Вопрос цены

33

«Я тоже, Лив» — эти слова помогали, поддерживали, придавали сил. Олег сдал меня с рук на руки молчаливому Андрею, велев возвращаться домой. Непривычно сосредоточенный Володя на мой немой вопрос только покачал головой, давая понять, что ответов я не получу.

Дом без Олега казался лишенным своей души, своего жизненного огня.

Я легла в нашу комнату, свернулась калачиком на постели, прижимая к себе домашний свитер Олега. Давно ли еще я лежала в этой комнате, ощущая к хозяину смесь из ярости, желания, злости, обиды и почти животного влечения? Боялась, что он полностью подчинит меня себе, станет контролировать и управлять моей жизнью. Чувствовала, как покупает он мою лояльность, как манипулирует моими чувствами. И вот теперь, когда я добровольно вручила ему ключи от своей души, от своей жизни, он был так далеко. Я чувствовала, осознавала, что он по-прежнему не открывает мне всей правды. Эта неизвестность разъедала меня изнутри. Олег обещал вернуться, обещал всё рассказать, но страх потерять его не давал покоя.

Каждый день казался бесконечным. Понедельник и вторник слились в одну массу рутинных задач и совещаний, где все шло, как положено: споры между отделами, обсуждения, решения мелких трудностей. Вроде бы всё было под контролем, но я ощущала пустоту. Без Олега компания работала как идеальный, но лишённый души механизм. Всё двигалось по расписанию, всё шло по плану, но атмосфера была другой — холодной, безжизненной.

Как ни странно, даже его капризы и импульсивные решения, которые иногда выбивали из колеи, были тем, что придавало жизни компании. Как и наш дом, офис был без него пуст. Я начинала понимать, что он был не просто главой компании — он был её движущей силой, тем самым сердцем, которое задавало ритм.

Костя однажды мимоходом сказал, что каждый раз, когда Олег уезжает, это заметно. Но на этот раз было что-то другое, что-то более тягостное. Все знали, что это не просто обычная командировка. Люди не задавали вопросов, но их взгляды вызывали беспокойство. Каждый чувствовал нечто необычное в воздухе, как будто все ждали чего-то, но не понимали, чего именно.

Я сидела в своём кабинете, просматривая документы, но мои мысли были далеко. Я снова и снова прокручивала в голове его слова: «Не верь никому и ничему». Это звучало как предупреждение, как что-то, что я должна была принять всерьёз, но каждый день без него только усиливал тревогу.

Олег звонил мне каждый вечер, и его звонки стали для меня спасением. Даже если он говорил мало и звучал уставшим, эти короткие разговоры давали мне ощущение, что он рядом, хотя бы на мгновение. Я отчётливо понимала, что пока не время для откровенных разговоров, что его мысли полностью поглощены тем, что происходит в Москве. Он задавал несколько вопросов о том, как идут дела в компании, иногда просил уточнить детали, но почти ничего не рассказывал о том, что происходит с ним.

Я не давила, не спрашивала, хотя внутри меня разрывали вопросы. Просто слушала его голос, наслаждаясь этими моментами. Это было похоже на маленькую передышку посреди суматохи и неизвестности. Каждый его вздох, каждая интонация давали мне понять, что он измотан. Но даже в этих коротких, сухих беседах я чувствовала его заботу, пусть и скрытую. Его звонки, несмотря на лаконичность, говорили мне больше, чем он произносил. Он давал понять, что, как бы ни было сложно, он держит связь со мной, и это поддерживало меня.

В среду всё началось не так, как должно было. Едва открыв глаза, я почувствовала какое-то странное напряжение в воздухе. Обычно рабочий день начинался более-менее предсказуемо, но с самого утра что-то было не так. Телефон звонил чаще обычного, вопросы сыпались один за другим, как будто кто-то решил проверить мою стойкость на прочность.

Сначала сорвалось одно важное совещание — ключевой партнёр не смог прийти, и планы пришлось менять на ходу. Затем начались проблемы в одном из отделов — сотрудники жаловались на недопонимание и неразбериху с проектами. Споры между ними вспыхнули так внезапно, что мне пришлось вмешаться лично, чтобы предотвратить дальнейший хаос.

