, пока действовал контракт. Обычно он заключался сроком на год. В конце года им давали отпуск, чтобы повидаться с родными, женами, детьми, оставшимися где-то в районах расселения южноафриканских племен, а иногда даже в Мозамбике или Зимбабве. Однако они очень скоро возвращались. Зачастую эти шахты были для них единственным местом, где они могли получить работу.

Некоторые, самые удачливые из шахтеров или рабочих других предприятий города, умудрялись привезти с собой и семьи. Все вместе они набивались в лачуги, подобные тем, что можно видеть в ЮАР на окраине каждого города. Формально чернокожим не разрешалось владеть землей или жить вблизи от белых районов, но суровая необходимость вынуждала их селиться там, где было возможно. И они, к неудовольствию правительства, просто захватывали для себя места обитания.

Трущобы Потгитерсруса не заслуживали даже слова «тауншип». Здесь не было ни воды, ни электричества, ни канализации — одни хибары из жести и досок, служившие домом для большинства рабочих города.

Потгитерсрус был крупным горнодобывающим центром, здесь в промышленных масштабах добывали никель, олово, медь и платину. Хотя кубинцы и разглагольствовали об освобождении чернокожих братьев от апартеида, но на самом деле шахты представляли для них куда больший интерес. Кроме того, захват этих рудников мог бы разом лишить Преторию жизненно важных источников снабжения.

Мобилизация, проведенная в ЮАР, уже сократила объем добычи на шахтах Потгитерсруса, оголив штат белых управленцев и квалифицированных рабочих. Среди операторов горно-рудной техники цветных было еще меньше. На место выбывших ставили черных рабочих, но им явно не хватало знаний и опыта.

Еще до того, как кубинские войска подошли к рубежам обороны города, значительная часть белого населения успела эвакуироваться. Чернокожие же остались. Им было некуда податься. К тому же, когда заканчивалась смена, они фактически оказывались в своих бараках под стражей. Поскольку среди них было много иностранцев, то отряды «Брандваг» считали их недостаточно благонадежными. Что ж, если учесть, как с ними обращались, это, пожалуй, соответствовало действительности.

Итак, работа на шахтах продолжалась — несмотря на то, что кубинские танки и мотострелковые части уже находились менее чем в тридцати километрах от города. На огромных грузовиках руда и обогащенный металл вывозились на юг, в Преторию. Пока путь туда был открыт.

Вега отдал своим артиллерийским и авиационным частям приказ не бомбить и не обстреливать шахты и плавильни, с тем, чтобы потом, когда здесь будут хозяйничать кубинцы, их не пришлось восстанавливать.

Впрочем, кубинцам и без того хватало мишеней для артобстрела. Потгитерсрус лежал на западном склоне горы высотой более двух тысяч метров, и его защитники вот уже несколько дней сооружали новую линию обороны, благо в шахтерском крае не было недостатка в инструментах и технике для земляных работ.

В состав южноафриканского гарнизона, оборонявшего город, входили несколько недоукомплектованных пехотных батальонов, личный состав авиабазы в Питерсбурге, вынужденный покинуть место своей постоянной дислокации, а также бойцы местных бурских отрядов. Все вместе они представляли довольно существенную силу, правда, сказывалась нехватка тяжелого вооружения. Вынужденные поспешно отступить с боем со своих позиций, расположенных севернее, эти бойцы собрались сейчас в Потгитерсрусе. Здесь они по крайней мере могли надежно окопаться. А значит, на этот раз они не отступят.

Бригадный генерал Пит Бурсон много лет назад демобилизовался из вооруженных сил, однако в ходе всеобщей мобилизации его восстановили в воинском звании и назначили командиром гарнизона Потгитерсруса. В этом городе он прожил больше половины своей сознательной жизни. Лицо этого высокого, поджарого человека носило следы поистине трудовой биографии: он далеко не всегда сидел за письменным столом.

Генерал с удовольствием вспоминал годы работы главным технологом одной из самых преуспевающих медных шахт региона. И сейчас он сражался за свой родной дом, свою работу, свой привычный образ жизни. Слава Богу, его семья успела уехать, хоть и не так далеко — в Претории жила сестра жены. Впрочем, если в ближайшее время не удастся остановить кубинцев, то в ЮАР вообще не останется безопасных мест.

