Волшебная сказка Томми

Так что давайте начистоту

Вот как все было: словив неслабый приход на хорошем экстази, мы с другом посмеялись над девушкой, которая пыталась склонить его к половому сношению, используя фразу «заняться любовью». Потом мы с тем же другом поехали ко мне и занялись сексом, и в ходе этих занятий сексом я выдал несколько фраз столь же убогих, как и те, над которыми мы с ним смеялись чуть раньше, и кульминацией всего дурдома стало мое заявление о том, что мой первичный половой орган теперь перешел в безраздельное владение моего друга. Вроде бы он воспринял мое выступление нормально. Может быть, ему даже понравилась эта идея. А проснувшись наутро, я возненавидел Чарли всей душой. Мне хотелось, чтобы он ушел. Навсегда.

И не просто ушел. Мне хотелось, чтобы Чарли умер. Теперь при одной только мысли о том, чтобы к нему прикоснуться, меня натурально мутило. Выглядел он... как бы это помягче сказать... паршиво. Он дышал мне в лицо перегаром, от которого зачахли бы даже кактусы. И я подумал, что мне, может быть, стоит притвориться спящим и дождаться, пока он проснется, оденется и уйдет, чмокнув меня на прощание в лоб и тихо высказавшись в том смысле, что насчет жидкости я был прав. (Про жидкость будет чуть позже.)

* * *

Как такое могло случиться? Что со мной стало?! Зачем мне понадобилось все это говорить? На меня это вообще не похоже. Не то чтобы я боюсь близости. Наверное, все-таки не боюсь. Хотя все зависит оттого, какой смысл вкладывать в это понятие. Я, надо думать, из тех людей, которые заводятся с первого взгляда и переходят к решительным действиям уже на первом свидании, и все происходит вполне интимно, и для меня такой близости вполне достаточно, и меня уже очень давно не тянуло вступить с кем-то в близкие отношения иного рода — в очень близкие отношения, когда нужно что-то говорить. Может быть, у меня просто отсутствует практический навык, и тем не менее. Обычно, когда мне приходится говорить о своих чувствах к какому-то человеку, я не стараюсь выразить их посредством некоей порнографической вариации на тему Хеллмарковской открытки — я говорю все, что чувствую. Честно и откровенно. Но в этот раз от меня и не требовалось, чтобы я выражал свои чувства. Я вызвался добровольно! По собственному желанию. Чарли не произнес ни слова! А я с какого-то перепугу выдал ему проникновенную речь о том, что я весь — его: и я сам, и мой сами знаете что. И что меня больше всего беспокоит (как будто мне без того мало поводов для беспокойства), что этого все равно никогда не будет. Я не буду принадлежать Чарли. Ни Чарли, ни кому-то еще. Ни весь целиком, ни частично. Потому что, даже если бы я чувствовал что-то подобное и искренне верил, что мне хочется именно этого, я давно для себя уяснил, что ничего не бывает навечно.

Тем более что я человек, а значит, отчасти животное.

И с чего бы мне брать на себя обязательства, которые, как мне прекрасно известно, в принципе не выполнимы, из-за какой-то биологической случайности (я человек) или же из-за банального вожделения, которое сильнее меня (я отчасти животное).

К тому же мне нравится жить одному. Меня очень даже устраивает, что у меня нет никого, перед кем надо будет отчитываться, что я делаю в данный момент и куда собираюсь вечером. Если вдруг у меня изменились планы, мне не надо никому звонить, чтобы предупредить, — и еще помнить о том, как бы все-таки не забыть позвонить. Если мне захотелось кого-то трахнуть, будь то девочка или мальчик, я могу трахнуть, кого хочу. Если мне захотелось побыть одному, я просто прячусь от всех. Я сам по себе, я ничей. И мне это нравится. Правильно?

Миллионы крошечных мыслей кружились на периферии сознания. Среди них попадались и просто пугавшие, и внушавшие ужас.