К тому же Володя, обычно спокойный и уравновешенный, был на удивление нервным, что не добавляло уверенности. Он коротко кивнул, когда я пыталась обсудить утренние вопросы, но выглядел так, будто его голова забита чем-то более серьёзным. И в довершении всего в середине дня Марик, готовивший серию фотографий о внутренней жизни компании, упал с лестницы и серьезно повредил ногу.

Когда ближе к вечеру Латыпов заглянул с документами, я была уже совсем на взводе, спасала только мысль, что Олег должен прилететь совсем скоро — Диана подтвердила бронь билетов на ночной рейс.

— Костя, ты еще с какой херней приперся? — рыкнула я на него.

— Да я, в общем-то, без херни, Олив. Пришел напомнить тебе о интервью у Клары в пятницу.

— Фак, точно. Прости, из головы вылетело.

Пятница — звучало хорошо. Олег будет дома и все наладится.

— У Марика, если что, только растяжение, — продолжал Костя радовать новостями.

— Хоть что-то позитивное. Костя, ты что-то раскопал про Борисова?

— Кое-что…. Я все материалы еще на прошлой неделе отдал Горинову.

Я резко подняла голову.

— Серьезно? Не поставив меня в известность?

— Олив, прости, это был прямой приказ Олега Анатольевича…. Я не мог ослушаться.

Я едва не сломала карандаш в руке.

— Где так ты не такой послушный! — не смогла скрыть злости и раздражения.

— Ага, я не ты, если б возразил мне бы голову сначала открутили, а потом прикрутили бы задом наперед.

В принципе, Костя был прав, мы и собирали сведения для Горинова. Но почему-то то, что Олег отодвинул меня от этого дела слегка царапнуло.

Звонок мобильного отвлек от тяжелых мыслей. Я с надеждой глянула на экран, но звонила Светлана.

— Да, Света, — мы уже давно с ней перешли на ты. — Что случилось?

— Олив…. Лика совсем плоха…. Просит, чтобы ты приехала….

Лика, моя бедная, несчастная девочка. Я старалась ездить к ней как можно чаще, старалась дать все то, чего так нагло и подло лишила ее жизнь. Она мало говорила, никогда не улыбалась, и немного расслаблялась, лишь когда я брала на руки ее красавицу-дочку Еву. Молча наблюдала, как маленькие тонкие ручонки обвивают мою шею, играют с моими огненными прядями. И только тогда в глазах Лики просыпалось что-то, похожее на жизнь.

— Еду, — коротко ответила я. — Ждите, буду через пол часа.

Я схватила ключи от машины Олега и выбежала из офиса, не оглядываясь. Время словно сжалось, и я не могла думать ни о работе, ни о том, что происходило вокруг. Лика была одним из приоритетов, с тех самых пор, как эта девочка чуть-чуть приоткрылась мне.

Света ждала на пороге кризисного Центра, глаза ее покраснели, лицо, напротив, выглядело бледным, замученным.

— Как она? — на ходу сбрасывая пальто, спросила я, когда мы быстрым шагом шли к комнате.

— Сегодня совсем плохо, даже не вставала с постели. Обнимает Еву и плачет.

Я стремительно вбежала в комнату девочек.

Лика, даже на односпальной кровати казалось совсем крошечной — худенькая, тонкая девочка. А рядом с ней крошечная, годовалая Ева — такая же белокурая как мама, с точеным кукольным личиком.

— Лика, — я опустилась на колени перед девушкой. Ева тут же потянулась ко мне.

— Оливия… — губы Лики потрескались. — Как хорошо, что ты здесь.

Я посмотрела на Лику, её слабый голос резанул по сердцу. Она казалась такой хрупкой, почти невесомой, как будто мир готов был её раздавить. Ева, такая же миниатюрная, потянулась ко мне, и я взяла её на руки, обнимая крепко, словно это могло защитить и её, и Лику от всего, что им пришлось пережить.

