Выстрел в лесу

Замо́к открыт

В усадьбе Керейшиса было людно. Уединенный дом впервые дождался таких гостей — нежданных, незваных, и, по мнению хозяина, чем быстрее бы они убрались восвояси, тем лучше. Как нагрянули после полудня сержант, инспектор по охране природы, председатель апилинки, так и висят камнем на шее. Пришли с ними и соседи Суописы, но держались в стороне, ни во что не вмешиваясь.

Настроение в доме было как на похоронах. Жена Керейшиса, маленькая, изможденная женщина, сидя на краю кровати, утирала передником слезы и все поправляла подушку, которая казалась ей смятой. Старуха, ее мать, тяжело вздыхала; дети сидели, забившись в угол, стараясь не путаться под ногами у взрослых. Один Керейшис выглядел спокойным. Он сидел во главе стола, как и подобает хозяину, подавшись вперед, положив перед собой кулачищи, злой и угрюмый.

Сержант Кумпис, выложив стопку бумаг, планшет, расспрашивал хозяина и что-то строчил в блокноте.

Закончив допрос, он достал портсигар, закурил. «Напрасный труд, ничего из него не вытянуть: хитер Керейшис и язык хорошо подвешен…»

Выйдя из-за стола, сержант глянул в окно и стал неторопливо прохаживаться по комнате. Доказательств нет и, видимо, не будет. Может, и невиновен, шут его знает, хотя все нити сходятся сюда. Сапоги и шкуру, Брузгюс говорит, украл здесь, снял с забора. Правда, Брузгюсу можно верить лишь с оглядкой. Не мешало бы еще последить за Плеплисом: все-таки подозрителен, грехов за ним немало.

Керейшис тоже поднялся, постоял и, обернувшись к Суописам, сидевшим на скамье поодаль, сказал:

— Значит, ты, сосед, навел? Спасибо тебе. Сколько лет в согласии прожили… Помогал чем мог безо всякой корысти, а ты, выходит, камень за пазухой держал. Хорош!..

Лесник беспомощно развел руками и ничего не ответил. Он уже сам жалел, что сообщил милиции о бумажке, найденной детьми. И в самом деле, прожили столько лет в добром соседстве, и все честь по чести. Сколько уже? Пожалуй, лет двадцать будет, как Керейшис поселился здесь. За все время слова худого не сказали. Чуть что — один к другому. Женщины делились солью, закваской. Не зарастает проторенная от усадьбы к усадьбе тропинка. Керейшис даже, можно сказать, помогал ему. Увидит в лесу постороннего — тотчас и сообщит: «Пригляди, сосед, не силки ли ставят, всякого теперь народу развелось», — и лесник, бросив все дела, спешил в заповедник… Позапрошлой зимой, когда собирали охотников на волчью облаву, Керейшиса и звать не понадобилось — первым пришел. Глаз у него верный. Двух волков уложил, получил премию, всем загонщикам выставил угощение. Зря осрамили человека. Как теперь в глаза смотреть — стыда не оберешься… Сам-то он еще и подумал бы. Да старик настоял: скачи, мол, доложи все как есть. Хватайся, дескать, хоть за соломинку, а то какой из тебя лесник? Вот и ухватились… Нехорошо…

Вошли председатель апилинки, инспектор и милиционер.

— Ну? — остановился Кумпис, хотя и так было видно, что те вернулись ни с чем.

— Все обыскали, никаких следов.

Сержант сел составлять протокол.

С полудня Алпукас и Ромас просто не находили себе места. И, хотя взрослые ничего толком не сказали, мальчики сами догадались: ищут у Керейшиса. А это неспроста. Выходит, и Плеплис ни при чем? Неужели Керейшис? Так вот почему отец и дедушка вернулись из лесу такие озабоченные, вот зачем отец ездил в местечко, вот почему у них во дворе стоит машина и все пошли к Керейшисам… Эх, посмотреть бы, что там делается!.. А попробуй заявись туда без дела — дедушка или отец мигом выставят. Отец и так последние дни ходит туча тучей. В такое время лучше не соваться ему на глаза. Но что-то все же необходимо придумать. Ромас даже заранее взял фарфорового чертика: скоро мама приедет, надо обязательно отдать игрушку Циле. Он понимал, что девочке сейчас не до игрушек, но как бы там ни было, чертик обещан ей. Не везти же его домой! Ему нисколько не жаль Керейшиса, но Циле он от души сочувствует. Она ведь не виновата, что ее отец убил оленя… Как бы сходить к ней, проведать, подбодрить? Уже вечереет. Неужели они не придумают подходящего повода?

