Выстрел в лесу

Беспокойная ночь

Проголодавшиеся ребята уписывали ужин за обе щеки и беспокойно поглядывали на взрослых. Почему они молчат?.. Взрослые не торопились начинать разговор. Сержант Кумпис потягивал сигарету, и дым облаками стелился по комнате. Дед, видимо, тоже хотел закурить, достал табакерку, но заметил трещину на крышке. Он взял нож и принялся зачищать срез. Юрасу не сиделось на месте. Он бросал на мальчиков нетерпеливые взгляды и то, привстав, глядел в окно, то брал какой-нибудь ненужный предмет и снова клал на место.

Когда Ромас и Алпукас поели, он сказал:

— Мать, проводи-ка детей на сеновал, и без того они сегодня припозднились.

Марцеле зажгла фонарь.

— Пойдемте, мальчики. Устали небось?

Но те медлили, копались, искали что-то по углам и никак не могли найти. Было ясно, что им очень не хочется уходить из дому. В конце концов Марцеле чуть ли не силой увела детей. Когда она уложила ребят, накрыла одеялом и ушла, Ромас сказал:

— Он, наверное, у Зуйки был. С той стороны приехал.

— Конечно, у Зуйки. Где же еще?

— А почему не арестовал его?

Оба задумались. В самом деле, почему?

— Может, не нашли сапог? — предположил Алпукас.

— Ну да, не нашли! Он же был в них в воскресенье.

— Может, это совсем не те сапоги?

— Нет, те, — решил, подумав, Ромас. — Были бы другие, сержант посмеялся бы над нами.

— Не хотел при нас рассказывать, ждал, пока выйдем.

— Тут какой-то секрет, Алпук, — пришел к выводу Ромас. — Скрывают от нас. А кто первый заметил сапоги? Кто увидел Зуйку на базаре?

— Ясное дело, мы! — Алпукас тоже рассердился на сержанта. — Мы! А они при нас рот раскрыть боятся. Подумаешь, раскурились!

Дети были глубоко уязвлены поведением Кумписа.

— Они там говорят про Зуйку, а мы тут лежим и ничего не знаем, — возмущался Ромас.

— Говорят, конечно. Что им еще делать…

— Алпук, а если пойти и послушать, а? Ну, хотя бы под окном, тихонечко-тихонечко.

— Пойти-то можно, да разве что-нибудь услышишь? — усомнился Алпукас. — Двери закрыты — ничего не разберешь.

— А мы под окном. Кажется, одно окошко забыли прикрыть.

— Какое?

— То, что на огород выходит. Оттуда холодком тянуло, когда ужинали.

— Может, и открыто, — старался припомнить Алпукас. — Его чаще открывают, остальные рамы разбухли.

— Давай слезем и тихонько подберемся.

— А если заметят?

— Нет, мы на цыпочках.

— Ладно, пошли!

Они спустились по лестнице, прошли гумно и в одних рубашках проскользнули по двору, прижимаясь к забору.

Окна избы светились, на белых занавесках застыли тени. Мальчики перелезли через забор в огород. Крайнее окошко было плотно закрыто, и не только закрыто, но и затянуто шторками, Ромас приуныл. Теперь ничего не увидишь и не услышишь.

Алпукасу, зашедшему сбоку, повезло. Он нашел чуть приметную щелочку и прильнул к ней. За столом сидел Кумпис и что-то рассказывал. Говорил он неторопливо, то покачивая головой, то взмахивая рукою. Должно быть, сержанта внимательно слушали: за стеклом гудел только один его голос. Но разобрать, о чем он говорит, было невозможно. Алпукас чуть слышно прошептал:

— Ром, глянь, тут щелочка!

Ромас шагнул и наступил на что-то мягкое, скользкое. Послышался душераздирающий вопль. Кто-то рванулся из-под ног мальчика и сиганул в кусты.

Дети обмерли от ужаса. Через мгновение они уже неслись во весь опор к гумну. По лестнице они не взобрались, а взлетели, словно их внесло на сеновал ветром. Сердца бились часто-часто. Мальчики, скорчившись под одеялами, вслушивались. Взвизгнула дверь в сенях, кто-то что-то спросил, потом дверь закрылась, и снова воцарилась тишина. Наверное, взрослые, услышав шум, выходили посмотреть, в чем дело.

