Волшебная сказка Томми

11. И в довершение всех радостей...

Я совершенно забыл. И вспомнил только тогда, когда в дверь позвонили. Вечером в понедельник по дороге с работы домой я включил мобильный — проверить, нет ли каких сообщений. Телефон был отключен весь день, потому что мне не хотелось ни с кем разговаривать. Утром Джулиан по обыкновению устроил мне допрос с пристрастием о моих секс-приключениях на выходных — утренний минет с Чарли в субботу и воскресная эскапада с кокаином на пальце в попку (разумеется, без упоминаний о второй части мерлезонского балета с рыданиями и слезами), — но я, что называется, отделался легким испугом, поскольку мы никого не снимали, и Джулиан забежал в студию лишь на пару минут, проверить, «как все вообще» (главным образом как моя половая активность за прошедший уик-энд), после чего умчался на встречу с какими-то своими аристократическими друзьями из молодых прожигателей жизни (столик на четверых в «Сан-Лоренцо» заказан на час пополудни; может, еще один человек подойдет к кофе), а я остался в гордом одиночестве и целый день маялся дурью, не зная, чем заняться. От скуки я принялся разбирать Джулиановы счета и квитанции, но там было легче убиться, чем что-то понять.

Первое сообщение было от мамы. Она звонила напомнить, что у бабушки день рождения через неделю. У меня замечательная маман, и не только потому, что у нас в семье она исполняет обязанности живого календаря-напоминателя о днях рождения, но прежде всего потому, что она совершенно спокойно относится к раздолбайству своего единственного сыночка в моем лице. («Элен Роджерс говорит, что ее старший, Брайен, устроился на интересную работу в Сан-Франциско. Что-то связанное с финансами в Интернете. По-моему, это так скучно. Да, Томми? Вот у тебя работа действительно интересная и перспективная». Мамино ощущение перспективы, как мне кажется, навсегда изменилось после смерти Лоры Эшли*. Даже когда умер папа, мама не убивалась так сильно. Помню, как она рыдала: «У меня ощущение, что я ее знала», — и теребила в руках покрывало с пейслийским узором «в огурец».)

* Лора Эшли — дизайнер из Уэллса. Занималась разработкой узоров для тканей.

Второе сообщение было от Чарли.

— Томми, привет. Это Чарли...

— ...и Финн, — тут же встрял тоненький голосок.

— Финн хочет зайти к тебе в гости в четверг. То есть мы вместе хотим зайти. Финн идет на день рождения к приятелю, это совсем рядом с вами. Он там будет с шести до восьми, а потом мы могли бы зайти к тебе. Можешь не перезванивать. Если не отзвонишься, мы поймем, что к тебе можно. И кстати, — Чарли понизил голос, вероятно, чтобы Финн не услышал, — он все еще мой? — Чарли рассмеялся и отключился, а мне живо представилось, как Финн спрашивает у него: «Все еще твой — это кто?»

Я совершенно об этом забыл. А сегодня как раз четверг, и я только что говорил с Индией по телефону, и Чарли с Финном пришли ко мне в гости и уже звонят в дверь. А если бы они пришли чуточку раньше?! Тогда я бы точно не встретился с Индией в воскресенье. Если бы она позвонила, когда здесь был Чарли, я бы сказал что-то вроде: «О, привет. Как дела? Слушай, я сейчас не могу разговаривать. Можешь мне перезвонить?», и Индия наверняка поняла бы, что я не один и что по сравнению с тем человеком она для меня — персонаж второстепенный, и не стала бы перезванивать из гордости. Назовем это судьбой.

Финн держал в руках красный воздушный шарик. Его губы были перепачканы шоколадом.

— Папа, он дома! Томми, это тебе. Я принес тебе шарик. — Он подбежал ко мне и обхватил за талию обеими руками. При этом он выпустил шарик, и тот улетел в серое вечернее небо.

— Ой, Томми, прости. Просто я так обрадовался, что ты дома, — сказал Финн.

— Ничего, Финн. Это не страшно. Главное, ты обо мне подумал. И потом, он так красиво летит. Это все-таки лучше, чем если бы он тихо сдулся у меня в комнате и стал весь морщинистый и некрасивый. Правда?

— Ага. — Финн на секунду задумался. — Но мне хотелось, чтобы у тебя было что-то, что я тебе подарил. И чтобы оно было.

Господи, он опять за свое.

Чарли поцеловал меня в губы. Это был не настоящий поцелуй взасос, но и не формальное чмоканье в щечку с небольшим промахом вбок и вниз. Это был поцелуй человека, который уверен в себе и в наших с ним отношениях, который уверен, что он будет еще не раз целовать эти губы! Не сказать, чтобы это меня не радовало. Но мне стало слегка страшновато.

Чарли выглядел потрясающе. Его глаза сверкали, и сам он как будто лучился.

Финн помчался на кухню, и Чарли пошел за ним следом.

Забавные вещи творятся с людьми, у которых есть дети. Первые пару лет они ходят как зомби, мутные от постоянного недосыпа, усталые и изможденные до предела. Они завидуют бездетным друзьям и подозрительно быстро пьянеют _ в Тех редких случаях, когда вырываются из дома на целый вечер (если им удается найти человека, который смог бы посидеть с ребенком) и пытаются воссоздать беззаботное существование, которое было у них до того как. Они весь вечер упорно твердят, что дети — это великое счастье, но получается как-то неубедительно, а потом убегают домой пораньше, подгоняемые чувством вины и ощущением, что с алкоголем вышел явный перебор, и умирают до следующего утра, а вставать надо рано — греть молоко в микроволновке и готовить морковное пюре, — причем на фоне монументального бодуна, который, наверное, вообще никогда не пройдет.

А потом вдруг случается чудо. Я пытался его отследить, этот неуловимый момент превращения, но у меня ничего не вышло. В один поистине прекрасный день, когда ребенок перестает просыпаться по нескольку раз за ночь, и начинает говорить, и из беспомощного существа, с которым надо постоянно возиться и всячески опекать, превращается в человека, с которым действительно интересно общаться, прежние усталые, убитые жизнью, скучающие друзья с вечно землистыми лицами и тусклым взглядом словно по волшебству перевоплощаются в счастливых людей со сверкающими глазами и свежим румянцем, как будто ребенок, исполненный радости жизни и удивления перед огромным миром, заряжает их этой безмерной радостью и вновь открывает для них вкус к жизни.