Бурсон посмотрел на оперативную карту и вздохнул, отхлебнув еще глоток чуть теплого кофе. Он еще должен благодарить судьбу. Учитывая катастрофическое положение страны, помощь ему была оказана поистине с королевской щедростью. За три дня, прошедшие со сдачи Питерсбурга, его бойцы отразили уже три атаки кубинцев, и он не сомневался, что они продержатся и еще какое-то время.

Но он был уверен и в том, что кубинцы снова пойдут на штурм — и очень скоро. Возможно, уже на рассвете завтрашнего дня. После полуночи прибыло пополнение — одному Богу известно, где удалось его наскрести. Он фыркнул. «Пополнение». Батарея допотопных орудий времен второй мировой войны и две роты мальчишек, которые с трудом тащат свои винтовки. Едва ли они смогут заменить павших в последних боях. И все же он найдет им применение. В данной ситуации, даже от пацанов с винтовками есть толк.

«Комбинированная» бригада Бурсона пережила уже не один воздушный налет, артиллерийский обстрел и рейд кубинских коммандос. Последние, относительно спокойные сутки он использовал для отдыха бойцов и укрепления оборонительных рубежей. Им даже удалось приспособить шахтные взрывные устройства под противопехотные мины с дистанционным управлением.

Склонившись над картой, командир бригады, принялся уже в который раз изучать свою линию обороны. Что еще можно сделать?

Его пехотные подразделения, занимающие позицию на северо-западной границе города, успели хорошо врыться в каменистую землю. Несмотря на усталость, они сохраняли решимость стоять до конца. Наиболее уязвимые подходы к их позициям были заминированы и огорожены колючей проволокой. Единственную в бригаде батарею 155-миллиметровых орудий «Джи-5» он поставил на невысоком холме у самой линии фронта. Отсюда снаряды могли долететь аж до самого Питерсбурга. Две оставшиеся зенитные ракетные установки — в каждой оставалось лишь по три «кактуса» — прикрывали артиллерию. Прикрытие же самой высоты обеспечивала вновь прибывшая батарея 5,5-дюймовых орудий английского производства, которые были вдвое меньше по размеру и вдвое старше его 155-миллиметровок. И наконец, местные бурские отряды, которые нельзя было ставить на передовую, выполняли роль разведки и снайперов. Они хорошо знали местность, и Бурсон надеялся использовать их с максимальной пользой.

Да, продержаться они смогут, но только не для того, чтобы спасти этих идиотов в Претории. Втянули нас в эту заваруху, подумал Бурсон с раздражением. Если мы выживем, то первыми поставим их к стенке — невзирая на этих форстеровских коричневорубашечников.

Бурсон повернулся к находящимся в комнате офицерам. Два подполковника и полковник — командиры его батальонов — обсуждали детали предстоящей обороны с точки зрения размещения артиллерии, а соглядатай из «Брандвага» ловил каждое их слово, словно ожидая, что кто-нибудь из них в любой момент вдруг вскочит и гаркнет: «Да здравствует АНК!»

Командир бурского отряда самообороны Грут Кемпе молча сидел в углу. У его бойцов не было ни раций, ни тяжелого вооружения, за исключением нескольких устаревших пулеметов «Льюис». Его задача была проста: как можно дольше вести по противнику снайперский огонь, после чего отойти к главной линии обороны.

Фоном для их разговора служил далекий отзвук артиллерийского огня. За последние сутки неприятель то и дело обстреливал их позиции, видимо, имея целью небольшими, но настойчивыми залпами не дать южноафриканцам высунуться из окопов и отдохнуть, а заодно причинить хоть какой-то урон.

Неожиданно огонь кубинской артиллерии усилился: снаряды теперь рвались каждые пятнадцать-двадцать секунд. Офицеры настороженно подняли головы, оторвавшись от своего разговора и оперативных карт.

Бурсон посмотрел на часы: 5 часов 27 минут. Что-то рановато, подумал он, но может быть, они хотят задать нам перцу перед новым наступлением. Отлично.

— Слушайте все. Объявляйте боевую тревогу. И пусть целятся как следует, — приказал он. Схватив каску и фонарик, он выбежал в темноту. За ним поспешили к своим позициям командиры батальонов.

