Воронье живучее

11

Гости, опять гости! Дадоджон чувствовал себя их пленником. С того дня, как он вернулся, в доме Мулло Хокироха, казалось, перебывал весь Богистан. Каждый вечер мехмонхона словно бы превращалась в общественную чайхану. Первыми появлялись старики, потом шли все, кто хотел, приходили малознакомые и даже вовсе не знакомые люди. Ахмад только и успевал кипятить воду и заваривать чай, а Дадоджон был вынужден восседать в переднем углу, отвечать на расспросы и после того, как гости удовлетворяли свое любопытство, выслушивать длинные, тягучие разговоры.

— Уважают, потому и навещают, — сладко улыбался ака Мулло. — Радость одного — радость для всех. Такая традиция.

Потом нужно было наносить ответные визиты близкой и дальней родне и друзьям дома. В воскресенье эти друзья устроили в честь возвращения Дадоджона празднество в самом райцентре, в просторном и роскошном доме управляющего райторгом Хайдара Мансурова. Гостей пригласили на вечер, так как днем все — и сельчане, и горожане — мобилизовывались на сбор хлопка. Назначить пирушку на вечер посоветовал Хайдару Мулло Хокирох. «Иначе будет неприлично», — сказал он. Бурихон, посмеиваясь, добавил:

— Бессовестно будет.

Они старались все учесть и предусмотреть…

Угощение было щедрым и обильным, выставили яства, давно не виданные. Одних только лепешек напекли пять или шесть видов. Были разнообразные сладости и фрукты, арбузы, виноград, дыни, фисташки… Пригласили двух певцов-музыкантов, один пришел с тамбуром, другой — с дутаром[27].

Однако вечер проходил скучно, беседа не клеилась. Бурихон и Абдусаттор, пытаясь оживить компанию, принялись рассказывать всякие забавные истории и анекдоты. Гости смеялись, но смех звучал натянуто и неискренне. Всем словно чего-то не хватало. Дадоджон сидел и молчал, мрачный как туча.

Старик знал, что хозяин дома боится его гнева, и поэтому не выставил ни одной бутылки спиртного. Но, как видно, без этого сегодня не обойтись. Один раз, в день приезда Дадоджона, он сделал исключение, упоил гостей в собственном доме: так было нужно. К сожалению, нужно и сейчас. Вино развязывает языки и сужает мозги, тем лучше… Грешно, конечно, да нет ворона без пятна и пророка без порока, а господь бог всепрощающий, милостивый, милосердный… Главное — расшевелить Дадоджона. Он вроде бы не любит пить, но когда выпьют и развеселятся вокруг, глядишь, разойдется и он.

Рассудив таким образом, Мулло Хокирох обратился к хозяину:

— Почтенный Хайдар! Вижу, что без вина не возгорится пламя веселья. Подайте, пусть по маленькой выпьют.

— Перед вами совестно, — проговорил Хайдар, потупившись, хотя в душе и возликовал. — Вы-то не пьете…

Мулло Хокирох снисходительно улыбнулся:

— Ничего, хоть я и не выпью, а от радости опьянею больше вашего.

Хайдар выскочил в прихожую и тут же вернулся с двумя бутылками водки и двумя бутылками коньяка. Его брат принес еще несколько бутылок вина и рюмки. Гости сразу оживились, зазвучали тосты, сперва за здоровье ака Мулло, потом за Дадоджона — орла, богатыря и героя, славу и гордость семьи и друзей, за его успехи и счастье.

Бурихон блистал красноречием, произнес один за другим несколько тостов, затем стал предоставлять слово другим. Он раскраснелся, его глаза возбужденно блестели, мясистые губы лоснились.

Дадоджон выпил две рюмки подряд, остальные только пригублял. Вино несколько взбодрило его, однако он больше слушал, чем говорил, и если улыбался, то по-прежнему грустно.

Слово дали Нуруллобеку. Он кашлянул, прочищая горло, поднял рюмку и, глядя на Дадоджона, сказал:

— Мой дорогой друг, любимый брат и товарищ Дадоджон! Вот уже несколько дней мы парим в небесах от радости, потому что ты, дорогой, пройдя сквозь огонь священной войны, вернулся к нам в полном здравии. Это прекрасно. Но я вижу, сегодня ты не в себе, что-то омрачило твою душу, ввергло в печаль. Мне больно видеть тебя в таком настроении. Зря ты печалишься, зря терзаешь себя! Все в этом мире: хорошее и плохое, доброе и злое — все проходяще, а поэтому никогда не стоит горевать. Как мудро сказал Омар Хайям:

Вот поэтому, дорогой друг Дадоджон, я призываю тебя откинуть все горести и печали. Ты видел самую большую в мире беду — войну. По сравнению с нею все остальные беды — ничто! Так что выше голову, друг! Живи и радуйся! Я пью за твое здоровье.

Тост Нуруллобека понравился Дадоджону. Он выпил свою рюмку до капли и, показав ее, пустую, Нуруллобеку, сказал:

— Мы уйдем, другие придут и тоже уйдут. Правильно, дружище, золотые слова!

По просьбе Хайдара певцы взяли в руки тамбур и дутар, подладили струны и искусно сыграли старинную мелодию. Они были мастерами своего дела, и звуки, которые они извлекали из певучих натянутых струн, и песни, которые пели они прекрасными голосами, рассказывали о жизни и смерти, о радостях любви и тоске одиночества. Дадоджону казалось, что песни эти про него, что в них воплотились его желания, его состояние.

Певцы пропели:

Услышав эти слова, Дадоджон заплакал. Он не чувствовал слез и поэтому не смахивал их и не утирал.

Глядя на него, загрустили все гости. Лишь Мулло Хокирох посматривал на брата лукавыми, хитро блестящими глазками и смеялся в душе.