Волшебная сказка Томми

Ладно, давайте заканчивать с демографией. Лучше выпьем еще по стаканчику

Пока я предавался умозрительным изысканиям в области культурологической антропологии, Бобби разговорился с каким-то парнем из тех хитроумных ребят, которые, когда начинают лысеть, не дожидаются естественного завершения процесса и бреются налысо превентивно. Пару лет назад такая «прическа» однозначно обозначала бы его принадлежность к гомосексуальному меньшинству, но теперь, когда гей-культура активно внедряется в мейнстрим и мужчины вполне даже традиционной ориентации комплексуют по поводу волос в носу и набивают себе на плечах разноцветные татуировки с китайской символикой, уже трудно сказать, кто есть кто. Прислушавшись к их разговору, я уловил слово «абажур», повторенное не единожды. Теперь все понятно. Гетеросексуалы не беседуют об абажурах в баре — если только не заняты в их производстве и не собрались на съезд производителей абажуров. Но опять же, а много ли гетеросексуалов занимаются изготовлением абажуров?

Как оказалось, этот парень — кстати, его зовут Майк, — купил несколько абажуров из последней коллекции Бобби.

Я сразу понял, что Бобби имеет на Майка виды, и не только как на потенциального покупателя абажуров, и решил оставить их наедине — сходить к бару, взять себе еще выпить и предпринять очередную попытку растопить непрошибаемый айсберг по имени Саша.

Когда я подошел к стойке, Саша как раз потянулась за бокалом на верхней полке, и ее футболка слегка задралась, приоткрыв пухленький сексапильный животик. Мне нравится, когда у женщины есть животик. А когда у мужчины — категорически нет, если только это не монументальный мамон, а я как раз в том настроении, чтобы поиграть в гадкого мальчика при строгом папочке, который тебя распластает и сплющит. Саша заметила, что я на нее смотрю, и улыбнулась во все тридцать два зуба.

Я улыбнулся в ответ, но без обнаружения зубов — этакой многозначительной улыбкой из серии: «Да, я разглядывал твой животик и был бы не прочь тебя трахнуть». Саша ни капельки не смутилась. Она стойко выдержала мой взгляд и потянулась еще за одним бокалом. На этот раз мне удалось рассмотреть тонкую полоску белой незагорелой кожи внизу живота. Она хорошо выделялась на фоне красивого оливкового загара и смотрелась весьма соблазнительно.

— Что будем пить? — спросила Саша, глядя мне прямо в глаза. Она применила ко мне тот же самый прием, который я только что применил к ней. В ее взгляде читалось: «Да, я видела, как ты разглядывал мой живот, и я бы тоже не прочь тебя трахнуть». В общем, я своего добился. Но тут ко мне подлетела Сейди.

— Томми, быстрей пойдем вниз. Ты не поверишь!

— Я как раз собирался взять выпить. Саша уже наливает. — Я прищурился, пристально глядя на Сейди в надежде, что она поймет.

— Чего ты так на меня смотришь? — Сейди, похоже, действительно не поняла что к чему. — Там такое! Такое! Пойдем скорее!

— Опять вина? Белого? — спросила Саша, как мне показалось, пытаясь меня спасти.

— Саша, он обязательно выпьет вина. Но потом, через пару минут. А сейчас у нас срочное дело, — бросила Сейди через плечо, схватила меня за руку и потащила к двери с надписью «Выход». Сейди, когда захочет, достанет кого угодно.

Мы спустились по лестнице и вошли в костюмерную. Заперев дверь на замок, Сейди повернулась ко мне.

— В жизни не догадаешься, что случилось.

— Ну почему же не догадаюсь? — Я был злой как черт. — Я почти снял барменшу, а ты мне все испортила.

— Ой, нашего Томми сразила стрела Амура.

— Огнеметная очередь. И все шло к тому что. Но тут влетела безумная тетка в твоем лице. Ты что, не заметила, как я подавал тебе знаки?

— Солнце мое, ты всегда остаешься для меня загадкой, — сказала Сейди, взъерошив мне волосы.

