Выстрел в лесу

Благородный Алпукас

Воскресное утро занималось ясное, свежее, словно умытое в речке. На заре покрапал дождик, смыл пыль с травы, деревьев, крыш, напоил иссохшую землю, и теперь все разом оживилось, зазеленело, дружно пошло в рост, красуясь своим нарядом — по-летнему легким, расшитым блестками росы, пылающими в первых лучах солнца.

Суописы встали позже обычного: вчера вернулись за полночь, а сегодня воскресенье — можно отоспаться. Только дедушка, ранняя птаха, поднялся на рассвете, поздоровался по-своему с землей и солнцем; выгнал и привязал на лугу корову: буренка, высовывая шершавый язык, принялась хватать росистую траву; выпустил уток, и птичья орава тут же заполонила двор; сходил посмотреть Гнедка, который пасся всю ночь на лугу.

Когда все было проверено, сделано, улажено, старик принес вязанку хвороста. Тем временем проснулась Марцеле, за ней остальные и тотчас стали умываться, бриться, чиститься.

Воскресенье!

За завтраком у всех было бодрое, приподнятое настроение. Заговорили о вчерашней маевке, о представлении.

— А сторож-то, который стрелял в вора, — вылитый наш Амбразеюс, — подивилась Марцеле. — Ходит, будто селезень: голова задрана, топ-топ вперевалочку.

— Это был Пра́нис Ужбалис, — отозвался Йонас.

— Ну и сказал — Пранис! — не поверила Марцеле. — Тот еще не успел опериться, а этот уже мужчина в летах.

— Да Пранис же, мама, — упорствовал Йонас. — Я видел, как они переодевались.

— И мне показалось, на Праниса смахивает, — заметил лесник.

— Да не он совсем, и голос не тот.

— На то и представление, каждый рядится, чтоб его не узнали.

— А кто вором вырядился? — спросил дедушка.

— Гру́бисов Ста́сюс.

— Стасюс? — снова удивилась Марцеле. — Это каких же Грубисов? Что у леса живут?

— Ну да, он еще с Ане́ле Поджю́те гуляет.

— С Поджюте! То-то я смотрю, улыбается и все на первый ряд глаз кидает! А как в бочку залез — высунется и подмигнет, высунется и подмигнет, будто знаки кому делает. Пригляделась я — все сидят, одна Анеле зарумянилась, как маков цвет, и пальцем — ну-ну — грозит. Так, стало быть, Стасюс!.. А мне все думалось — Брузгюс. Ноги колесом, руки граблями — страх смотреть.

Мальчики не участвовали в разговоре, но у Алпукаса давно чесался язык: хотелось поддеть Юле, да все не приходилось к слову. Он и кроме маевки кое-что знает. Вчера Алпукас долго не мог уснуть. Слышал, как пришли отец с матерью, потом разглядел в щелочку, что у гумна остановились две тени и долго-долго шептались. Да, Алпукас кое-что знал…

Мальчик с усмешкой глянул на задумчивую Юле и хихикнул. Однако никто не обратил на это внимания.

Алпукас снова впился в нее глазами.

— Юле!.. Хи-хи-хи!..

Та подняла голову.

— Ты чего скалишься? Зубы продаешь?

— Хи-хи-хи!.. С кем ты вчера была?

Девушка непонимающе смотрела на брата.

— Хи-хи-хи!.. Кто тебя провожал?

Юле вспыхнула, как жар. Все обернулись и уставились на растерянную, зардевшуюся и от этого еще более похорошевшую девушку. Торжествующий Алпукас состроил уморительную рожицу. Вот это отомстил! Будет знать, как смеяться со студентом! Что скажут отец и мама?..

Но внезапно Юле заявила:

— С завтрашнего дня иду на стройку. Хватит мне дома сидеть. Я уже потолковала с председателем колхоза. Когда достроят электростанцию, говорит, смогу там остаться.

Все опешили. Юле — на стройку? Что это на нее накатило?

Первым опомнился дедушка:

— Вот и ладно, Юленька! Присмотришься, поучишься, а потом, ежели понравится, и работать там останешься. Каждый по душе находит дело, когда время приспело.