Его штаб располагался в двухэтажном загородном доме, у вершины горы. В светлое время суток отсюда была видна вся линия обороны. В ясную погоду он мог видеть и захваченный кубинцами Питерсбург — отсюда он казался туманным пятном где-то на северо-востоке. А за спиной лежал Потгитерсрус. Его офицеры сетовали, что он избрал для командного пункта место, слишком близкое к передовой, но Бурсон предпочитал видеть все своими глазами.

Ночь понемногу начала отступать, и на востоке появилась пока еще узкая розовая полоса. Постепенно стали проступать из мрака очертания неровного рельефа. Пехотные окопы все еще были окутаны тьмой, но он и так знал их расположение. Небо озарили яркие вспышки: над ними рвались кубинские снаряды.

Он отметил про себя, что кубинская артиллерия отдает предпочтение снарядам осколочного типа, что было наиболее мудрой тактикой, учитывая, что его ребята глубоко зарылись в землю. Против солдат, засевших в траншеях, фугасы, взрывающиеся от соприкосновения с землей, не так эффективны — если только они не падают прямо в окоп. Зато снаряды, рвущиеся в двадцати метрах над землей, способны обрушить на окопавшуюся пехоту град осколков, не давая солдатам противника высунуться, пока идет в атаку бронепехота и танки.

Стало еще светлей, и Бурсон навел бинокль на шоссе на Питерсбург. Да, вон они. Темный клин, движущийся в его сторону. Пора привести в действие пушки.

Вернувшись в штаб, он обратился к связисту:

— Прикажи батарее 55-миллиметровок открыть огонь по противнику. С воздушными разрывами.

Пусть побывают в нашей шкуре, подумал он. Танкам это не нанесет особых повреждений, зато расстроит их замечательный боевой порядок и даст им пищу для размышлений.

Он ждал, когда связист переговорит с батареей, расположенной в восьмистах метрах от командного пункта. Тот недоуменно тряс рацию.

— Батарея не отвечает, господин генерал.

Что? Бурсон снова выскочил наружу и навел бинокль на ближайшую батарею. Он закусил губу. Этих тоже обстреляли, и в основном такими же осколочными. Вот вам и укрытие. Кубинцы отлично знают, где он спрятал свою артиллерию.

И все же пост управления артогнем должен быть укрыт надежно. Или взрывом перебило телефонный кабель?

Он еще раз посмотрел в ту сторону, где рвались снаряды, и что-то показалось ему странным. По сравнению с обычными взрывы казались какими-то маленькими. Может быть, минометы? Тогда где они собираются применить более крупные орудия? Кроме того, каждый снаряд, разрываясь, выбрасывал вокруг себя какой-то красный дым. Это уж совсем странно. Смесь дымового и фугасного заряда применяется сплошь и рядом, но против пехоты, а не против пушек.

В дверях появился связист.

— Сэр, на связи подполковник Салтер! — В голосе его звучала паника. — Он говорит, что его бойцы умирают.

Бригадный генерал рванулся к телефону. Какого черта там происходит?

— Говорит Бурсон.

— Это газ… отравляющий газ.

О Господи. Газ. Ну, конечно. Поэтому и взрывы такие небольшие, и этот красный дым. В каждом снаряде — ровно такой заряд, чтобы распылить вокруг него смертоносное содержимое.

— У нас только несколько противогазов, но и от них толку мало! Большинство моих бойцов уже мертвы! Я сам в противогазе, но если я открою люк, то отравлюсь через кожу и тоже умру! — В трубке явственно слышался охвативший Салтера ужас.

— Отходи, Георг. Спасайся сам и спасай всех, кого можешь. — Он отдал команду не задумываясь, ибо это был единственный разумный выход в создавшейся ситуации. Тем не менее, отойти с горы означало сдать Потгитерсрус коммунистам.

На том конце провода воцарилась мертвая тишина.

Бурсон будто врос в землю, мозг его работал в лихорадочном, головокружительном темпе. Что теперь можно сделать? Пехотный батальон Салтера и лучшая в бригаде артиллерийская батарея погибли. Какую часть бригады накрыла газовая атака кубинцев?

Высоко над головой он услышал приглушенный хлопок, за которым последовали сразу несколько других. Сердце его екнуло, и впервые за всю свою военную карьеру он пожалел, что находится не под фугасным огнем.

Потом он увидел, как на него опускаются клубы тумана. Бурсон повернулся к бледному как полотно связисту. У того тряслись руки.

