Выстрел в лесу

Дети находят первого преступника

После окончания церемонии Марцеле с Алпукасом вышли из костела. Ромаса они нашли возле ограды. Задрав голову, он глядел на ворон, круживших над колокольней, столетними липами и кленами.

Лицо Марцеле все еще горело от стыда, и женщина не смела поднять головы, чтобы не встречаться взглядом со знакомыми. И, хотя никто не заметил, что случилось, ей казалось, все осуждающе смотрят на нее. А мальчик, должно быть, и сам не понимает, что натворил. Его лицо так безмятежно, глаза такие невинные и ясные, что Марцеле не стала упрекать племянника. Она только глубоко вздохнула и сказала:

— Пойдемте, дети.

Людской поток вынес их за ворота. Они пересекли опустевшую площадь и свернули на главную улицу, в самом конце которой бурлил базар.

Дети шли впереди и о чем-то говорили, что-то показывали друг другу, смеялись. Марцеле смотрела на них — резвых, беззаботных, — и сердце расстроенной женщины понемногу оттаивало… Досада прошла, и сейчас ей было только грустно.

Видит бог, она хотела добра… Ее дети все в свое время хорошо приготовились к конфирмации. Йонас, Юле… Пусть они теперь и не заглядывают в костел… Это их дело, выросли. С Ромукасом вышло иначе. Но совесть ее спокойна: Марцеле сделала все, что могла. В конце концов, есть у ребенка мать, пусть она и переживает.

А все-таки Марцеле было жалко, что с Ромасом так получилось. До чего же они красиво стояли! Уж так красиво! Но что поделаешь? Она успела полюбить этого мальчика, шустрого, своенравного, упрямого козленка. Известно, городской, по-другому растили, по-другому воспитывали. А все равно: привязалась к нему, словно к родному сыну, и как подумает, что придет время и Ромас уедет, ей становится тяжко.

…Они попали в самую гущу толпы и с большим трудом пробрались к телеге. Отца еще не было. Гнедко, похрустывая, жевал траву. Марцеле достала из-под сиденья кошелку с едой. Там были яйца, масло, сыр, вареная свинина, литровая бутыль молока. Мальчики почувствовали, что основательно проголодались.

На других возах тоже сидели колхозники, съехавшиеся в местечко. Они уже кое-что продали, кое-что купили, повидались со знакомыми, с родственниками, и кто не побывал в закусочной, теперь подкреплялся прямо на возу, потягивая домашнее пиво.

Когда дети наелись и напились, Марцеле дала им денег.

— Ступайте погулять, конфет себе купите. Только не потеряйтесь: может, долго не задержимся, поедем.

Повторять не нужно было. Вскоре мальчики уже шныряли между возов, прыгая через дышла, оглобли. В одном месте женщины продавали яйца, масло в мисках, прикрытых капустными листьями, большие белые головки сыров; из корзин высовывались утки, боязливо выглядывали куры, петухи.

Алпукас смешно вытянул шею, присел и закричал, как настоящий селезень:

— Кря-кря-кря!

Сразу же отозвался десяток утиных голосов. Поднялся такой гам, что Ромас заткнул уши.

Довольный Алпукас смеялся. Какая-то старушка погрозила ему:

— Ах ты негодник, уточек дразнить вздумал!..

Они юркнули в сторону и наткнулись на Кумписа. Сержант выглядел странно и непривычно. В руке он тащил тяжелую корзину с покупками, а под мышкой был зажат селезень. Ромас возмутился:

— Что это за милиционер — по рынку с корзинкой разгуливает!

Казалось, мальчики бесцельно бродят по базару, но на самом деле они, не сговариваясь, дружно пробирались к брезентовым палаткам на другом краю площади. Они еще утром приглядели там баранки и леденцовых петушков.

Дорогу им преградили два тесно сдвинутых воза. Но для ребят это не было препятствием. Мальчики ловко перелезли через них и почти сразу заметили то, от чего их сердца замерли, а потом часто-часто заколотились…

— Алпук, видишь?

— Вижу — сапоги! — боязливо шепнул Алпукас.

— Те самые, Алпук!

— Ага! Я тоже узнал.

Мимо них через толпу пробирался невысокий человек в сбитом на правое ухо картузе, с лихо закрученными рыжими усами и в желтых сапогах, точно таких, какие они видели в лесу.

— Ромас, Ромас, как быть? Он уходит!..

— Не спускать глаз, следить! Только осторожно, чтобы не выдать себя.

И они двинулись за человеком, который локтями прокладывал себе дорогу.

— Ты его знаешь, Алпук?

— Зн-на-аю-у… Кажется, из нашей деревни, с самого краю. Как же его фамилия?.. Ой, Ромас, он свернул! Давай быстрей…

Дети шмыгнули под телегу.