— Да как же, доченька? — заохала Марцеле. — Ни с того ни с сего — иду!.. Или так уж там сладко? Трудно будет… Мужчина — дело другое, а девушка…

— Ничего, — поддержал сестру Йонас, — обвыкнет. У нас одна на шофера, другая на машиниста выучились и работают не хуже мужчин.

— Может, еще подумаешь, Юленька? — отговаривала мать. — Куда спешить? Не сбежит твоя станция.

— Я уже все решила. Председатель обещал послать на курсы.

— Пусть идет, — поддержал отец. — Ничего путного дома не высидит. Разве мало там колхозных девчат работает?

Разговор пошел об электростанции, о будущей работе Юле. Все хвалили ее выбор, только мать вздыхала, побаиваясь, что будет трудно с непривычки. Об Алпукасе все будто забыли, и он сидел повесив нос. Только вставая из-за стола, отец покосился на него:

— А ты, Алпук, откуда все больно хорошо знаешь? Уж не было ли вас на маевке? Один раз мне вроде бы показалось…

Алпукас уже выбирался из-за стола, бормоча:

— Тоже выдумают!.. Что мы там забыли?..

— Ты погоди, погоди, — попытался задержать его отец. — Вроде бы мне показалось…

— Ну да, пойдут они. Делать им там нечего. Мало набегались за день, — вступился за мальчиков дедушка. — Я сам их отправил спать. Так, мелет пустое.

Отец покачал головой. Может, и в самом деле показалось, разве разберешь…

Алпукас поспешил выбраться вон из избы. Лучше не вертеться без нужды на глазах. Вместо того чтоб досталось Юле, чуть самому не влетело. Вот как неудачно все складывается порой!

Полдня Алпукас и Ромас проторчали дома. Ни тот, ни другой не упоминал о вчерашней вылазке. Настроение у обоих было неважное. А потом Алпукас куда-то исчез, как сквозь землю провалился. Ромас поискал его по двору, но приятеля нигде не было. Подождал — тот не появлялся. Ну и пусть. Нет — и не нужно! Мальчик зашел за клеть и вытянулся на траве. Тут его укусил муравей. Вскочив, Ромас двинулся к речке, сел на камень. Куда же все-таки мог деваться Алпукас?..

Речушка журчала, несла травинки, листья, щепки. Возле камня у ног мальчика образовалась маленькая заводь. Попав сюда, былинки плавали по кругу, не находя выхода, прибивались к берегу.

Ромас глядел на заводь, и в нем постепенно накапливались беспокойство и досада. Все неприятности последних дней — потеря чертика, нелады с Алпукасом, неудачное свидание с Циле — все это теперь словно собралось и бессмысленно кружилось здесь, в этой грязной лужице. Он не выдержал, схватил камень, запустил в заводь, так что брызги разлетелись во все стороны, и, не оборачиваясь, медленно пошел вдоль берега.

Заняться чем-нибудь?.. Но одному ни за что не хотелось приниматься. Алпукас тоже хорош! Даже не сказал, куда идет. Должно быть, на деревню к ребятам… Это еще больше удручало Ромаса.

«Возьму и сбегу отсюда!» — сказал он сам себе.

Мальчик даже остановился, так неожиданно и сильно захватил его новый замысел. Отомстить Алпукасу за все — за Циле, за чертика, за то, что удрал к ребятам, за…

Ему доставляло удовольствие думать, что Алпукас будет горевать, когда хватится Ромаса. Так ему и надо, пусть не сует нос куда не следует!

Пока Ромас строил мстительные планы, Алпукас был уже возле омута. Торопливо раздевшись, он ступил на мостки. Жерди закачались, заходили. Он нашел место, где в тот вечер стоял Ромас, нагнулся и стал вглядываться в глубину. Вода бежала издалека, омывала по пути корни деревьев, кусты, билась в берега, катилась, журчала, плескалась по камням, задерживалась в омуте и, крутясь водоворотами, снова устремлялась вдаль по перекатам, порогам, через кустарники…

Алпукас набрал полные легкие воздуха, зажмурился, готовясь нырнуть, но приостановился. Открыл глаза, постоял, оглянулся. Вокруг было тихо. Ни звука, только песня речки — однообразная, монотонная. Алпукасу стало жутко. Он не раз купался, нырял в омуте, но всегда вместе с ребятами. Целой ватагой… А теперь одному все почему-то казалось подозрительней, страшней. На миг где-то проползла мысль: может, в другой раз, может, прийти с Ромасом… Но он быстро отогнал сомнения, зажмурился и, уже ни о чем не думая, кинулся вниз головой в самый водоворот.

