Волшебная сказка Томми

И тут прибыла кавалерия...

Я услышал, как хлопнула входная дверь, и Бобби весело объявил:

— Папочка дома. Есть кто живой?

— Я в ванной, Боб, — крикнул я.

Бобби поднялся по лестнице, открыл дверь ванной и картинно застыл на пороге темным силуэтом в тумане горячего пара, как участник телешоу «Звезды у них в глазах». Неторопливо достал из кармана косяк, раскурил, глубоко затянулся.

— Бобстер, ты спас мне жизнь. Ты даже не представляешь, как мне сейчас надо отвлечься. А то у меня в голове такое... — Я действительно жутко обрадовался, что он пришел. — Присоединишься ко мне?

— Можно.

Я снова включил горячую воду. Бобби разделся и забрался ко мне в ванну. У него очень красивое тело: точно как у Мускулистых Мэри*, но без экстримов Растяжного Армстронга**. В смысле — его голова все-таки пропорциональна телу.

* Мускулистая Мэри (Muscle Mary) — сленговое название крепкого, мускулистого гея.

** Растяжной Армстронг (Stretch Armstrong) — кукла в виде мускулистого блондинистого мужчины, одетого в плавки. Замечательна тем, что ее руки и ноги можно вытянуть так, что они будут в четыре раза длиннее тела.

Я ничего не имею против накачанных геев, но меня немного пугает, что на фоне всей этой горы выпирающих мышц их головы кажутся маленькими, словно усохшими.

Я передвинулся поближе к кранам, чтобы освободить ему место. У нас в доме такое правило: кто залез в ванну вторым, тот садится туда, где нет кранов. (В доме моей мечты ванна будет стоять в гостиной, и краны будут располагаться на длинной стенке, и если в нее сядут двое, то никому не придется тереться затылком о кран.)

Бобби блаженно вздохнул, опускаясь в горячую воду. Он передал мне косяк. Я глубоко затянулся и закрыл глаза, наслаждаясь двойным «ударом» гашиша и никотина. Открыв глаза, я взглянул на член Бобби и удивленно спросил:

— Он что, вырос и укрупнился?

— Было бы классно, — ответил Бобби. — Но это всего лишь иллюзия. Просто я постриг волосы у основания, так что зрительно он кажется больше.

Я подумал, что это хорошая мысль, и решил сделать так же, а потом вспомнил, что принципиально не брею волосы на теле. Такое у меня правило. Хотя для члена, наверное, можно сделать и исключение. Член — это все-таки член. Блин, я сегодня зациклен на собственном члене.

Мне очень нравится, как Бобби произносит слова типа «иллюзия» или «кастрюля» и вообще все слова с «ю». Он еще больше смягчает согласную перед «ю», и получается «илльюзия» или «кастрьюля».

— Хорошая мысль, — сказал я.

— Томми, с тобой все в порядке? — Когда Бобби спрашивает, все ли со мной в порядке, это не просто дежурная фраза. Он действительно за меня переживает. У меня никогда не было старшего брата, но Бобби я воспринимаю именно так. Как старшего брата. Когда он рядом, я себя чувствую защищенным. И дело не только в возрасте Бобби, но и в его телосложении тоже. Как я уже говорил, наш Бобстер крупный мужчина с хорошо развитой мускулатурой.

— Ага. — Я хотел рассказать ему о своих страхах, но сейчас было не самое подходящее время. Я им все расскажу, Бобби и Сейди, но чуть попозже. И про «мой член — твой член» тоже. Только я постараюсь, чтобы это звучало смешно, типа «эко меня угораздило» и «вот что бывает в порыве чувств». И потом, это как-то неправильно — обсуждать свое желание иметь детей, сидя в ванне с голым геем.

— Да, со мной все в порядке, — повторил я и отдал Бобби косяк.