А человек вроде ничего не подозревал. Он то поглядывал на клетку с курами, то поглаживал овцу, то дергал свинью за хвост…

Выглядел человек довольно чудно: сапоги желтые, начищенные до блеска, совсем еще целые, картуз новехонький, прямо из магазина. А на плечах, несмотря на жару, — донельзя заношенный кожушок, лоснящийся, мятый, будто его бык жевал; жалко смотреть — заплата на заплате. Алпукас силился вспомнить, как зовут человека. Но вскоре это выяснилось, и выяснилось совершенно неожиданно. Проходя мимо одного из возов, незнакомец дернул за ухо большого жирного борова. Боров завизжал. Стоявший рядом мужчина обернулся и крикнул:

— Эй, Зуйка, уж не хочешь ли купить кабанчика?

— Гм! Куда мне такого кота драного? — пренебрежительно махнул тот рукой и горделиво прошествовал мимо.

Его проводил дружный смех.

— Это же Зуйка, Зуйка! — схватил Алпукас Ромаса за руку. — Вспомнил: его пьянчужкой зовут. А живет за лесом, в самом конце. Это он.

— Он, он! — взволнованно зашептал Ромас. — Точно такие же желтые сапоги и одет точно так…

Зуйка с кем-то заговорил. Ребята остановились.

— Что делать, Ромас? Уйдет…

— Надо отцу сказать.

— А где ты его найдешь?

— Может, уже пришел. Я побуду здесь, а ты сбегай посмотри.

— Ладно.

Алпукас мигом обернулся.

— Нет, еще не приходил! — запыхавшись, доложил он.

— Постой, мы же видели сержанта!

— Теперь ты иди искать. Я покараулю.

Ромасу не очень-то хотелось идти одному.

— А может, вместе сходим, пока он разговаривает?

Зуйка стоял, прислонившись к возу с поднятыми к небу оглоблями. Препираться было некогда, и ребята, приметив воз, помчались на поиски сержанта. Нашли его уже у выхода, где он задержался совершенно случайно. Привязанная к одной из телег лошадь вывалила траву на землю. Сержант не мог спокойно пройти мимо. Поставив корзину, он собирал траву и бросал ее на воз.

— Товарищ сержант! — смело позвал его Ромас.

Тот обернулся.

— Дядя, идите быстрей, там Зуйка в желтых сапогах, — волновался Алпукас.

— Какие сапоги, какой еще Зуйка? — не разобрал сразу сержант.

— Он убил оленя! — выпалил Ромас.

— А-а! — сообразил Кумпис. — Вы те ребята, которые спугнули браконьера?

— Те самые, — признались они. — А Зуйка вон там стоит.

— Тот пьянчужка?

— Он, он. Идите быстрей и арестуйте его!

— Ишь какие шустрые, так сразу и «арестуйте»! — хмыкнул сержант. — А почем вы знаете, что это Зуйка убил?

— Знаем! — не колеблясь, отрубил Ромас. — Он в тех же самых сапогах. И одет точно так же, мы сразу узнали!

— В кожушке, — добавил Алпукас.

Сержант покосился на свою большую корзину, прислоненную к колесу телеги, на селезня, который, заметив ребят, еще громче закрякал. Неслужебное время да еще кошелка, и этот селезень…

Видя, что сержант колеблется, дети испугались:

— Он может сбежать!

— Говорит там с дяденькой, но сейчас уйдет!

— Ну ладно, посмотрим, — сказал сержант, решив, что все-таки может напасть на какой-то след, хотя и не слишком полагался на детей.

Они быстро пошли на другой конец рынка. Вот и воз с поднятыми к небу оглоблями, но Зуйки там уже не было.

— Он вот тут стоял и говорил с этим дядей, — показали ребята на крупного человека с пышными усами.

Сержант спросил усатого. Тот только пожал плечами.

— Ушел, а куда — не знаю, я ему не пастух!

Дети упали духом. До чего же им не везет! В тот раз упустили, теперь снова прямо из-под носа ушел. Базар большой, поди найди в такой сутолоке.

Сержант утешил их:

— Никуда он не денется, в заморские края не улетит. Найдем и дома.

Когда Ромас с Алпукасом, проводив сержанта до ворот, вернулись к своим, отец уже запрягал гнедого. Они рассказали леснику про Зуйку.

Суопис бросил хомут и опрометью побежал догонять Кумписа.

Вернулся он растревоженный и, запрягая лошадь, даже забыл затянуть как следует подпругу. Пришлось остановиться посреди базара, в то время как сзади напирали десятки других возов. А потом, проезжая ворота, осью зацепили столб и чуть не выворотили его из земли.

Только когда выбрались на большак, колеса бойко затарахтели. Отец обернулся к мальчикам, сидевшим сзади, и потеплевшим голосом спросил:

— Ну как, Ромас, понравился тебе наш город?

— Понравился, — ответил мальчик.

До самого дома они с Алпукасом, веселые и довольные, только о том и говорили: все-таки и от бирмавоне может быть польза!