— Приказ всем отойти!

Было уже поздно.

Красноватое облако окутало весь командный пункт бригады и спустилось ниже, на линию обороны войск ЮАР. Это был не газ в чистом виде, а аэрозоль, смесь мельчайших частиц, содержавшихся в каждом снаряде. Конечно, артиллерийский обстрел — это не то, что брызнуть из аэрозольного флакона, тем не менее эффект был достаточно ощутим.

Отравляющее вещество называлось «Джи-Би», или зарин. Это было сложное органическое соединение, известное еще со времен второй мировой войны. В отличие от хлорина, поражающего органы дыхания, и горчичного газа, имеющего кожно-нарывное действие, зарин действует непосредственно на нервную систему человека.

Чтобы убить или нанести увечье, хлорин должен попасть в легкие, а горчичный газ — прийти в соприкосновение с кожей. Зато одна десятая грамма зарина при контакте с любой частью тела уже представляет собой смертельную дозу.

Войска, обученные и оснащенные для ведения боевых операций в условиях химического заражения, должны действовать в респираторах и защитных костюмах. Любой предмет, зараженный отравляющим веществом, должен пройти тщательную дезактивацию, прежде чем его возьмет в руки человек без средств защиты.

Но эти костюмы слишком тяжелые, и в них очень жарко. Даже в умеренном климате за два часа в такой одежде боеспособность личного состава падает вдвое. В высоком вельде это привело бы к тепловому удару, а не просто снижению боеспособности.

В армии ЮАР никогда не придавали особого значения угрозе, представляемой химическим оружием. Имея ограниченные денежные ресурсы и перед лицом еще более ограниченной внешней угрозы, войска ЮАР были заняты другим. Реально опыт работы с отравляющими веществами для большей части армии ограничивался повсеместно используемым «Си-Эс», то есть слезоточивым газом. Войска умели лишь пользоваться противогазами, а бурским отрядам и другим защитникам города и вовсе не было выдано никаких средств индивидуальной противохимической защиты.

Однако сожалеть об этом защитникам Потгитерсруса уже не пришлось.

С первыми разрывами снарядов над их траншеями и одиночными окопами, те немногие из бойцов, кто продолжал носить с собой противогазы, поспешили их натянуть. Тем не менее, когда они приготовились отразить атаку неприятеля, зарин уже делал свое дело.

Отравляющее вещество нервно-паралитического действия поражает непосредственно нервную систему, блокируя одни нервные импульсы, усиливая другие и вызывая в мозгу полный хаос. Не прошло и нескольких секунд, как сотни мужчин один за другим стали умирать. Они метались в своих траншеях и срывали с себя противогазы, тщетно пытаясь глотнуть свежего воздуха.

Артобстрел, продолжавшийся всего пять минут, уничтожил всю бригаду.

Бурсон понимал, что происходит, но не мог совладать с паникой, которая охватила его перед лицом смерти. Вбежав в дом, он стал метаться в поисках комнаты, окна которой не пострадали бы от обстрела. Газ настиг его в подвале, когда он пытался залепить неплотно прилегающую дверь изолентой.

У него вдруг помутилось в глазах, и все тело покрылось липким потом. Его затошнило. Он продолжал биться с рулоном изоленты, но руки уже его не слушались. Потом они стали существовать как бы отдельно от него, и в конвульсиях он рухнул на пол. Легкие его жгло огнем. Надо подышать. Воздуха. Скорее на воздух. Командира южноафриканской бригады стошнило прямо на пол.

Он чувствовал приступы непонятной боли. Нервные импульсы сотрясали все его тело, вперемешку отдавая команды: «Жар», «Холод», «Движение». Каждое нервное окончание в его организме словно взбесилось.

Единственное, что оказалось ему под силу, — это перевернуться. Отчаянно выбросив вперед руку, он дотянулся до оброненной изоленты, и в этот момент зарин проник в клетки мозга. Он с благодарностью впал в беспамятство. Через несколько секунд мозг перестал посылать сигналы в сердце. От начала до конца агония Пита Бурсона продолжалась ровно тридцать секунд.

Полковник Хассан Махмуд в полный рост стоял в командирском люке своего бронетранспортера, прикидывая, какое расстояние отделяет его батальон от южноафриканских оборонительных рубежей. Пожалуй, с километр. Пора развертываться.

Он взял в руки рацию.