Мы заговорили про удивительный мир ламповых абажуров, и я потихоньку пришел в себя. Во всяком случае, меня уже не трясло мелкой дрожью от мрачных мыслей. На последней выставке Бобби распродал почти всю свою предыдущую коллекцию абажуров. (Да, есть и коллекции абажуров.) Выставка проходила в одном пафосном клубе в Сохо, так что все было очень шикарно и модно. Кстати, я помогал в «раскрутке». Болтал с посетителями, завлекал, рекламировал изделия Бобби, ходил по клубу с махровым кухонным полотенцем, игриво свисавшим из заднего кармана джинсов, — оно было нужно, чтобы выкручивать и вкручивать лампочки, демонстрируя, «как свет придает ткани двухтональный оттенок», что бы это ни значило. Это было прикольно. Сейчас Бобби занялся изготовлением новой коллекции на религиозные темы и весь день бродил по церквям и скупал китчевые открытки для последующего возбуждения вдохновения. У него замечательная работа, потому что он может делать что хочет и что ему нравится — просто бродить по городу и искать интересные штуки для новых идей. Но для того, чтобы все получалось и работа действительно делалась, нужно быть очень организованным человеком, а Бобби такой и есть. Каждый день к десяти утра он ходит в студию, и если мы с ним встречаемся в городе, чтобы вместе пообедать, уже через час он начинает поглядывать на часы — хотя он и сам себе начальник. Его девиз: «Умеренность необходима во всем, даже в умеренности». По-моему, очень хорошее правило. Жалко, что у меня не получается следовать ему чаще. Разговор сам собой сошел на нет, и мы с Бобби просто сидели молча, наслаждаясь блаженным ничегонеделанием в приятной компании. Время от времени Бобби рассеянно гладил меня по ноге, и это было приятно и славно, как будто я был его кошкой, и ему тоже было приятно ко мне прикасаться, так что он даже и не замечал, что он вообще что-то делает. Словно, как кошка, которую гладят, я впал в мягкое сонное оцепенение (гэш, я думаю, тоже тому поспособствовал), и когда Бобби встал, чтобы выйти из ванны, его движение, плеск воды и внезапное появление у меня перед носом его мужского достоинства во всей красе как-то уж слишком резко вернули меня к действительности. Я вздрогнул и растерянно заморгал. Как будто я спал, и меня разбудили, и ничего этого не было на самом деле.

(Но не волнуйтесь, все было — у нас все же не «Матрица» с наворотами.)

Должно быть, я дернулся слишком заметно, потому что Бобби спросил:

— Томми, с тобой действительно все в порядке? А то ты какой-то весь взвинченный.

— Да нет, все нормально, — солгал я в который раз. Зачем я врал? Почему не сказал Бобби правду? Что мне тревожно и страшно, что я подвергаюсь эмоциональному шантажу со стороны восьмилетнего мальчика, и еще у меня грянул экзистенциальный кризис по поводу собственной сексуальности на фоне мучительного пересмотра жизненных ценностей, которые я полагал незыблемыми еще вчера.

Да уж. Лучше я промолчу.

— Со мной все в порядке. Я просто не выспался, и вообще. Кстати, там ничего не осталось? Я бы еще подкурился.

— Ну подкурись, бедолага. Вот похмельная пяточка. Он передал мне пепельницу с затушенным косяком и вылез из ванны. Я раскурил, что осталось, затянулся поглубже, и мне сразу же стало лучше. Я наблюдал за тем, как Бобби вытирается и разглядывает себя в зеркале. Бобби всегда зависает перед зеркалами и прочими отражающими поверхностями, будь то витрины или даже блестящие металлические чайники, и при этом всегда надувает губы. Часто, когда мы играем в какие-то игры и Бобби проигрывает, ему назначается «штраф» — посмотреть в зеркало и не надуть губы, — и у него не получилось еще ни разу. Я так думаю, это что-то врожденное. Некая биологическая особенность, которая встречается у некоторых голубых. Как эрекция при виде смазливого мальчика или привычка раздеваться до пояса на встречах в клубе, надувать губы, когда смотришься в зеркало, — это естественное, инстинктивное побуждение, заложенное в их гейском гене. Над этим не надо смеяться. Это надо принять как данность. Хотя все равно смотрится очень смешно.

Бобби заметил, что я на него смотрю, и надул губы еще сильнее. Я рассмеялся, он — тоже. Сперва мы просто тихонько хихикали, а потом расхохотались уже от души. Похоже, нам вставило. Мы уже и забыли, что нас так развеселило. Мы смеялись, и это само по себе было очень смешно. Мне было так хорошо. Напряжение спало, сменившись искрящейся радостью. Все мои страхи отправились в канализацию вместе с водой из ванны, и я был готов встретить новый день. Этот безудержный смех не только поднял мне настроение, но и взбодрил телесно. Лицо как будто разгладилось и вновь задышало жизнью. Брюшные мышцы слегка разболелись, но это была хорошая боль.

Мир вокруг сразу сделался лучше. Ну, вы знаете, как это бывает.

Вот вроде все плохо, а потом — раз! — и все хорошо.