Вопрос цены

16

Инстинктивно отшатнувшись, я обернулась. Передо мной стояла девушка-официантка с каменным лицом и протягивала бокал шампанского.

На мой немой вопрос она лишь отрицательно покачала головой, приглашая меня следовать за собой.

Я бросила быстрый взгляд на Олега, но он даже головы не поворачивал ко мне, общаясь с другими людьми — свободно и расковано, словно постоянно посещал такие мероприятия. И это безразличие напугало сильнее, чем его угрозы — он уже выбросил меня из своей жизни, как ненужный пакет из-под мусора. И вполне вероятно, мне необходимо искать того, кто сможет защитить меня от этого смертельно опасного хищника.

Я взяла бокал у девушки и последовала за ней.

Мы прошли через зал в угол, укрытый от посторонних глаз. Я на секунду замерла, оглядываясь, но никто, кроме Перумова, не заметил моего передвижения. Его глаза блестели за бокалом шампанского, а на губах играла та самая хищная улыбка. После, я скользнула за девушкой в один из темных, длинных коридоров, уводящих прочь от светлого зала.

Поднялись по крутой витой лестницей и оказались у стеклянных дверей, ведущих в оранжерею. Здесь моя проводница остановилась и так же молча велела подождать. Она стояла рядом неподвижная и бесстрастная, как статуя. Я медленно считала про себя. Минут через пятнадцать девушка так же жестом предложила мне войти.

Засомневавшись всего на секунду, я толкнула двери, проходя в зимний сад.

Воздух в оранжерее был теплым и влажным, окутывая меня, как мягкое облако, и резко контрастировал с холодом коридоров. Зеленые растения, словно стражи, возвышались вокруг, пряча от любопытных глаз. Тишина, нарушаемая лишь шорохом листьев и слабым журчанием фонтана в центре сада, создавала почти магическую атмосферу, и на мгновение я ощутила себя оторванной от реальности. Одна сторона стеклянных окон выходила на улицу, где кружили в воздухе, мерцающие в свете фонарей снежинки. Другая же в зал приема, открывая великолепный вид на собравшихся там людей.

Как раз у этих окон стояла невысокая женская фигурка, укутанная в тончайшую шаль и наблюдающая за людьми внизу.

Я замерла, разглядывая женскую фигуру у окна. Шаль, обвивавшая её плечи, едва колыхалась, словно под её движением или дыханием. Вся её поза говорила о глубоком раздумье, может быть, даже тревоге. Лёгкий свет от фонарей из зала касался её силуэта, но лицо оставалось скрытым в полумраке.

Я сделала осторожный шаг вперёд, чувствуя, как мое сердце колотится в груди. Вдруг женщина повернулась, и я мгновенно узнала её — госпожа Павлова, супруга сенатора.

Она мягко улыбнулась мне, на мгновение вызвав все тоже ощущение знакомости.

— Добрый вечер, Оливия, — ее голос был под стать виду, мягкий, обволакивающий, вызывающий доверие, но в тоже время наполненный повелительной силой. Мне, при всем моем свободолюбии и независимости, было до нее очень и очень далеко. — Спасибо, что приняли мое приглашение и согласились составить компанию за бокалом вина. И прошу прощения за ожидание: у моего мужа оказался неожиданно приятный собеседник, я позволила себе задержаться.

Она махнула рукой, указывая на маленький столик, стоявший у панорамных окон, накрытый на две персоны, и два кресла перед ним, приглашая меня занять одно из них.

Я последовала приглашению хозяйки, опустилась в одно из кресел, Павлова заняла второе.

— Благодарю вас за приглашение, госпожа Павлова, — тихо сказала я, еще не зная, как и о чем пойдет наш разговор.

— Можно просто Зинаида Дмитриевна, Олив. Могу ведь я называть вас Олив, в конце концов я старше вас и гожусь вам в матери, — мы обе улыбнулись, понимая абсурдность такого предположения, ведь жене сенатора было всего 45 лет. Впрочем, если говорить о ментальном возрасте, женщина действительно была значительно старше и мудрее.