— Всем машинам развернуться в цепь. Темпа не снижать.

В наушниках раздались радостные возгласы. Махмуд нахмурился. Глупые юнцы. Ведут себя как на прогулке.

К счастью, оказывать им сопротивление было почти некому. Огонь обороняющихся сил противника был очень незначителен. Пожалуй, они справятся со своей задачей, подумал он.

Кажется, газ сработал. На такой жаре его действие будет продолжаться еще минут десять, не больше. После этого вещество начнет распадаться на вполне безобидные компоненты.

Другие газы нервно-паралитического действия, такие, как, к примеру, зоман, или «Джи-Ди», продолжали бы действовать несколько дней — они относятся к «стойким» отравляющим веществам. Вега потому и выбрал зарин, что он — «нестойкий». Если действовать достаточно осторожно, то батальон Махмуда сможет без ущерба для себя захватить высоту.

Ливийский полковник был настроен оптимистично. Похоже, африканеры были застигнуты врасплох. Даже ветер на руку наступающим — его легкие порывы слева и сзади отнесут остатки газа вперед.

Ветер дул с северо-востока со скоростью десять-пятнадцать километров в час. За те пятнадцать минут, пока продолжалось действие нервно-паралитического газа, он отнес смертоносное облако на три с лишним километра, раздувая его по всему Потгитерсрусу.

Когда над горой раздались первые залпы кубинской артиллерии, большая часть остававшегося в городе белого населения попряталась в импровизированных бомбоубежищах. Однако довольно значительная часть людей не придали очередному артобстрелу большого значения. За три дня жизни практически на передовой они успели привыкнуть к стрельбе и бомбардировкам.

Первыми пострадали те, кто находился на улице, — особенно выполнявшие физическую работу, при которой приходилось тяжело дышать. А обитатели черного тауншипа в своих лачугах без окон, без дверей были все равно что на улице. У них не было бомбоубежищ.

Тем не менее газ начал распадаться, постепенно теряя свою смертоносную силу. Наиболее уязвимыми оказались старики и дети, да еще страдающие легочными заболеваниями, а таких среди шахтеров было немало. Даже в ослабленном виде зарин может вызывать паралич и слепоту. Как известно, разрушенные нервные клетки не восстанавливаются.

Шестилетняя девочка Элис Наксула жила в маленькой хижине со своей мамой, бабушкой и дядей. Обычная девочка из негритянского гетто, она собиралась пойти погулять, поиграть с другими детьми и поискать чего-нибудь поесть. Хаос военного времени начисто истощил их запасы, и им с матерью приходилось поодиночке рыскать по городу в поисках еды, в то время как дядя работал на шахте, а бабушка тихо сидела в единственном в их доме кресле, вспоминая о былом.

Дядя был уже на ногах, торопясь успеть на шестичасовой автобус, чтобы добраться до шахты. Каждый день они все вставали ни свет ни заря, чтобы проводить его на работу, и делились остатками вчерашней овсянки. В темноте никто из них не заметил, как через щелястые стены и занавешенную дырявым одеялом дверь в хибару сочится газ. Его трудно было бы увидеть и днем, но он еще сохранял свою смертоносную силу.

Первые признаки неладного появились, когда бабушка зашлась от кашля. У нее был бронхит — частое явление у стариков, следствие долгих зим, проведенных в неотапливаемой лачуге. Внезапно старушка закричала, упала с кресла и забилась в агонии.

У Элис щипало глаза. Мама стала что-то кричать, показывая на бабушку. Повинуясь инстинкту ребенка, с рождения познавшего полицейские облавы, девочка нырнула под кучу тряпья в углу и замерла. Когда-то давно ее научила этому мама, чтобы на время полицейской облавы взрослые могли убежать. Для Элис куча тряпья была надежным укрытием.

Она с ужасом ждала, что сейчас раздадутся удары и крики, но за себя она была спокойна. Тряпье попахивало, и было нечем дышать, зато полицейским ее ни за что не найти.

Крики смолкли, и ей захотелось встать и посмотреть, что же такое произошло. Но Элис хорошо помнила, чему ее учила мама. Мама учила ее, что надо три раза пропеть про себя глупую песенку про мартышку и носорога и только после этого вылезать. Она так и сделала, с особенным удовольствием исполняя про себя тот куплет, в котором мартышка перехитрила носорога.