— Я всегда буду здесь для тебя, Лика, — тихо сказала я, всматриваясь в её уставшие глаза. — Ты не одна.

Она смотрела на меня с благодарностью, но её взгляд был затуманен болью, глубокой и невыносимой. Лика никогда не говорила много, но её молчание было кричащим, полным страдания.

— Ева… — прошептала она, опуская взгляд на свою дочь. — Ева заслуживает лучшего.

Решение пришло само собой, словно было единственным правильным из возможных.

— Я не оставлю ее, Лика. Я присмотрю за ней. Обещаю тебе.

— Я не знаю, — прошептала девушка, — не знаю… сколько еще…. Побудь со мной…. Ты такая же сильная, как огонь…. Мне очень больно, — призналась она.

— Я рядом, — позволяя малышке играть с моими волосами, я положила руку на лоб девушки.

Света, по лицу которой катились крупные слезы, поставила Лике укол. Та выдохнула, когда боль постепенно стала оставлять ее измученное тело. Глаза закрылись сами собой.

— Спи, Лика… — я снова и снова гладила ее по голове.

Лика постепенно расслаблялась, её дыхание становилось ровнее, а напряжение в теле исчезало под действием лекарства. Я продолжала гладить её по голове, словно это могло согреть и успокоить её измученную душу. Ева, уютно устроившаяся у меня на руках, всё ещё играла с моими волосами, её маленькие пальчики осторожно перебирали пряди, и это приносило удивительное чувство умиротворения.

— Ты сильная, Лика, — тихо прошептала я, зная, что она, возможно, уже не слышит. — Ты сделала больше, чем могла. И я сделаю всё, чтобы Ева была в безопасности, обещаю. Ты можешь довериться мне.

Света, всё ещё молча стоявшая рядом, вытерла слёзы и кивнула, подтверждая мои слова.

Минуты тянулись медленно. Лика уснула, её лицо стало спокойным, словно хотя бы на мгновение ей удалось сбежать от боли. Я осталась рядом, продолжая гладить её по голове, пока Ева не задремала у меня на руках.

— Спасибо, Оливия, — едва слышно прошептала Света, присаживаясь рядом. — Ты так много для неё делаешь.

Мы сидели в зимних сумерках прислушиваясь к мерному, пусть и тихому дыханию матери и малышки. Я положила голову на плечо Светы, а она погладила меня так же, как до этого я сама гладила Лику.

Внезапное появление в комнате встревоженной и по-настоящему напуганной Катерины, заставило нас вернуться к реальности.

— Что такое, Катя? — громким шёпотом спросила Света.

— Свет…. Там…… — лицо Катерины было бледным, — там три машины с мужиками…. Они требуют, что бы Оливия вышла к ним.

Света забрала у меня малышку Еву. Из коридора к нам уже заглядывали и другие женщины, напуганные и взволнованные. Наталья бежала из кухни, перехватывая девочку у Светы.

— Я сейчас все выясню и вернусь, — в голосе Светланы прозвучала сталь. — Олив, не смей высовываться наружу.

Сердце билось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Олег ведь предупреждал меня — не выходить, не ездить без охраны, не подвергать себя опасности. Но я, забыв обо всём в порыве помочь Лике, нарушила это обещание. И вот теперь передо мной последствия.

Света с её решительным выражением лица исчезла за дверью, оставив меня в компании тревоги и чувства вины. Женщины в Центре тихо шептались, переглядываясь между собой, а в воздухе повисла давящая тишина. Я понимала, что на улице происходило нечто серьёзное, и каждая минута бездействия ощущалась, как вечность.

Я решительно направилась к выходу, но путь мне перегородила Катя.

— Стой на месте, Олив. Здесь наша территория и мы никому не позволим причинить вреда тем, кто под нашей защитой.

— Катя, с дороги. Эти люди не шутят и приехали не с визитом вежливости.

— Мы вызвали охрану!

— Которая приедет минут через десять, когда они уже всех здесь положат! Катя, у вас десять семей под защитой! Их жизнями вы тоже ради меня рискнёте?