Приунывшие дети вошли в избу.

— Что это мужчины задержались? — сетовала Марцеле. — Как уйдут, так и сгинут! Ужин стынет.

— Мы позовем, — вызвался Алпукас.

— Только вас там не хватало! И так хуже саранчи обсели людей. Сраму на всю округу.

Марцеле не верилось, что Керейшис виноват. Разве она его не знает? Только понапрасну мучают людей. И те двое туда же, да еще торчат там. Понадобились, видишь ли…

Очутившись снова на дворе, Ромас и Алпукас стали поспешно совещаться. «Ужин может остыть!..» Лучшего повода не найти.

Вскоре они уже неслись по тропинке.

У Керейшисов в доме горела лампа, хотя на дворе еще не стемнело. В окне были видны люди. Мальчики покрутились по двору, не зная, что делать дальше. Но вот вышла с ведром старуха.

— Бабушка, Стасис и Циле дома?

— Зайдите да посмотрите.

— Да там народу много, — замялся Алпукас.

— Тогда погодите, вызову.

Она вернулась в избу, и через минуту на пороге появились Циле и Стасис. Оба были очень серьезны: дети вместе со взрослыми переживали случившееся.

Алпукас заговорил со Стасисом, Ромас и Циле отошли в сторонку.

— Скоро мне уезжать, Циле, — тихо, чтоб не слышали мальчики, сказал Ромас.

— Жалко, что уезжаешь, — просто сказала девочка.

— Искали у вас? — сочувственно спросил Ромас.

— Искали, ничего не нашли, — ответила Циле, но радости в ее голосе почему-то не было.

Ему стало жаль Циле. Растерявшись, не зная, что сказать, как вести себя, Ромас полез в карман.

— Циле, я принес, вот, бери!

И он быстро сунул ей завернутого в бумажку чертика.

Лицо девочки посветлело. Она спрятала игрушку под передник и спросила:

— А что я тебе за него дам?

— Не нужно мне ничего, — буркнул он.

— Нет, нужно, — возразила она. — Так нельзя… Погоди…

В это время распахнулась дверь, и во двор вышли мужчины: сержант Кумпис, инспектор Буга, председатель апилинкового Совета, дедушка, отец… Их провожал Керейшис. Ромас и Циле отпрянули друг от друга.

Первым заметил мальчиков старик. Но не успел он раскрыть рот, как Алпукас выпалил:

— Дедусь, мама велела, чтобы шли ужинать, остынет.

— Ладно, ладно, уже идем!

Мужчины стали прощаться.

— Не обессудь, Керейшис, всякое бывает в жизни, — сказал председатель апилинки.

— Что же тут обижаться? Попусту пришли, с пустыми руками и уходим, — пошутил инспектор.

Керейшис молчал. Он стоял, выжидая, пока незваные гости уберутся со двора.

Мужчины гуськом потянулись к калитке. Ромас вместе с Алпукасом выбежали первыми. Ромас был доволен, что именно сегодня отдал Циле чертика.

Выскочив на тропинку, Ромас весело закричал Алпукасу:

— Смотри, смотри, Алпук, привидение!..

Тот посмотрел в сторону известкового завода, но ничего не увидел. Что это с Ромасом? Всегда смеется над бабушкиными сказками, а теперь дразнится… И Алпукас тоном знатока ответил:

— Рано еще для привидений. Они в это время не показываются. Вот стемнеет как следует, ближе к ночи, тогда.

— А я своими глазами видел, — поддразнивал Ромас. — Выскочил белый шар. Что же это, не привидение, по-твоему?..

— Наверное, белая кошка, — сказал Алпукас.

— Где это привидения скачут? — усмехнулся сержант, краем уха слышавший разговор.

— Да на известковом, — пояснил Алпукас. — Где пруссак с пьяницей повесились.

Сержант припомнил давние разговоры о том, что на каком-то заводе когда-то повесился обанкротившийся немец, а потом нашли еще одного самоубийцу.

— А где этот ваш известковый с привидениями? — праздно полюбопытствовал Кумпис.

— Да рядом тут, за холмиком, где карьер, — показал Алпукас.

— Погоди, погоди, ребята, — остановился сержант. — Там что — каменоломни, ямы или как?