Закончив песенку, она выбралась из своего укрытия, освобождаясь от тряпок и одеял.

Мама лежала на полу рядом с бабушкой и дядей.

Элис потрясла ее, но от этого мама лишь тихо застонала. Элис хотела принести воды. Однажды во время облавы полицейские избили маму, и она лежала вся в синяках и крови. Тогда дядя велел девочке принести воды. И это помогло.

Элис уже бежала к колонке, когда до нее донеслись слабые мамины крики: «Я ничего не вижу! Я ничего не вижу!»

Элис бегом вернулась назад и попыталась поднять дядю или бабушку, чтобы они ей помогли, но оба были мертвы. Она знала, как это проверить. Мама задавала ей вопросы, а она отвечала. Ни у одного из них не было никаких ран, но по остановившемуся, полному ужаса взгляду можно было догадаться, что они умерли в мучениях.

— Мамочка, что я должна сделать?

Ответа не последовало.

Несколько тысяч местных жителей — черных и белых — были мертвы или, изувеченные, блуждали по Потгитерсрусу.

В обязанности Джонатана Сасоло входило обеспечивать связь генерала Антонио Веги с руководством Африканского национального конгресса. По южноафриканским меркам, он принадлежал к «смешанной расе». Это был широкоплечий мужчина, с большими руками и зычным голосом. В военизированном крыле АНК, «Умконто ве сизве», он имел чин майора, и по идее такой же чин был пожалован ему и в ставке Веги. Однако офицеры штаба обращались с ним без должного уважения. От такой несправедливости его гнев и возмущение только возросли.

— Вот как вы нас освобождаете? Уничтожая половину населения, а остальных обрекая на голод?

Вега пытался вести себя как можно дипломатичнее, для большей убедительности он пригласил присутствовать при разговоре Суареса и Васкеса.

— Товарищ Сасоло, я прошу вас меня понять. Мы не властны над ветром.

— Но вам были известны и направление, и сила ветра. Однако это не помешало вам наплевать на легко прогнозируемые последствия газовой атаки! — Сасоло навис над столом Веги и заорал так, что кубинские офицеры в ужасе отшатнулись. — Более тысячи погибших, Вега, и много тысяч искалеченных. Мертвых так много, что мы не в состоянии их всех сосчитать. И это вы называете победой?

— Не просто победой, а очень важной победой, — парировал Вега. — Наши войска, в которые, осмелюсь вам напомнить, входят и ваши люди, потеряли только четырнадцать человек убитыми и тридцать семь ранеными, а уничтожили целую бригаду противника.

Васкес поддакнул:

— Подумайте, в каком шоке сейчас находится Претория, товарищ майор. Подумайте, насколько это приближает нас к нашей победе.

Лицо Сасоло исказилось от гнева.

— Победе? Говорю вам, если вы будете продолжать в том же духе, эту победу будет некому праздновать. И особенно если ваши войска конфискуют всю еду в городе! Как прикажете людям жить?

— Мы забрали продовольствие только из белых кварталов, майор. — Суарес старался говорить спокойно.

— Да вся еда и находится в белых кварталах, черт бы вас побрал! Больше нигде нет никакой еды!

На этот раз Вега почти потерял терпение.

— Скоро сюда прибудет эшелон с продовольствием, товарищ. Наши тыловые части сами сильно пострадали от авианалетов и рейдов ваших бурских отрядов. И уж, конечно, нам в первую очередь доставляют горючее и боеприпасы. Вот почему нам пришлось добывать продовольствие здесь.

— Ага, оставляя мой народ умирать голодной смертью.

Голос Веги зазвучал жестче.

— Майор, меня волнует лишь стремительное и эффективное продвижение вперед моих войск. Мои солдаты сражаются и умирают за освобождение вашего народа от фашистского режима. Я сожалею, что погибли мирные жители. Без сомнения, к тому времени, как мы победим, погибнут еще многие. Но их гибель будет ненапрасной.

Сасоло продолжал стоять на своем.

— Красивыми словами не изменишь настроения масс, Вега. Они видели буров, а теперь они видят вас. И они говорят: «В чем же разница?» — Майор АНК отступил на шаг от стола. — Я уже обсудил этот вопрос с нашим исполнительным комитетом.