Первым перевел дух Алпукас. Он заговорил шепотом, мальчику все еще казалось, что их могут услышать.

— Ромас, а Ромас, ты очень испугался?

— Ага! А кто это был, Алпук?

— Не знаю. Должно быть, кошка сидела под окном, а может, Рыжик.

— Ну да! Разве коты так орут?

— Заорешь, когда наступят на хвост. Ого, как они орут!

— Мне показалось, что какое-то чудище схватило за ногу и тащит под землю. Даже больно стало.

— Я думал, дом валится прямо на голову, — признался Алпукас и натянул одеяло до самых ушей. — Зря только ходили.

— Почему зря? Если б не кот, что-нибудь услышали бы. Я бы снова пошел!

Алпукас промолчал. Он вовсе не собирался еще раз идти.

— Ты что-нибудь видел? — снова спросил Ромас.

— Сержанта. Он, наверное, про Зуйку рассказывал. Шлеп-шлеп губами, как окунь.

— Больше ничего?

— Ничего.

— Эх, — вздохнул Ромас, — они там уже все знают, а мы ждем, пока расскажут! А вдруг не расскажут? Если бы мы в горнице лежали, уж наверное что-нибудь расслышали бы.

— Конечно, в горнице другое дело. Прошел кухню, а там двери тоненькие и всегда приоткрыты.

Ребята впервые пожалели, что спят на сеновале, а не в избе.

— Юле и Натале хорошо, они, должно быть, слушают.

— Вот еще, станут они слушать! — пренебрежительно сказал Алпукас. — Юле в одно ухо влетит, а в другое вылетит. Живет — ничего ей не надо, даже на стройке не была. А Натале мала, не поймет. Никакого толку от этих девчонок.

— Наши, городские, тоже такие, — решил поделиться опытом Ромас. — Сломается карандаш или ручка — сразу в слезы.

— Все они никуда не годятся, — продолжал Алпукас. — Я еще ни одной стоящей не видел. Нет у нас смелых девчонок, и в школе нет. Все плаксы, только тронь — сейчас в рев. Не стоит с девчонками связываться, уж я-то знаю.

Тон Алпукаса показался Ромасу подозрительным, и он поспешил перевести разговор:

— Как ты думаешь, скоро мы узнаем про Зуйку?

— Узнаем. Попросим дедуся, он расскажет. Он хороший, всегда расскажет.

— Послушай, Алпук, давай ждать дедуся. Ты очень хочешь спать?

— Да нет. Я могу всю ночь не спать.

— Давай не спать, ладно? А если кто-нибудь начнет храпеть, пусть другой разбудит.

— Ладно, пусть другой разбудит.

Дети долго лежали, тараща глаза в темноту и стараясь не поддаваться дреме. Но все уже сказано, да и говорить почему-то нет охоты — так спокойно, так тихо вокруг.

С одного края доносится ровное дыхание.

— Алпук, ты спишь?

Тот вздрагивает, с трудом разлипаются ресницы:

— Нет, не сплю!

Но почему вдруг затих неугомонный Ромас: не шевелится и лишь отрывисто посапывает.

— Ромас, ты спишь?

— Не-ет, с чего мне спать? — еле ворочает языком мальчик. — Я совсем не хочу…

Это повторяется еще и еще. Потом ребята дружно, как по уговору, стихли, замолкли, и вот уже некому спрашивать:

«Ромас, ты спишь?»

«Алпук, ты спишь?»

Сеновал окутывает тишина. Раздается спокойное, легкое дыхание мальчиков.

