Волшебная сказка Томми

И еще одна странность

Даже в самых прекрасных и удивительных отношениях между людьми когда-нибудь наступает такой момент, когда их дружбе приходится выдержать самое суровое испытание из всех, с которыми могут столкнуться двое по-настоящему близких людей. Это может случиться в любую минуту, независимо ни от чего. Без всякого повода и причины. Но если дружба действительно крепкая — из тех, которые на всю жизнь, — такой момент непременно настанет. Мы с Сейди тоже прошли это нелегкое испытание, хотя мы с ней самые близкие друзья и готовы отдать друг за друга хоть руку, хоть ногу (скорее ногу, чем руку; этот вопрос мы уже обсуждали, и для потенциального жертвенного отсечения конечностей я выбрал левую ногу, потому что, когда я играю в футбол, то бью по мячу правой. Да, я не спорю. Я сам не помню, когда в последний раз играл в футбол, и тем не менее... А руки мне нужны для мастурбации, причем — обе, и часто — одновременно, так что мой выбор, вполне очевидно, пал на левую ногу). Наше с ней испытание растянулось на несколько месяцев. Но вот что приятно: мы даже не поняли, что это была та самая проверка. Наверное, это и есть настоящая дружба.

Я говорю об умении вместе молчать.

На словах это просто, а вот на деле... Много вы знаете людей, с которыми легко и приятно молчать (причем долгие паузы в разговоре возникают не потому, что кто-то из вас отошел в туалет или вы смотрите телевизор), и, по всем ощущениям, это молчание — самое лучшее, самое умиротворенное и умиротворяющее из всего, что случилось за вечер? Я так думаю, что немного.

Есть люди, с которыми вообще невозможно молчать. И это нормально. Например, с Джулианом. Полностью исключено. С Бобби? Раньше — лишь изредка, в последнее время — все чаще и чаще, но в основном потому что мы оба укурены в хлам, как это было в прошлую субботу, когда он залез ко мне в ванну. С мамой? Мама физически не способна молчать, если рядом есть кто-то живой. Даже в ресторане, когда мы выбираем, что заказать, она будет зачитывать вслух все меню. Может быть, это свойственно всем людям ее поколения. Для людей ее возраста молчание — это что-то такое, что должно выполняться в бомбоубежищах, или в церкви, или когда занимаешься сексом, иными словами, при любых обстоятельствах, которые, по мнению мамы, так или иначе дискомфортны. Так что молчание вызывает у мамы активное неприятие, и ее можно понять. Однако меня все равно раздражает беспрестанная болтовня, и я часто жалею, что у людей нет кнопки ВЫКЛ, которую можно нажать, и они заткнутся.

А вот с Финном у нас получается. Мы с ним часто молчим, но это такое молчание, в котором содержится больше, чем в самом что ни на есть содержательном разговоре. И в этот раз — тоже. Когда он более-менее успокоился, я усадил его за стол, поднял с пола упавшего немецкого политика, вырезанного из «Guardian», проткнул ножом слипшийся носик на бутылочке с клеем, налил Финну сока, сел за стол рядом с ним, и мы просто молчали. Он доделывал свой коллаж, а я думал, что знаю его уже несколько месяцев, и у нас с ним всегда получалось молчать — буквально с первого дня. Удивительно, да?