23

В понедельник Дадоджон проснулся рано. За окном было пасмурно, шел дождь. В коридоре беспрерывно топали, громко разговаривали и смеялись. Видимо, этот шум и разбудил его. Он глянул на часы: семь двадцать пять. Все равно минут через пятнадцать пришлось бы вставать. Пока сделает зарядку, умоется и оденется, позавтракает, будет в самый раз. Вчера поленился, вышел из гостиницы поздно, попал в руки шеф-повара ака Истада, и день пропал. Его взяли с собой на базар, потом повезли в Орджоникидзеабад к каким-то своим родственникам или дружкам, черт их разберет!.. Возвратились поздно, устал, как собака, едва добрался до постели. Но хорошо, что проявил характер и мало выпил. Сказал: «Все, я больше не буду» — и больше не пил. Поэтому сегодня не болит голова, чувствует себя отдохнувшим.

Дадоджон радовался, что сумел выдержать, не поддался пьяным уговорам. Значит, есть у него характер, надо стоять на своем, а не плыть по течению, не быть, как говорил муаллим Салохиддинов, рабом обстоятельств. К девяти он пойдет в наркомат и посмотрит, как все обернется. Если не выдадут диплома, махнет рукой и сегодня же укатит домой, наплюет на планы ака Мулло и поступит в милицию. Чем он хуже Махмуджона? Кто знает, может, и в нем раскроется талант Шерлока Холмса? Стал же на фронте неплохим, даже отличным артиллеристом, хоть до войны техникой не интересовался.

Жаль, что вчера из-за этого пройдохи Истада не удалось встретиться с Махмуджоном. Но сегодня он обязательно позвонит ему. Если придется идти на работу в милицию, то не лучше ли здесь, в Сталинабаде?

Без четверти девять он выходил из гостиницы, как вдруг его окликнул администратор.

— Гражданин! — сказал он. — Вам придется сдать номер. Пока могли, мы вас держали. Освободите, пожалуйста, номер к четырем часам дня.

— Я еще не кончил своих дел, — сказал Дадоджон. — Куда же мне деваться?

— Если захотите, переведем в другой номер.

— В какой?

— Общий, двенадцатиместный.

— Ладно, я вернусь, потом решим.

— Я предупредил вас, претензий не предъявляйте!

Дадоджон с усмешкой подумал, что администратору, наверное, нужна взятка, надумал получить «бронь» из его кармана. «Черта лысого ты у меня получишь! — засмеялся Дадоджон в душе. — Если понадобится, напущу на тебя ака Истада — вы две половинки одного яблока, сговоритесь. А нет, приведу к тебе Махмуджона…»

Подошел автобус, Дадоджон залез в него и сел на свободное место у самого выхода.

В приемной наркома никого не было. Дадоджон смело открыл дверь и вошел в кабинет. Нарком сидел за большим письменным столом, на котором стояли несколько телефонов, массивный чернильный прибор, громоздились разноцветные толстые папки: одну из них хозяин кабинета листал.

— Здравствуйте, товарищ нарком! — сказал Дадоджон. — Извините, что вошел без разрешения, секретарши нет, и я…

— Ничего, проходи. Садись! Кто таков?

— Я Остонов Дадоджон из Богистана, — представился Дадоджон, немного смущенный простецким обращением наркома. — Недавно демобилизовался.

— Очень хорошо. Когда был призван?

— В феврале сорок второго. Я окончил юридическую школу, несколько месяцев был на стажировке, пока не призвали. Воевал до последнего дня, был в Польше, Венгрии, Германии и Чехословакии.

— В каком звании?

— Лейтенант.

— Хорошо, очень хорошо… Ну, а что привело тебя сюда? Работать будешь? Или продолжать учиться?

— Я приехал получить диплом, а потом направление на работу. Но…

— Что «но»?

— Директор школы товарищ Гаюр-заде не выдал мне диплома. Сказал, что прежде должен отработать год.

— Таковы правила, — улыбнулся нарком. — Гаюр-ака сказал тебе правду. Но раз ты уже работал, а тем более участник войны, можно сделать исключение.

— Спасибо, товарищ нарком! — воскликнул Дадоджон. — Это же самое я говорил Гаюр-заде. Однако Гаюр-заде…

— Он не вник, — сказал нарком и нажал на кнопку.

Вошла секретарша.

— Соедините меня с Гаюр-заде, — распорядился нарком.

Секретарша вышла. Нарком улыбнулся Дадоджону и снова взялся листать папку. Найдя какую-то бумагу, он углубился в нее, а Дадоджон вдруг услышал стук своего сердца… Интересно, что ответит Гаюр-заде? Он, разумеется, обязан выполнить указание наркома. Иначе и быть не может. Если начнет тянуть, можно будет спросить, на каком основании сделал исключение из общего правила для завмаговского сынка Шарифджона Лутфуллаева. Бой так бой…

— А где ты хочешь работать? — вдруг спросил нарком.

Дадоджон облизал пересохшие губы и ответил:

— Не знаю. Куда пошлете…

— По-моему, раз у тебя нет опыта, стоит поработать помощником опытного прокурора или судьи и лишь потом переходить на самостоятельную работу.