— По-моему, я вполне однозначно давал понять, что сейчас мне не надо мешать. — Наверное, я произнес это чересчур резко, потому что Сейди вдруг замерла и растерянно заморгала.

— Да куда она денется, твоя барменша? Томми, с тобой все в порядке? Какой-то ты напряженный.

Господи, я и забыл, что у меня столько причин для напрягов. И по поводу Финна, и по поводу собственной жизни, которая вроде меня и устраивает, но с другой стороны — вроде как и не очень. И Сейди, конечно, права. Мне уже самому непонятно, чего я так на нее взъелся из-за какой-то барменши. Ей так не терпелось рассказать мне что-то «вкусное», а я испортил ей все удовольствие. Если бы я вознамерился поставить себе любительский психотерапевтический диагноз (а такого намерения у меня не было), я бы сказал, что мое настоятельное желание завалиться сегодня в постель с первой встречной девчонкой обусловлено тем обстоятельством, что перспектива вылизать Саше промежность представляется мне наиболее прельстительной по сравнению с тем, чтобы изводить себя мрачными мыслями, которые донимают меня весь день (хотя сейчас меня временно отпустило благодаря освежающему коктейлю из гэша, смеха и «Семильон-Шардоне» с бархатным послевкусием). О Боже.

— Да нет, все нормально. Правда нормально. Просто немного устал и не выспался. Мы с Чарли вчера припозднились.

— Я знаю. Жалко, Томми, что у тебя нет извращенных наклонностей и ты не любишь, чтобы тебе затыкали рот кляпом, когда ты занимаешься сексом. А то ты очень громкий.

— Прошу прощения, — сказал я, и мы рассмеялись. — Так что у тебя случилось?

— Ну... — Она сделала паузу для нагнетания драматизма. — После спектакля я, как обычно, разбирала костюмы. И вот захожу я в гримерную к примадонне...

— Взявшись за ум и гребя ушами?

— Практически загребая. Но ты слушай дальше. Так вот захожу я в гримерную к примадонне, а она сразу после спектакля собиралась в «Плющ» на встречу с агентом. На вечернюю трапезу, как она это определила.

Меня всегда веселило, как изъясняются великосветские леди и джентльмены. «Вечерняя трапеза», я фигею.

Сразу же представляется школа-интернат в помещении старинного монастыря, и суровые матроны расхаживают вдоль рядов длинных дубовых столов и надзирают за мальчиками в канотье, которые давятся каким-нибудь малосъедобным мясом с тушеными овощами. Вечерняя трапеза. Также смутная библейская ассоциация с тайной вечерей. Те же длинные дубовые столы, но при отсутствии суровых матрон, а вместо маленьких мальчиков в канотье — бородатые дядьки в дерюгах преломляют хлебы. В общем, воображение рисует любые картины, но только не ужин в «Плюще»: морской язык в кляре, бутылка «Шабли» и Джоан Коллинз за соседним столиком. Но я отвлекся. Сейчас начинается самое интересное.

— По этому случаю она надела вполне элегантное платье. Серо-желтое, овсяного цвета. И легкий широкий плащ ему в тон. Видимо, чтобы скрыть все изъяны раздувшейся тушки...

— Слушай, давай без своих костюмерных подробностей. Рассказывай по существу.

— Так вот. — В глазах Сейди зажглись озорные искорки. Я видел, что она еле сдерживается, чтобы не рассмеяться. — Когда наша прима переодевалась к спектаклю, она разбросала одежду по всей гримерной. Ну, как обычно... Она же у нас дама творческая, парит в своих высших сферах искусства. В общем, я собираю ее одежду. Безропотно и смиренно — как и пристало скромной костюмерше...

— Сейди, не отвлекайся.

— Короче, я поднимаю ее маскировочный плащ, и из кармана вываливается вот это. — Сейди достала из собственного кармана маленький полиэтиленовый пакетик с белым порошком.

Я придвинулся ближе, чтобы получше его рассмотреть.

— Ни хрена себе. Примадонна, выходит, вовсю коксует.