Катя стояла передо мной, сжав губы, её глаза горели решимостью, но в глубине я видела страх. Она не хотела уступать, не могла просто отпустить меня, но мои слова оказались сильнее. Она понимала, что на кону не только моя жизнь, но и безопасность женщин и детей, которые искали здесь убежище.

— Олив, я… — начала она, но её голос дрогнул.

— Катя, я знаю, что ты хочешь защитить нас всех, но это не тот случай, когда можно ждать и надеяться на охрану, — сказала я, мягко отводя её в сторону. — Я не позволю, чтобы кто-то здесь пострадал из-за меня.

Её плечи слегка опустились, она сдалась, понимая, что у неё нет другого выбора.

— Хорошо… но будь осторожна, — прошептала она, отступая.

Когда я подошла к двери, моё сердце билось так сильно, что казалось, его стук можно было услышать снаружи. Я взяла себя в руки и вышла во двор. Мужчины стояли у машин, и один из них сразу шагнул вперёд, как только увидел меня.

— Оливия, — я узнала его и в животе скрутился тугой жгут ужаса, панического, животного, — мы ждали тебя.

— Стой где стоишь, Олив, — приказала Света, белая как снег. — Вернись в здание.

— Заткнись, — бросил ей мужик, замахиваясь.

— Стой! — крикнула я. — Не смей.

— Ты не знаешь с кем ты связался, — прошипела Светлана, прищурив глаза. — Только тронь ее. И клянусь, ты за это заплатишь!

Мужчина с размаху ударил Свету по щеке.

Света пошатнулась, её лицо исказилось от боли, но она удержалась на ногах благодаря тому, что я успела подхватить её. Внутри меня всё взорвалось — ярость и страх слились воедино, и я чувствовала, как мир вокруг сжимается в один-единственный момент. Мужчина, что стоял передо мной, был опасен, и я знала это с первой секунды, как только увидела его. Его взгляд, его холодная решимость — всё это говорило о том, что он не остановится перед насилием.

— Оливия, — сказал он снова, его голос был ледяным и не допускал возражений. — Мы не для того здесь, чтобы вести разговоры. Сейчас я приглашаю вежливо, но ты поедешь с нами, даже если мне придется затаскивать тебя в машину за волосы.

Я прижала Свету к себе, стараясь удержать её, хотя в голове вихрем проносились мысли. Этот человек был готов на всё, и не только для того, чтобы напугать нас. Но я не могла позволить, чтобы кто-то ещё пострадал из-за меня.

— Как быстро с тебя слетела маска вежливого человека, Всеволод Дмитриевич, — сказала я, с трудом подавляя страх в голосе. — Не далековато зашел? Или деньги тебе мозг заменили окончательно?

Мужчина усмехнулся, но его глаза оставались холодными.

— Такая же ледяная стерва, какой я тебя помню, — ухмыльнулся он. — Но даже в твоих интересах, моя дорогая, последовать приглашению Петра Алексеевича. Ему есть что рассказать тебе.

— Хорошо, — сдалась я, с трудом подавляя страх и ярость. — Я поеду с вами. Но ты обещал — никто здесь не пострадает.

Его улыбка стала ещё шире, и он отступил на шаг.

— Умница, Оливия. Это разумное решение.

— Лив, — Света крепко сжала мою руку, одними глазами давая понять, что сделает как только мы уедем. Я едва заметно кивнула и села в машину, игнорируя руку Всеволода — начальника службы безопасности Перумова.

Машина тронулась с места, и я украдкой взглянула на Свету. Она стояла у входа, крепко держа за руку одну из женщин, её глаза выдавали решимость. Она знала, что делать, как только мы уедем, но я не могла избавиться от тревоги за всех, кого оставляла в Центре. Я должна была верить, что они будут в безопасности.

— Расслабься, Оливия, — сказал Всеволод, заметив моё напряжение. — Никто в Центре не пострадает, если ты сделаешь всё правильно. Эти бабы нас не интересуют. Кстати, отдай телефон, — он приоткрыл окно и с размаху швырнул мой мобильный на улицу.