Ромас слышит, как раскрываются ворота гумна, потом кто-то взбирается по лестнице. А-а, это дедушка. Наконец-то он пришел! Старик разделся, стараясь не шуметь, скользнул под одеяло. Надо бы узнать о сапогах. Почему молчит Алпукас? Заснул, наверное. Вот соня! Договорились ведь… Ромас хочет спросить, пытается раскрыть рот, шевелит губами и не может. А старик уже похрапывает. Ромас садится, трясет его. Да ведь это вовсе не дедушка! Это Зуйка. Как он здесь очутился? Ну конечно, Зуйка — в новом картузе и засаленном кожушке. Только без сапог. Где же сапоги?..

Кто-то снова открывает ворота гумна, шаркает ногами, лезет по лестнице… Это дедушкины шаги. Наконец-то дедусь прогонит этого Зуйку. Как долго взбирается старик! Встанет на одну ступеньку — остановится, подпрыгнет и снова стоит. Скорей бы он прогнал Зуйку! Но что это? Вместо дедушки появляются сапоги — желтые сапоги Зуйки. Они влезают на балку, становятся рядышком, кланяются и говорят:

«Мы застрелили оленя!»

«Врете, — говорит Ромас. — Сапоги не умеют стрелять…» «Мы застрелили оленя!» — нагло утверждают сапоги.

«Хватит болтать! — не верит Ромас. — Где ж это слыхано, чтоб сапоги кого-нибудь застрелили! Так даже в книгах не бывает».

Сапоги выходят из себя:

«Мы убили оленя!»

Они внезапно спрыгивают с балки, пробегают по сеновалу и налезают Зуйке на ноги. Зуйка вскакивает и пускается наутек.

«Держите Зуйку, держите!» — кричит Ромас и хватает его за сапоги.

— Ромас, Ромас, что с тобой? Проснись!

Он открывает глаза. Алпукас трясет его. Некоторое время Ромас смотрит на приятеля затуманенными глазами. А-а, так это сон! Ромас встряхивается.

— Ты так кричал… Что-нибудь снилось? — спрашивает Алпукас.

— Снился страшный сон.

Ромас рассказывает, как дедушка обратился в Зуйку, как прискакали сапоги…

— К чему бы это? — удивляется Алпукас. — Спроси маму, она умеет разгадывать сны.

— Да ни к чему, сон, и всё.

— Нет, — спорит Алпукас, — каждый сон что-нибудь значит. Скажем, снится тебе драка — новость услышишь. Блох видеть — к деньгам, горох — к слезам.

— Э-э, бабушкины сказки! — отмахивается Ромас.

В щели сеновала пробиваются полоски солнечных лучей. Кажется, острые широкие мечи пронзили стены. Со двора доносится голос дедушки. Мальчики оглядываются — подушка примята. Значит, он пришел, спал с ними рядом и уже встал! Но ни один не говорит этого вслух. Заснули, не выдержали…

После завтрака ребята хотели расспросить старика о Зуйке, но никак не могли застать деда одного. Наконец Ромас и Алпукас поймали его возле колоды под навесом.

— Дедусь, о чем вчера рассказывал сержант?

— А о чем он должен был говорить? — с невинным видом спросил дед. — Ехал человек по своим делам и заглянул по дороге.

— Дедушка, а он у Зуйки был? — не отставали дети.

— Может, и был. Мало ли где он бывает. Разберись попробуй в его делах.

— А почему же не арестовали Зуйку?

— Да вы что! Как это можно взять да арестовать человека? С какой стати?

— Он оленя убил.

— Никого он не убивал! Болтаете невесть что!

— Как — не убивал! А сапоги? — закричали они.

Старик рассердился.

— «Сапоги, сапоги»! — ворчливо передразнил он. — По-вашему, на свете только и есть одна пара желтых сапог! Отправляйтесь-ка лучше куда шли, некогда мне с вами лясы точить.

И старик, медленно передвигая ноги, пошел прочь. Летним утром у него уйма всяких дел: корова, лошадь, овцы, надо нарезать травы, нарубить хворосту…

Так вот, значит, он какой, дедусь!.. И говорить не хочет. Все вокруг да около, понимай как знаешь. А они-то считали, что он хороший! Вот тебе и хороший! Остальные тоже не лучше. Еще сержант называется! Не хочешь при всех — отведи в сторонку, намекни: так, мол, и так, ребята, посмотрим, что будет дальше. А если не Зуйка, то кто же убил оленя? Тут какая-то тайна. Зря им ничего не говорят, они бы помогли. А может, еще скажут?.. Дедушка все-таки добрый, когда-нибудь возьмет да сам, безо всяких расспросов, расскажет. Кумпис тоже их два раза хвалил…

Так говорили Алпукас и Ромас по пути к электростанции, то осуждая, то вновь оправдывая старших.