Его охватил прохладный и густой сумрак. Работая руками и ногами, он быстро достиг дна. Оно было мягкое, илистое. Алпукас опустился на четвереньки, стараясь подольше продержаться под водой, и ощупывал дно. Рука схватила камень, скользкий, как гриб. Воздуха в легких было еще достаточно, но он чувствовал, как понемногу отрывается от дна, всплывает. Уже только кончики пальцев касаются ила… уже светлеет…

Алпукас вынырнул возле самых мостков. Выбравшись на берег, он огляделся. Так ничего не выйдет. Мальчик нашел увесистый булыжник и, передохнув, снова нырнул. Совсем другое дело. Зажав в коленях камень, он ползал по дну, обыскивая и ощупывая каждую пядь. Закололо в груди. Чем дальше, тем становилось трудней. Перед тем как всплыть, он посмотрел вверх. В густом тумане двигалось, колыхалось солнце — маленькое, желтое, над головой повисли переломленные мостки. Алпукас отпустил камень. Мимо прошмыгнула стайка мальков и рассыпалась по сторонам. Следом молнией пронеслась длинная тень, но, видимо испугавшись еще большей тени, метнулась вбок и пропала. Алпукас хотел пугнуть щуку, приоткрыл рот, чтобы крикнуть, и хлебнул воды. Вынырнув, он долго фыркал и отплевывался.

Закоченев, мальчик сидел на мостках и отогревался на солнышке. Куда же мог деваться чертик? Больше лезть в воду не хотелось. Напрасно вздумал искать. Разве тут найдешь? Он снова прошел на то место, где стоял Ромас, всмотрелся в воду, несущую щепочки, листья, кузнечиков, жуков… Но ведь здесь течение, мелькнула мысль. Быстрина. Значит, могло отнести дальше. Алпукас перешел на другую сторону. И вернее всего, унесло… Как он раньше не сообразил?

Мальчик нырнул по другую сторону мостков. Дно здесь было тверже, каменистее. Он хватал каждый попадавшийся твердый предмет и тотчас отпускал. Алпукас пропахивал широкую борозду поперек омута, откидывая камни, ракушки, разбухшие грибы и коряги. За ним вздымались кверху клубы ила и снова медленно оседали, ложились по течению на дно.

Светлеющий желтый обрыв берега казался очень далёким. Нужно спешить. В голове шумело, рябило в глазах. Временами он выпускал изо рта пузыри. Мальчик знал — когда вырвется последний глоток воздуха, надо немедленно оттолкнуться от дна. Внезапно его рука наткнулась еще на что-то скользкое, твердое. Он чуть было не отбросил, но тут же мелькнула мысль: чертик! Алпукас изо всех сил оттолкнулся от дна и тут же высунулся из воды по пояс. К его удивлению, он был у самого берега. Мальчик разжал ладонь, и фарфоровая фигурка заиграла на солнце всеми красками. Да, он не ошибся. Обрадовавшись находке, Алпукас выбрался на берег, повалился на песок — так он измучился — и стал с любопытством рассматривать чертика, того самого чертика, о котором Ромас говорил Циле.

После обеда мальчики не пошли ни в деревню, ни в лес. Почему-то идти никуда не хотелось. Они бесцельно слонялись по двору и вокруг избы, сидели на приступке клети. Ромас не замечал, что Алпукас чем-то взволнован, что-то хочет сказать, но не решается. Он был занят своими мыслями. Обдумывая план побега, мальчик понимал, что сидит здесь, гуляет, видит все это, может быть, в последний раз, но не чувствовал ни жалости, ни грусти. Наоборот, настроение у него было приподнятое: скоро начнется что-то новое, неизведанное. Не знает Алпукас, и ни одна душа не знает, никто-никто, только он один. Ромас так вызывающе и загадочно поглядывал на Алпукаса, что тот даже смутился:

— Ты чего?

Ромас напустил на себя таинственный вид:

— Скоро узнаешь новость.

— Какую новость?

Но Ромас, не пускаясь в объяснения, хитро усмехался. Алпукас и вовсе растерялся, даже спрашивать перестал. Его уже не радовал чертик, с таким трудом извлеченный из омута.