Вега кивнул. Васкес докладывал ему, что Сасоло несколько раз связывался по секретной связи со штабом АНК в Лусаке, причем шифр кубинцы раскрыть не смогли.

Майор продолжал:

— Я полагаю, теперь мы должны разорвать наш союз. Во имя освобождения Южной Африки мы пойдем другим путем. Вы просто используете нас… как когда-то Советы использовали вас.

Васкес направился к двери.

— Ну, хватит, майор.

Сасоло обернулся и увидел, что на него наставлены винтовки двоих кубинских солдат. Вега указал на майора:

— Арестуйте его.

Ошеломленный Сасоло попытался было возражать, но быстро смолк под железной хваткой конвоиров, которые выволокли его из комнаты.

Васкес покачал головой.

— К сожалению, он не одинок, товарищ генерал. В частях АНК многие ропщут. Боюсь, нам придется с ними повозиться.

— Я знаю, Васкес, я тоже читал отчет. — Вега вздохнул. — Слабаки. Они не понимают, что жертвы необходимы. — Он помотал головой. — Подлинный социализм не дается легко. Его завоевывают кровью и тяжелым трудом.

Поднявшись, генерал посмотрел на Суареса.

— Отлично, товарищ полковник. Разоружите и возьмите под стражу все подразделения АНК, которые вам кажутся неблагонадежными. — Его лицо потемнело. — Я не потерплю бунта в своих войсках. Особенно теперь, когда мы стоим на пороге победы. Вы свободны.

Офицеры по одному вышли из кабинета, а Вега еще долго стоял в раздумье у окна. Предательство и трусость Сасоло оставили у него горький привкус во рту.

Длинный конвой выкрашенных серой краской американских военных кораблей полным ходом следовал своим курсом, и в ночной темноте струя, расходящаяся от винтов, и высокие валы казались бледно-голубыми. На борту каждого корабля ели, спали и играли в карты в общей сложности тысячи американских и британских морских пехотинцев. И, конечно, шел нескончаемый разговор. Разговор о спорте, о женщинах — обо всем на свете, кроме ЮАР.

Их командирам повезло меньше.

— Генерал Крейг? — тихонько позвал его ординарец. Крейг стоял в гуще офицеров, собравшихся в командной рубке. Привлечь его внимание в этом шуме было нелегко, но и кричать, обращаясь к генерал-лейтенанту, не полагалось.

Наконец Крейг обернулся и кивнул капралу, который быстро подошел и протянул какой-то листок. Отдав честь, он вышел, а Крейг машинально ответил на приветствие, уже углубившись в чтение бумаги. Весь штаб замер в ожидании.

Крейг немного ссутулился, но быстро взял себя в руки. Он повернулся к бригадному генералу Клейтону Мауэру, который отвечал за операции сил вторжения.

— Клей, пересмотри учебный график. Один полный день отведи под отработку действий в условиях применения отравляющих веществ — спецприемов, использования защитных костюмов, химразведку.

Мауэр присвистнул.

— Значит…

— Да. Кубинцы применили газ, чтобы сломить сопротивление защитников города севернее Претории. В сообщении не указано, какой именно это был газ, но общие потери составили несколько тысяч человек. Если верить нашей разведке, сильно пострадало и гражданское население.

— Черт. — Мауэр тяжело опустился на стул, шумно выдохнув. — Сначала отрабатывай действия в зоне ядерного удара, теперь — это. Сэр, у ребят заранее разовьется аллергия на это задание. — Он улыбнулся, чтобы скрыть свою озабоченность, понимая, однако, что в сообщении содержится чистая правда.

Крейг хмуро кивнул. Мысли его были уже за много тысяч миль отсюда.

Мауэр ничего не знал о готовящейся высадке десанта в Пелиндабе. На самом деле, помимо самого батальона «рейнджеров», об этом знали только пятеро офицеров, включая Крейга.

Офицеры штаба узнают об операции «Счастливый жребий» только после ее начала. В списке с грифом «Довести до сведения» значились всего несколько фамилий. К тому же он очень сомневался, что осведомленность офицеров штаба о казавшейся чистым безумием операции поднимет им настроение.

Оставалось надеяться, что рискованное предприятие «рейнджеров» окажется успешным. Ему никогда не доводилось видеть, чтобы десантные корабли разворачивались и обращались в бегство, но, если африканеры вцепятся зубами в свои бомбы, это будет единственным разумным выходом.