А вот и стройка. Понемногу подходят колхозники. Проходит добрый час, пока все соберутся. Тогда и начинается работа: грохочут тачки, скрипят телеги, груженные кирпичом, щебнем, песком, стучат топоры, звенят пилы…

Серые груды камня высятся на берегу, но к ним больше не прикасаются. Так велел инженер. Плотина до половины насыпана, теперь нужно подождать; пусть пока журчит речушка. Когда все работы будут окончены, ее перекроют, и затопленная пойма превратится в озеро.

Дети помогают просеивать песок. Несколько мальчиков постарше подносят известь и бетон. Ромас с Алпукасом решили, что им тоже по силам носить бетон, даже отыскали носилки. Они не малыши, чтобы возиться все время с камнем и кирпичом. Но их турнули: еще, чего доброго, надорвутся. Мальчики рассердились. Уж такой сегодня невезучий день. Как началось с утра, так и идет.

Вдруг Ромаса бросило в жар. Нет, он ничего не заметил! Он только берет кирпич за кирпичом и не глядя укладывает в штабель. Как их много, этих кирпичей!..

Кажется, все дети видят, что творится с мальчиком, не сводят с него глаз. Ну и пусть. Улучив миг, он оглядывается. Нет, не ушли. Девочки щебечут, смеются, показывают что-то одна другой. И среди них — Циле. Она не смеется, она смотрит в сторону.

Руки Ромаса снова хватают кирпич за кирпичом.

Телега пустеет. Другой еще не видно. Алпукас подобрал какой-то камешек и показывает ребятам. Ромас незаметно заходит за штабель кирпича…

Девочки рассыпались кто куда. Вот она — стоит и чертит веточкой на песке. Кругом никого не видно, только девочка и песок.

— Циле! — окликает ее Ромас.

Девочка не вздрагивает, не пугается, только вскидывает большие глаза и снова опускает, продолжая чертить.

— Что ты здесь делаешь?

Циле молчит.

— Тебе отец ничего тогда не сказал, не ругал?

— Нет. А за что меня ругать? Я ничего плохого не сделала.

— А знаешь, мы с Алпукасом будем строить в лесу шалаш, — хвастается он. — И Рыжика возьмем и журавля. «Будет очень интересно. Придешь к нам?

— Алпукас меня даже от дома прогнал, — краснеет Циле. — «Что ты сюда ходишь? — говорит. — Только нам мешаешь. Еще раз придешь — вздую…»

— Вздует? За что?

— Не знаю.

Ромас стоит, закусив губу, нахмурив брови. Вот он какой, Алпукас!.. Вот на что намекал, когда они говорили о девочках. Стало быть, Алпукас не хочет, чтобы Ромас и Циле дружили. Какое ему дело? Ромас назло будет дружить.

— А ты все равно приходи, при мне он ничего не скажет. Пусть попробует!.. — воинственно заявляет мальчик.

Но она отказывается. Тогда ему в голову приходит другая мысль. Ромас торопливо шепчет что-то. Совсем неподалеку уже слышен веселый смех девочек. Циле улыбается и качает головой: «Нет!» Но он упорно что-то доказывает и все оглядывается по сторонам. Девочка колеблется. Голоса все громче, вот-вот покажутся подруги… и она торопливо бросает ему несколько слов…

Он вприпрыжку убегает, скрываясь за штабелями кирпича. Всю оставшуюся часть дня Ромас работал быстро и ловко, рассказывал интересные случаи из прочитанных книг, затевал разные проделки.

Алпукас следил за ним и не мог понять, отчего он так весел. Ведь ничего радостного сегодня не произошло.

В самом деле, ничего ведь не произошло!