— В такие вечера, Олив, мы редко получаем шанс поговорить по-настоящему, без суеты и глаз, — спокойно продолжала она, наливая вино в бокал и протягивая мне. — Люди приходят сюда ради своих целей, и каждый преследует их по-своему. Но у всех, как вы, наверное, уже заметили, есть свои слабые места. Не правда ли? — она чуть склонила голову, глядя на меня с легким лукавством.

Я молча кивнула, пригубив вино. Вопрос не требовал ответа. Мы ненадолго погрузились в тишину, во время которой я старательно высматривала в зале Олега. Не смотря ни на что, я беспокоилась за Королева, к тому же не знала, как он отреагирует на мое отсутствие — не усугубит ли это нашу ситуацию до полной катастрофы.

— Не высматривай своего мужчину, Олив, — улыбнулась Павлова, — его там нет. Сейчас он говорит с моим мужем, — ответила она на мой немой вопрос и снова замолчала.

Мое сердце сделало сальто — в этот вечер мы добились всех поставленных целей. Абсолютно всех.

— Вам понравился мой фильм, Олив? — внезапно спросила она.

Я напряглась, когда она задала этот вопрос. Фильм оставил слишком сильное впечатление, особенно на Олега, но я не могла точно понять, о чём она говорит.

— Нет, — ответила честно, вспомнив посещение центра. — Все, что вы показали, не может нравится, Зинаида Дмитриевна. Но это не означает, что этого нет в нашей жизни. Тьма… — глаза Олега, — она повсюду.

По губам Павловой скользнула улыбка.

— Гляньте на этих людей внизу, Олив. Как думаете, сколько из них ответили бы так же, как вы? Не отвечайте, мой вопрос был бестактным. Но я все же отвечу вам сама — единицы. Они сверкают здесь своими туалетами, украшениями, связями и богатством, делают вид, что занимаются благим делом, а на самом деле всего лишь выставляют на показ себя и свое окружение.

Я молча следила за людьми внизу, вглядываясь в их яркие наряды, сияющие улыбки и безупречные манеры. Все это казалось напускным, театральным. Но как это ни парадоксально, на фоне их показного благополучия тьма, о которой говорила Павлова, казалась ещё более зловещей.

— Вы правы, — наконец прошептала я. — Они закрывают глаза на тьму. Или же предпочитают видеть только то, что удобно.

— Забавно то, Олив, — женщина протянула мне блюдце с тарталетками, — что, если хоть на мгновение приоткрыть двери любой из этих семей, что сейчас делают вид, что их ужасно интересует наша работа, мы обнаружим там потенциальных клиентов нашего Центра.

Я взяла одну из тарталеток, едва сдерживая дрожь, когда Павлова произнесла эти слова. В её голосе не было злости или осуждения — только усталое знание того, что мир, в котором мы существуем, на самом деле куда мрачнее, чем он кажется снаружи.

— Все это маска, — продолжила она, глядя на блестящую толпу внизу. — Они надевают её, чтобы защитить себя. Потому что признать правду — значит увидеть тьму внутри себя. А там много тьмы, Олив, очень много. Но это очень страшно — быть честными с самими собой. Как ты думаешь, Олив, сколькие из этих женщин, получив мое приглашение, поехали узнать ближе то, чем мы занимаемся? Рискнули погрузить голову в эту яму? Хотя бы ради самих себя?

Я резко посмотрела на женщину, едва не поперхнувшись вином. И тут меня осенило, я поняла, почему нахожу ее смутно знакомой! Я уже видела ее раньше, точнее, ее копию, только немного моложе.

— Светлана Пепеляева, — выдохнула я, — руководитель Центра… она…. Ваша сестра?

— Увы, Олив, — грустно улыбнулась Павлова, — правда куда непригляднее. Она моя дочь, — пояснила женщина грустно.

— Но…. — я не могла поверить тому, что услышала, и шутка о том, что я могла быть ее ребенком вдруг шуткой быть перестала, — но… она немногим старше меня и….

— Я родила ее в 13, Оливия. Девочка из благополучной и влиятельной семьи, за дверями которой жила боль, ненависть и отчаяние.

Я замерла, не в силах сразу переварить услышанное. Её слова оглушили меня, словно удар грома. Влияние семьи Барских, было общеизвестно, они были образцом благополучия и стабильности. Но то, что она рассказала, открыло передо мной совсем другую картину.

— Зинаида Дмитриевна, я… — начала я, пытаясь подобрать слова, но они застряли у меня в горле. Что можно сказать в такой ситуации?

