Воронье живучее

32

Наутро Мулло Хокирох не смог встать с постели. Нестерпимая головная боль затмевала свет, он метался, стонал и кричал. Его жена и Ахмад не знали, что делать. Испекли, как он велел, блин и положили горячим на голову, сверху накрыли ватой и крепко завязали — не помогло. Призвали кишлачного муллу, которого Мулло Хокирох прежде ни в грош не ставил, даже отвращал от него прихожан. Тот, следуя указаниям самого Мулло, прочитал несколько сур из корана, дунул влево и дунул вправо, дунул вверх и вниз — все без пользы. Наконец жена догадалась принести большую чашку жирного, заправленного маслом и каймаком ширчая.

— Попробуйте выпить, — сказала она, — авось полегчает:

Как утопающий хватается за соломинку, так Мулло Хокирох схватился за чашку и выпил обжигающий внутренности ширчай. По телу растеклось тепло, выступил пот, и боль действительно отпустила. Едва Мулло Хокирох успел облегченно вздохнуть, как у его изголовья появился Ахмад и сказал, что пришел начальник милиции Абдусаттор.

— Пусть войдет! — приоткрыл Мулло Хокирох глаза.

Абдусаттор вошел в мехмонхону, скрипя сапогами, и с порога затараторил:

— Господи боже, вы в постели? Что с вами, почтенный? Неужто все это от кулаков Бобо Амона?

Старик промолчал, — только скривил в усмешке лицо и поморщился от боли. Но потом, когда Абдусаттор уселся возле постели и произнес «аминь», он тихо, с трудом разжимая губы, вымолвил:

— Боюсь, что сотрясение мозга… Убью, говорил проклятый…

— Не уйти и ему от наказания! — сказал Абдусаттор. — Я посадил его, утром забрали. Дайте мне акт, будет основанием.

— Я сперва не хотел. Мне плохо сейчас… обидно стало… — Мулло Хокирох на миг прикрыл глаза. — Проучи его там, потом в суд передай. Только сделай все по закону.

— Все будет сделано как надо, — сказал Абдусаттор и прибавил: — Плохо, что вы слегли. Привезти врача?

— Нет, не надо, сам выкарабкаюсь… Что нового о Дадоджоне?

— У меня ничего. Я думал вас спросить.

— Ничего я не знаю, — поморщился старик. — Все мои страдания из-за него. Ради него, непутевого, стараюсь, а он, дурак, бегает от меня. От счастья своего убегает.

— Может, задержать его?

— Ты все шутишь?

Но Абдусаттор не шутил. Ему ничего не стоило послать милиционера. Он не любил миндальничать, предпочитал рубить сплеча, используя власть и силу. Дай Мулло Хокирох согласие, он доставил бы Дадоджона под конвоем да еще со связанными за спиной руками.

Представив эту картину, Мулло Хокирох взглянул на Абдусаттора и не сдержал вздоха: ну и тупица, дурак дураком. И на таких опираться? Один стоит другого: Абдусаттор болван, Хайдар гуляка, Бурихон… нет, Бурихон уже не опора. Пока он еще сидит в кресле, но карьере его конец! Он теперь только на то и годен, чтобы помочь замести кое-какие следы. Один был среди них достойный — Нуруллобек. Но он, Мулло Хокирох, сам оттолкнул его, сам сделал своим врагом…

— Что с Нуруллобеком? — спросил Мулло Хокирох.

Абдусаттор помрачнел:

— Выпускают его…

— Когда?

— Может, даже сегодня. Бурихон получил предписание.

— Я так и знал, — сказал Мулло Хокирох и, пожевав губами, добавил: — Ладно, пусть выпускает. Хватит с Нуруллобека и тех дней, что посидел за решеткой. Теперь он будет умнее.

— На всю жизнь запомнит! — засмеялся Абдусаттор. Глянув на часы, он сказал: — С вашего позволения, я пойду.

Старик кивком головы разрешил ему удалиться. Абдусаттор попрощался и ушел. Голову снова стиснуло железным обручем, боль, от которой впору лезть на стенку, пронзила все тело. Мулло Хокирох закричал, впал в беспамятство, стал бредить. В комнату прибежала жена; не зная, как помочь, села у его изголовья и уставилась на него.