— Что от меня нужно Перумову? — спросила я, сжимая зубы и пытаясь получить хоть какую-то информацию.

Всеволод задумчиво посмотрел на меня.

— Пётр Алексеевич хочет поговорить. Уверен, что к моменту, когда ты его увидишь, всё станет ясно.

— Ты, Сева, хоть понимаешь, в какое дерьмище влез по приказу хозяина? — зло спросила я. — Ты себе хоть представляешь, кто эта женщина, которую ты ударил?

Всеволод на мгновение прищурился, его уверенная маска чуть дрогнула, но он быстро вернул себе хладнокровие.

— Я выполняю свою работу, Оливия, — ответил он холодно, не позволяя эмоциям пробиться наружу. — И что бы ты там ни говорила, это не изменит фактов.

— Фактов? — я вскинула брови, чувствуя, как во мне закипает ярость. — Факт в том, что ты только что поднял руку на человека, который не так прост, как ты думаешь. Света — не просто сотрудница. Ты себе не представляешь, что с тобой сделают за этот удар. Вы с Перумовым настолько самоуверенны, что не видите вещей перед собственным носом.

— Я выполняю приказы, — повторил он, хотя в его голосе уже не было прежней уверенности. — Всё, что тебе нужно, — это выслушать Петра Алексеевича. Никто не собирается причинять тебе вред, если ты будешь вести себя разумно.

Продолжать разговор дальше смысла не было, поэтому я отвернулась в темное окно машины, за которым быстро мелькали огни вечернего города. Мне было холодно, очень холодно — свое пальто я оставила в Центре. Но я лишь упрямо сжала посиневшие губы.

Машина мчалась вперёд, и я смотрела, как за окнами темнеет всё больше, как огни города постепенно исчезают, оставляя нас в пугающей пустоте ночи за городом. Холод пробирался глубже, и я уже не чувствовала пальцев ног, но гордо держала голову высоко, стараясь не показывать страха, который медленно заполнял меня изнутри.

В голове всплыло воспоминание о бабушке. Она всегда была для меня примером стойкости и мужества, даже в самые тяжёлые времена. «Наверное, ей было ещё хуже», — подумала я. Закрыла глаза, вспоминая рассказы отца о поездах, набитых людьми, о холоде и голоде, о смертях и тяжелой, изматывающей работе в трудовых лагерях. Даже там, в нечеловеческих условиях адской жестокости, Оливия Вайдер головы не склоняла. Не смогут согнуть и меня.

Машина остановилась перед массивными воротами, и холодный ветер ударил в лицо, как только открылась дверь. Всеволод вышел первым, затем обернулся, ожидая, когда выйду я. Промокшие, заледеневшие в тонких ботинках ноги слушались плохо, но усилием воли я заставила себя идти ровно, словно не чувствуя ни ледяного ветра, ни страха, сжимающего изнутри.

Дом передо мной был величественным и мрачным одновременно. Он возвышался среди сугробов, окружённый лесом, будто намеренно огороженный от всего остального мира. Казалось, он был укрыт от посторонних глаз не только стенами, но и густой тишиной, словно сам воздух вокруг пропитан чем-то опасным и неизвестным.

— Пойдём, — бросил коротко Всеволод, указывая на вход.

Я кивнула, сохраняя холодное спокойствие на лице, и пошла следом за ним по широкой тропинке, вычищенной от снега, которая вела к массивной двери. Внутри всё сжималось, но я знала, что как только пересеку порог этого дома, назад пути не будет.

Мы остановились перед дверью, и Всеволод постучал, не оглядываясь на меня. Дверь тяжело открылась, и передо мной возник высокий мужчина — охранник, судя по всему. Он молча кивнул Всеволоду, пропуская нас внутрь.

Тёплый воздух, наполнивший холл, казался странно контрастным с холодом, который меня окружал снаружи. Но этот комфорт не принёс облегчения. Напротив, всё внутри напряглось ещё сильнее.

— Пётр Алексеевич ждёт вас, — сказал охранник, указывая на лестницу.