Она грустно улыбнулась и взмахнула рукой.

— Не нужно слов, Олив. Я давно научилась жить с этим, и теперь моя боль — это мой урок для других. Малышку вырвали из моих рук, рук девочки, которая не знала как жить дальше. Я долго искала ее. Мой муж, нет, не просто мой муж — мой мужчина, бросил на поиски все ресурсы. И мы нашли ее. Правда к тому времени уже взрослую, состоявшуюся женщину. Как думаешь, Олив, сколько еще таких историй скрывают те, кто находится здесь?

Я глубоко вдохнула, чувствуя, как на меня обрушивается тяжесть её истории. Это было больше, чем можно было выразить словами. История Зинаиды Дмитриевны была не просто рассказом о боли — это была живая рана, скрытая за внешней силой и спокойствием.

— Я думаю… много, — прошептала я, опуская глаза. — Эти люди умеют скрывать свою правду так же, как и всё остальное.

Павлова кивнула, будто подтверждая мои мысли.

— Света рассказала мне о вашем визите и о том, какое впечатление наш Центр произвел на вас, Олив. О ваших звонках с уточнением того, что необходимо для помощи. О том, как вы интересовались состоянием Лики и ее дочки Евочки. Как уговорили вашего директора помочь нам. Не на публику, не желая что-то взамен, а действительно помочь. Вам не нужен был этот вечер, этот фильм или этот разговор, чтобы уже начать помогать.

Я почувствовала, как кровь прилила к щекам. От слов Зинаиды Дмитриевны у меня внутри что-то перевернулось. Я не ожидала, что мои действия в Центре оставят такой след.

— Я просто… — начала я, но снова не смогла подобрать слов.

— Просто сделали то, что считали нужным, — мягко закончила за меня Павлова. — И это как раз то, что отличает вас от многих здесь. Вы действуете не ради выгоды или похвалы, а потому что вам действительно небезразлично. И это то, что я хотела бы видеть в каждом, кто пересекает порог моего Центра.

Она положила свою узкую, сухую ладонь на мою руку.

— Поэтому, Олив, вы здесь. Беседуете со мной, а ваш мужчина — с сенатором. Вы не искали с нами встречи, вы делали свое дело. Посмотрите, Олив, — она снова кивнула на зал. — Они все приехали на благотворительный вечер усыпанные брильянтами, мехами и черт знает чем еще дорогим и броским. Каждый из них счел своим долгом поймать моего супруга…

— Вообще-то… — врать этой женщине мне не хотелось, я закусила губу, — Олегу нужна была встреча с вашим мужем….

Внезапно Павлова от души рассмеялась. Ее смех был звонким и молодым, мелодичным.

— Видимо для того, — она лукаво посмотрела на меня, — чтобы рассказать мужу анекдот. Очень смешной, кстати.

— Что? — я не поняла ни слова.

— Не бери в голову, Олив, — ее глаза так и лучились смехом. — Просто знай — я рада нашему знакомству. — она потрепала меня по руке.

— Мы сейчас уезжаем, — после недолгого молчания снова заговорила она. — Думаю, вам стоит сделать тоже самое. Оставим гиен в их логове, пусть перемоют нам косточки, правда, Олив?

Я кивнула, осознав, что этот разговор оказался для меня гораздо важнее, чем я могла ожидать. Павлова встала из-за стола, её глаза всё ещё сверкали с лукавой теплотой.

— А теперь возвращайтесь к своему спутнику, моя дорогая, — сказала она, поднимаясь с кресла. — И не беспокойтесь, у него всё под контролем. Но вам не стоит быть далеко от него, думаю здесь есть хищники, для которых вы желанная добыча. Не он, Оливия, а вы.

И один из этих хищников сам Олег.

На долю секунды у меня мелькнула шальная мысль попросить Павлову о помощи, сбежать, скрыться от Олега и его демонов. Она смогла бы обеспечить мне защиту. Но что-то внутри меня, точно такое же темное и непознанное, как у самого Олега, останавливало от решающих слов.

Я простилась с женой сенатора и вышла в темный коридор. На этот раз провожатой по близости не оказалось, поэтому я самостоятельно пошла обратно, по уже знакомому пути.