Эта морщинистая, с потухшими глазами старуха знала все секреты и тайны Мулло Хокироха. Может, поэтому и была она такой покорной, боязливой. Она не жила — увядала. Не видела ни одного светлого дня, не слышала ни одного доброго, ласкового слова, знала только хлопоты по дому, безропотно исполняя все, что скажет муж. Если она о чем-то печалилась, то никто об этом не догадывался, если кого-то жалела, то молчком. Она не докучала мужу расспросами, не высказывала никаких желаний, будто их у нее не было. Именно такая жена, незаметная, как тень, тихая, как мышь, и нужна была Мулло Хокироху. Он внушал ей, что она перед ним виновата — оставила его без детей, бесплодна, — и, попрекая этим, твердил, что терпит ее лишь из милости и сострадания. А в душе смеялся над ее глупостью и доверчивостью. Он-то прекрасно знал, что виноват в этом сам.

Сидя сейчас у изголовья мужа, слушая его душераздирающие стоны, старуха думала, что неспроста терзает его адская боль. Это бог карает за грехи. Зло не остается безнаказанным, за все воздается. Может, те, кого стариц заставил страдать, денно и нощно проклинали его, желали ему корчиться в муках, искать избавления в смерти и не найти… И вот их проклятия сбываются.

Вдруг вбежал Ахмад и сказал, что тетушка Нодира ведет врача. Старуха встала с места и засеменила навстречу…

— Салом, ака Мулло! — сказала тетушка Нодира, приблизившись к постели. — Что это с вами случилось? Вчера чувствовали себя хорошо?

Старик, заслышав голос председательницы, хотел было приподнять голову, однако не хватило сил. Он едва открыл глаза, с трудом разнял губы:

— Ничего, пройдет…

— А я и не знала, мне Абдусаттор сказал. Доктор как раз был у меня в кабинете, мы и прибежали, — сказала тетушка Нодира и отошла, уступив место врачу.

Проверив пульс, прослушав сердце и легкие, пощупав ребра и голову, врач сказал, что ушибы сильные, но переломов нет. Требуется абсолютный покой, придется несколько дней полежать.

— Раз надо — лежите! — сказала тетушка Нодира.

— А работа как? — спросил Мулло Хокирох, чуть-чуть пришедший в себя. — Нельзя держать амбар на замке.

— Найдем выход! — ответила тетушка Нодира. — Мир будет вертеться и без нас с вами.

— Так-то оно так, только это… я амбар берегу пуще глаза, как же доверю его другому?

— Найдем честного человека, не беспокойтесь. Отлеживайтесь, поправляйтесь.

— Спасибо, почтеннейшая, да продлит всевышний ваши годы нам на благо, — произнес с легким вздохом Мулло Хокирох.

Врач сделал ему укол, потом дал коробочку с таблетками, сказал, чтоб принимал три раза в день, и стал собирать свою сумку. Тетушка Нодира поднялась.

— Ну, ака Мулло, отдыхайте. Нам пора. Я еду в Сталинабад, на слет хлопкоробов. Если будут какие поручения, с удовольствием исполню.

Мулло Хокирох, немного подумав, сказал:

— Мне бы с вами поговорить надо.

— Пожалуйста, я слушаю. — Тетушка Нодира снова села, потом сказала врачу: — Вы не ждите меня, идите. Спасибо вам. Прошу навещать ака Мулло, не оставляйте его своими заботами. До свидания, доктор!

Когда врач ушел, Мулло Хокирох раздвинул губы в слабой улыбке.

— Я слышал, Нуруллобека выпускают из тюрьмы. Прошу вас, зайдите в Наркомпрос, объясните им, что его посадили ошибочно, он ни в чем не виновен, и попросите, чтобы, если это возможно, вернули его на прежнее место, директором интерната.

Услышав это, тетушка Нодира изумилась. Она знала, за что арестовали Нуруллобека и кто способствовал этому. Старик, похоже, считает нас дураками, подумала она.

— Я знаю, — продолжал Мулло Хокирох, — вы и другие поверили клеветникам и думаете, что я имел отношение к аресту Нуруллобека. Но все это сплетни. Правда, недавно я отказался исполнить несколько его просьб, отругал его, прогнал от себя и пригрозил, что первый сообщу куда следует, если будет нарушать законы. Он обиделся на меня. Но какой отец сажает собственного сына в тюрьму? А я считаю его за сына, не отличаю от Дадоджона. — Мулло Хокирох вздохнул: — Своевольная нынче молодежь, Обидно мне, сестра моя, все это видеть и слышать. Сердце кровью обливается. Небось говорят, что и Бобо Амона взяли из-за меня. Ведь говорят, а?