Вечером, когда Алпукас побежал загонять птицу, Ромас пробрался в горницу. Надо было посмотреть, что можно прихватить в дорогу. Первым делом, конечно, ботинки — они под кроватью. Лыжный костюм — на стуле. Все? Нет. А собранные на стройке цветные камешки, а найденное в лесу крыло ястреба? Их тоже нужно взять. Теперь уже все? А-а, деньги! Тут он даже стукнул себя по лбу, вспомнив, что перед отъездом мать передала деньги тетке Марцеле. Что делать? Как их выманить? Без денег в такое путешествие не пустишься. А может, они случайно здесь?

Он открыл чемодан. Сверху лежало что-то завернутое в газету. Ромас развернул бумагу и ахнул. У него в руках был чертик — с позолоченными рожками, раздвоенными копытцами и огненно-красным языком, трижды обвившимся вокруг шеи… В первое мгновение Ромас подумал, что кто-нибудь купил ему игрушку. Может, Марцеле или Йонас?.. Нашли в городе и купили… точно такую же. Но как они подгадали? На всякий случай мальчик осмотрел ножку уродца. На ней он выцарапал когда-то две буквы: «Р. Ж.», что должно было означать: «Ромас Жейба». Он был немало удивлен, увидев на копытце те же самые знаки. Значит… значит… это тот же самый чертик, который утонул в омуте… Но как он здесь очутился? Кто достал его со дна?

Стоя на коленях, Ромас вертел в руках игрушку. Постепенно он стал кое-что соображать. Не Алпукаса ли это работа?.. Куда он исчезал?.. Говорит, гонялся за какой-то птицей со сломанным крылом. Так вот что это за птица… Но как он достал?.. Может, каким-нибудь черпаком? Может быть, течение вынесло и Алпукас случайно увидел чертика на берегу? Но зачем он ходил к омуту? Никакой надобности не было. Наверное, как-нибудь проведал случайно и тайно хотел порадовать… Ведь он и Циле привел ради него… Алпукас всегда такой душевный, простой. А Ромас еще злится, хочет бежать…

Мальчик даже расстроился от этих мыслей. В груди что-то дрогнуло, начало захлестывать, подыматься все выше и выше, подступая к горлу. Алпукас… Ромас вспомнил, как не по-товарищески вел себя, смеялся над ним, обижал…

Мальчик задумчиво вышел из горницы.

Алпукас привязывал калитку у хлева.

— Алпук!

Тот обернулся.

— Алпук, это ты… ты его?..

Алпукас, глянув на чертика, кивнул.

— Но как ты достал?.. Там глубоко!

— Нырял.

— Нырял?

Алпукас сразу вырос в глазах Ромаса. Прыгать в омут, искать на дне черта — для этого нужна отвага, это уже приключение, и, наверное, захватывающее. Ромас, огорченный, что сам не участвовал в этих поисках, даже упрекнул друга:

— Что же ты, Алпук, мне ничего не сказал? Пошли бы вместе. Вдвоем лучше. Правда?

— Ясно, вдвоем другое дело.

— Но откуда ты, Алпук, узнал?..

Алпукас вдруг смутился.

— Там, за кустом, вы шептались… я подслушал…

— Это совсем неважно, что ты подслушал, — успокоил его Ромас. — Только почему ты мне не сказал, что идешь? Надо было сказать. А там глубоко?

— Глубоко, — буркнул Алпукас.

— И тебе не страшно было одному? И ты ничуточки не боялся?

Алпукас оживился. Он рассказал, как вначале было страшно, нырял с камнем, видел щуку… Теперь она превратилась в чудовище размером с доброе бревно… Чуть не захлебнулся, желая ее пугнуть… Камни, коряги… малюсенькое солнце… переломившиеся мостки…

— Алпук, дай руку! — восторженно вырвалось у Ромаса. — Ты смелый и добрый. А я-то еще хотел убежать!

— Убежать?

Ромас без утайки рассказал о своем намерении.

— А теперь не сбежишь? — недоверчиво спросил Алпукас.

— Нет, — заверил Ромас. — Никогда. Но и ты без меня ничего не делай: вместе так вместе!

— Ладно, всё вместе!

Они по-мужски пожали друг другу руки, открыто и смело глядя в глаза.