Дадоджон не успел ответить. На столе замигала лампочка, и нарком поднял телефонную трубку. Вначале он говорил с Гаюр-заде резким, жестким тоном, но потом стал слушать внимательно и лишь иногда вставлял: «Ну да?», «Установлено?», «Так, так…» — и при этом искоса поглядывал на Дадоджона, затаившего дыхание. Наконец он произнес: «Ладно, разберемся» — и, положив трубку, глянул в упор и спросил:

— Какое у тебя социальное происхождение?

— Из дехкан, — машинально ответил Дадоджон и похолодел.

Вот где всплыло то, что он давным-давно позабыл. Да, он сын дехканина, но не бедняка и даже не середняка, а богатея мироеда, да еще запятнанного кровью. Он хорошо знал, что его отец был басмачом и сдался на милость властей. И уцелел лишь благодаря обещанной ему амнистии. Но он тогда был ребенком, учился в школе… он не помнит отца, его вырастил старший брат, колхозник, авторитетный, уважаемый человек.

— Гаюр-заде утверждает, что ты скрыл некоторые факты своей биографии, — сказал нарком. — Твоего отца осудили как басмача, это верно?

Дадоджон не смог сразу ответить; досада, обида и боль сжали горло. Он ощутил себя жалким и слабым. Его глаза расширились от страха, когда он увидел, как нарком нажал на кнопку звонка, чтобы вызвать секретаршу. И словно из туманной дали донесся до него голос наркома, попросившего секретаршу пригласить заведующего отделом кадров с личным делом Дадоджона Остонова. Нарком больше не смотрел на него…

— Я был маленьким, совсем маленьким… — с трудом вымолвил Дадоджон. — Я ничего не помню… Меня воспитал комсомол. Я воевал, имею награды… На фронте меня приняли в партию… Неужели…

— Разберемся, — сказал нарком и уставился на дверь.

Заведующий отделом кадров, смуглый высокий мужчина средних лет, вошел в кабинет быстрым шагом, положил перед наркомом серую папку с крупной черной надписью «Личное дело» и сказал:

— Некоторые материалы Гаюр-заде принес два дня назад, не успели подшить. Извините.

— Садитесь! — сказал нарком и внимательно, от первого до последнего листка просмотрев дело, глянул на Дадоджона. — Ясно, — произнес он, закрыл папку и уточнил: — Значит, раньше этих материалов не знали?

— Нет, — ответил заведующий. — Мне кажется, они поступили в школу недавно, ну, может быть, несколько месяцев назад.

— Так правилен этот факт или нет? — вновь посмотрел нарком на Дадоджона.

— Я все сказал, — ответил Дадоджон, немного осмелев. — Если сын отвечает за отца, я в вашей власти.

Нарком улыбнулся.

— Сын не отвечает за отца, ты это обязан знать, — сказал он. — Но тебе не следовало скрывать, надо было написать всю правду… Ладно, посчитаем твоей ошибкой, отнесем на издержки молодости, как-нибудь уладим. Думаю, мы выдадим тебе диплом.

— Когда? — вырвалось у Дадоджона.

— Через несколько дней у нас совещание… — начал было нарком, — однако тут же оборвал себя и сказал: — Но ты езжай домой. Диплом мы вышлем в Богистан… потом.

— Значит, мне искать другую работу? — запальчиво произнес Дадоджон.

Нарком вновь улыбнулся.

— Не горячись! — сказал он. — Ты парень смышленый, должен понимать, что к чему, и делать правильные выводы. Диплом свой ты получишь, это я тебе говорю! Но наберись терпения, ясно? Я сегодня же позвоню вашему секретарю райкома Аминджону Рахимову, он подыщет тебе подходящее место. Ты можешь поработать пока юрисконсультом или в адвокатуре, мы выдадим тебе временное удостоверение.

— Спасибо! До свидания! — крикнул Дадоджон, вспылив, и выбежал из кабинета. Он трясся от охватившего его бешенства. В висках стучало, голова раскалывалась.

К гостинице Дадоджон подошел, сгорбившись, словно под ярмом. В вестибюле, у барьера, за которым восседал администратор, стоял Истад-ака с каким-то краснолицым толстым мужчиной.

— Эй, эй, иди сюда, дорогой! — помахал Истад-ака рукой. — Вот еще один наш земляк объявился. Вы знакомы?

— Нет, — сказал Дадоджон.

— А я наслышан про вас, — разулыбался мужчина. — Вы гордость нашего Богистана, восходящая звезда! В Богистане только про вас и говорят. Ваш ака Мулло на редкость прекрасный человек. Энергичный и щедрый, отзывчивый, добрый!.. Говорят, он сосватал вам сестру прокурора, вроде и помолвка была?..

— Помолвка? — удивленно произнес Дадоджон.

Мужчина расхохотался:

— Ах, шутник!.. Невинная дева!.. Артист!.. В вас пропадает артист!

Кто знает, сколько он и Истад-ака заливались бы смехом, да, к счастью, администратор протянул мужчине ключ от номера, и они, подняв тяжелые чемоданы, стоявшие у их ног, сказали, что через полчаса зайдут за Дадоджоном, и полезли, пыхтя, на второй этаж.

— Что же вы не сказали, что вы друг и земляк нашего уважаемого ака Истада? — льстиво улыбаясь, спросил администратор.

Дадоджон зло посмотрел на него и ответил, что идет на вокзал за билетом, вечером освободит номер и просит об одном: чтобы его оставили в покое.

Загрузка...