— А разве не по вашей жалобе его взяли?

— Нет, я простил его в тот же час и акт, который составил сгоряча, тогда же порвал. Пусть бог его судит.

— М-да, — качнула головой тетушка Нодира. — За что же тогда арестовали несчастного старика?

— Я не знаю, мне только что сказал об этом Абдусаттор. Уверяет, что так требует закон, не имеет права спускать!

Тетушка Нодира опять подивилась: ну и старик, вот шарлатан! Кто поверит, что он простит Бобо Амону свой позор? Что за новый фокус придумал? Ой, как востро надо держать с ним ухо!..

— Нехорошо получилось, — сказала тетушка Нодира в ответ на слова Мулло Хокироха. — Вашу ссору мы бы сами уладили, без милиции и суда. Несчастный старик потерял голову от нежданной беды. Он, конечно, виноват, поступил с вами не по-людски, но сажать его из-за этого не стоило. Честно сказать, узнав об этом, я обиделась на вас.

— И зря! Зря, почтенная! Зря, Нодира-бону! Поверьте, я тут ни при чем, ей-богу! — воскликнул Мулло Хокирох с таким жаром, будто и не было у него никакой боли. — Аллах всемогущий, всезнающий и видящий — свидетель, что я никуда не писал, никому не жаловался. Вы можете проверить. Старик вконец распустился, не давал мне проходу… Ну, сами посудите, как я мог быть виноват в смерти его дочери Наргис, да успокоит господь ее душу?! Это же от бога, а я всего-навсего презренный раб божий. Если судьба отпустила ей короткий век, я-то при чем? Мой непутевый брат разве слушается меня? Сколько я твердил ему, что и здесь найдем работу, нечего ездить в столицу, — плюнул на мои слова и уехал. Клянусь всевышним, не знал я про их отношения. Теперь, когда бедной девушки не стало, а брат мой в бегах, Бобо Амон вцепился в меня. Чего только не наговаривает!.. Мулло Хокирох чуть не сказал: «наговаривает, что я виновен в смерти вашего отца», — но в последний момент прикусил язык и, запнувшись, сделал вид, что ему тяжело дышать.

— Не горячитесь, успокойтесь, — сказала тетушка Нодира.

— Рассудите нас, проявите человечность. Стар я уже, невмоготу мне сносить такое. Если господь сейчас возьмет мою душу, для меня не будет большего счастья, — произнес Мулло Хокирох со слезою в голосе.

Душа тетушки Нодиры дрогнула, она упрекнула себя: «Нашла время сердиться на старика!»

— Не расстраивайтесь, все уладится, — продолжала она. — Вот вернусь из столицы, тогда и поговорим: и вы поправитесь, и Бобо Амона, раз нет у вас к нему претензий, выпустят. Я через неделю вернусь… Ну, до свидания, мне пора. Поправляйтесь!..

Тетушка Нодира встала, но Мулло Хокирох опять удержал ее.

— Нодира-бону, — сказал он, — вы конечно же, знаете, что мы сосватали Дадоджону сестру Бурихона, а он удрал в степь и никак не хочет возвращаться. Сраму из-за его глупостей не оберешься, стыдно людям в глаза смотреть. Может, отправить невесту к жениху, вдруг он привяжется сердцем, не устоит и вернется, и я умру спокойно.

— Воля ваша, отправляйте! Я-то чем могу помочь? — развела руками удивленная тетушка Нодира.

— Помогите, включите Марджону как медсестру в бригаду, которую отправляют к чабанам. Этот доктор, дай бог ему счастья — полегчало мне от его рук, — он ведь был у вас по этому делу, не так ли?

— Так, — ответила тетушка Нодира и, не сдержавшись, рассмеялась: — Ну и хитрец вы, ака Мулло, хитрец! Надо же так ловко придумать, просто поразительно!.. Я не против, как вернусь: решим и отправим.

— Да что тут решать, если вы не против, я прослежу… договорюсь с врачом… сделаю…

— Делайте! — сказала тетушка Нодира и, попрощавшись, ушла.