— Нет, там подвалы. Знаете, как страшно, когда зайдешь! — принялся объяснять Алпукас.

Не на шутку заинтересованный, Кумпис предложил:

— А не заглянуть ли по пути в эти подвалы?..

Ромас был всегда готов, но Алпукас засомневался:

— Туда теперь не попадешь, дверь на замке.

— А кто же замок повесил? — удивился Кумпис.

— Керейшис, наверное, — махнул рукой Алпукас. — Он там что-то держит.

— Керейшис?

Кумпис обернулся к мужчинам, шедшим сзади:

— Подождите меня, хочу посмотреть одну достопримечательность. Сейчас вернусь. А ну, ребята, пойдемте.

Никто не придал особого значения его словам. Мужчины остановились, заговорили о погоде, о том, что давно нет дождя. Если еще постоит такая жара — хорошего урожая не жди, лесу тоже сушь не впрок.

Мальчики проводили сержанта до самого холма. Кумпис спустился по откосу и попал в густой, низкий кустарник. Земля тут лежала нетронутая, люди забросили ее много лет назад, и она сама украшала себя как могла: колким можжевельником, ядовитой волчьей ягодой, лопухом и терновником.

Заметно темнело.

Ромас и Алпукас стояли на холме, сержант, светя фонарем, пробирался по чуть приметной в диких зарослях тропинке. Вскоре показался поросший кустарником продолговатый бугор, из которого выступала полуобрушившаяся, в пятнах лишайников стена; с нее свешивались клочья травы, а местами торчали хилые деревца. Это был построенный когда-то немцем склад известкового завода.

Кумпис обвел глазами мрачный приют двух самоубийц и толкнул дверь. Но дверь не отворилась. Он посветил: на железных петлях, вогнанных в дверь и косяк, висел тяжелый амбарный замок.

Сержант вернулся к ребятам и вместе с ними вышел к поджидавшим на стежке мужчинам.

— Не видали там душу пруссака? — шуткой встретил их председатель.

— Душу не видал, а вот увидел, что дверь на замке.

Сообщение Кумписа всех удивило.

— На замке? А что там запирать?

— Видите, все осмотрели, а главное забыли.

— Схожу-ка я за ключом… — С этими словами сержант повернул к дому Керейшиса.

При его приближении в дверях мелькнула чья-то фигура.

Войдя в избу, сержант попросил ключ. Дескать, хочет осмотреть бывший завод.

— Что ж, можно и ключ, если кому приспичило, — равнодушно согласился Керейшис.

Он пошарил в шкафчике, порылся в столе.

— Где бы ему быть? — задумался хозяин. — Дети, вы не видели, где ключ?

Те молчали.

— Куда-то уже задевали! — буркнул Керейшис себе под нос. Он снова заглянул в шкафчик, посмотрел на подоконник. — Бес его знает, куда завалился. Надо поискать. Может, как-нибудь в другой раз: будешь ехать мимо и завернешь.

— Нет, хорошо бы сейчас, — не отставал Кумпис. — Где уж тут разъезжать.

— Да не найду никак. Леший его знает, еще вчера сам видел на столе.

Керейшис уселся, видимо не собираясь продолжать поиски.

— Что ж, придется сбить замок, — пригрозил сержант.

— Ну-ну! — дрогнул голос Керейшиса. — Ломать не позволю!

— Тогда давайте ключ! Зачем вообще запирали?

— Зачем? — Высокий, дюжий Керейшис выпрямился во весь рост. — А затем, чтобы снова не повесился какой-нибудь бродяга. И так уж дети боятся мимо ходить. Картошка у меня там лежит…

Сержант заколебался. «И в самом деле, не оставлять же открытым такое место». Но это длилось одно мгновение. Он шагнул к дверям.

— Как хотите. Или давайте ключ, или откроем сами.

…У подвала мужчины еще немного подождали.

Керейшис не появлялся. Тогда из ветхой стены выворотили камень. Старинный, грубой работы, но крепкий замо́к не поддавался.

Выбрали камень поувесистей и ударили снова. В это время, раздвинув кусты, вышел Керейшис.

— Вы ответите за это! — гневно крикнул он. — Я буду жаловаться, в суд подам.

— Завод не твой! — отозвался председатель. — Жаловаться не на что.

Только после десятка ударов тяжелый замок с лязгом раскрылся, дверь отворилась. Изнутри дохнуло плесенью, ударило в нос кислятиной. Первым в подвал ступил сержант, за ним — остальные; вместе со взрослыми протиснулись мальчики.