Мулло Хокирох остался доволен собой и только потом, спустя час или два, спохватился: нельзя допустить, чтобы тетушка Нодира влезла в его отношения с Бобо Амоном. Черт знает, чего может наговорить ей проклятый кузнец про убийство ее отца. Надо заткнуть ему рот навсегда. Нодира конечно же помнит, как горько оплакивал Мулло Хокирох гибель Карима-партизана, что именно он, Мулло Хокирох, чаще всех навещал ее тогда и даже предлагал ей перейти жить к нему в дом. Но человеческое сердце так уж устроено, что добро забывает скорее, чем зло. Кто знает, как себя поведет Нодира, если Бобо Амон ляпнет ей про убийство отца? Нет, нельзя допускать, чтобы сумасшедший кузнец продолжал трепать языком, надо… да, надо доказывать, что он рехнулся. Не удастся сгноить в каталажке, так засадить в сумасшедший дом!..

А тетушка Нодира, покинув двор Мулло Хокироха, думала о том, что этот смиренный, исполнительный, энергичный старик хитер и умен. Никогда не знаешь, на что он способен. Кто он, друг или враг? Можно вспомнить немало фактов, убеждавших, что он искренний, преданный друг. И все-таки он неприятен. Многие его поступки казались просто противоестественными. Взять историю с Нуруллобеком, с Бобо Амоном! Она навестила его сейчас только из-за своего характера: ей и впрямь не хватает твердости. Но, с другой стороны, разве могла не навестить? Когда человек в беде, от него не отворачиваются, как бы неприятен он ни был. А Мулло Хокирох лично ей ничего плохого не сделал, наоборот, много помогает…

Не успела тетушка Нодира войти в дом, — подкатил райкомовский «виллис»; за нею, как обещал, заехал Аминджон Рахимов.

— Готовы? — спросил он, поздоровавшись.

— Да, сейчас возьму чемодан, попрощаюсь с детишками — и поедем, — ответила тетушка Нодира.

По дороге на станцию она рассказала Аминджону, что Бобо Амон арестован, а Мулло Хокирох слег. Аминджон нахмурился.

— По-моему, — сказал он, — Мулло Хокирох ясно заявил на собрании, что не имеет претензий к Бобо Амону. За что же арестовали несчастного старика?

— Я и сама удивляюсь. Мулло Хокирох божится, что он не подавал никаких заявлений и акт, который, сгоряча составил, порвал и выбросил.

— Тогда к этому делу приложили руки Сангинов и прокурор, — предположил Аминджон. — Ах, Сангинов, Сангинов, — покачал он головой, вспоминая, каким рьяным защитником Мулло Хокироха показал себя вчера на собрании секретарь партийно-комсомольской ячейки.

— А я удивляюсь, как после такого фельетона прокурор удержался в своем кресле, — сказала тетушка, Нодира.

— К сожалению, это вне нашей компетенции, разбираются соответствующие органы.

— Но его даже не исключили из партии!

— Да, ограничились строгим выговором, — вздохнул Аминджон и добавил: — Большинством в два голоса… — Немного помолчав, он задумчиво произнес: — Чем-то мешает Бобо Амон Бурихону и Мулло Хокироху, что-то между ними пролегло. Может быть, кузнец знает какую-то тайну, и они боятся его… боятся, что он помешает им жить.

— Может быть… — согласилась тетушка Нодира. — Мулло Хокирох никого, кроме Бобо Амона, не боится. Сколько помню, Бобо Амон ненавидит Мулло Хокироха, но тайн своих не выдает, молчит.

— Несчастный старик! Я позвоню со станции прокурору, поручу разобраться и отпустить. Если, конечно, причина ареста — избиение Мулло Хокироха.

— Опять прокурору?

Аминджон усмехнулся, развел руками:

— Пока это его обязанность, не ждать же, когда сменят!

Машину тряхнуло на выбоине, Аминджон, ударившись головой о брезентовую крышу, сказал шоферу:

— Осторожнее, не надо гнать. — И опять повернулся к тетушке Нодире: — В Сталинабаде я постараюсь поговорить с прокурором республики, попрошу поскорее решить.

— Да, надо поскорее, — поддержала тетушка Нодира. — Еще Саади писал, что из волчонка вырастет волк, даже если он растет среди людей.

Аминджон рассмеялся.

— Саади великий поэт, но его философия нас не устраивает. Сын за отца не отвечает, если, конечно, идет верной дорогой.

— А если по кривой?

— Тогда пусть пеняет на себя. С нами ему не по пути.

Впереди показалась станция. Разговор прекратился.