Керейшис постоял на пороге и тоже вошел.

Тонкий луч карманного фонаря Кумписа шарил по стенам, потолку, по полу. Но при таком свете трудно было что-либо рассмотреть.

Инспектор Буга предложил разжечь костер. На полу валялась гнилая солома, обломки полуистлевших досок, хворост. Все это побросали в кучу, и в подвале запылал огонь, озаряя угрюмые стены, нависший потолок, таинственные углы.

— Тут только и вешаться — лучшего места не найти, — усмехнулся инспектор, пощипывая бороду.

Председатель апилинки провел рукой по стене.

— А ведь сухо. Почему бы колхозу не пользоваться? Складов-то не хватает. Видать, никто не додумался. А тут что хочешь можно хранить — не только картошку, но и зерно.

Осмотрев подвал и ничего особенного не обнаружив, мужчины столпились вокруг огня в ожидании сержанта, который подходил к костру из дальнего угла; белый луч фонарика шарил по стенам, метался, словно слепая птица.

— И зачем пруссаку понадобился такой подвалище? Хоть на тракторе въезжай!..

— Дурной был…

— Нет, мужички, немец был не дурак, — вмешался дедусь, до сих пор почти не участвовавший в беседе. — Ума у него на семерых хватало. Он ведь как думал: разживусь — не такой завод отгрохаю; стану гнать из пней скипидар, всякие там смолы, лекарства. Потом собирался на речке, где теперь электростанцию строят, мельницу поставить и шерстобойню. А как разбогатеет, замышлял скупить землю у крестьян, завести имение и всю округу в ярмо запрячь. Немец, он был не глуп, да только не выгорело, надорвался.

— Глянь, что выдумал, дьявол!

— Губа не дура, — засмеялся инспектор.

Неожиданно послышался голос сержанта:

— Эй, сюда!

Все обернулись. Ромас схватил головню и первым бросился на зов.

— Что он там нашел?

— Может, золото?

— Так ведь немец и повесился потому, что золота не хватило.

Все, кроме Керейшиса, который остался у костра, подошли поближе. Перед ними чернела ровная стена.

Сержант шагнул вперед и ударил по ней ногой. Открылась такая же черная, сливавшаяся со стеной дверь. Все остолбенели. Это что еще за чертовщина? Острый луч фонарика забегал по каморке, но темнота не расступалась.

— Огня! Больше света!

— Тащите головешки, да побыстрее!

Когда огонь тускло осветил каморку, все сбились туда и ахнули. Мужчины пожимали плечами: вот тебе и раз! Что сказать, чему дивиться?

А было чему. У стены они увидели груду рогов, над которыми далеко выдавались широкие рога старого лося, срезанные вместе с теменем. В углу виднелись два чана, из которых несло кислым запахом квасцов. На досках, рядом со скорняжным инструментом, кучкой лежали обрезки меха. Инспектор Буга полез под стол и принялся доставать оттуда капканы, силки, одни уже заржавленные, другие новые, только что изготовленные.

— Эге, братцы, и стрелял и ловил!

— Вот проклятущий! Кто бы мог подумать?

— Видишь, с чего он жил: мясо на стол, шкурку — на базар.

— И колхоз такому не нужен, всего полно, что ему!

— А еще овечкой прикидывался!..

Все толкались по каморе, осматривали, возмущались неслыханным делом. Лесник стоял, жестко сжав губы, и не мог отвести глаз от рогов лося. Дед перебирал обрезки шкур и каким-то жалобным, совсем незнакомым голосом причитал:

— Косуля… Зайчишка!.. Опять косуля!

Тут же крутился Алпукас. Ему все казалось, что и те рога, и эти… и не только рога, но и саму косулю он видел, когда она пробегала мимо него по лесу или паслась на лужайке. Какая она была красивая!.. А остались одни рога… Сгубили бедную…

Ромас молчал. Только что открылась тайна, так долго не дававшая всем покоя. Но он не чувствовал радости. Почему-то было грустно, досадно и в то же время разбирала злость — на Керейшиса, на самого себя. Мальчика злило, что все так неладно вышло. И надо же ему было стрелять в этих зверей! Ведь запрещено. Что теперь будет с Циле?.. Она хотела повидать большой город; кто ее свезет?.. Сможет ли она учиться?.. И, пожалуй, впервые в жизни его охватила тревога не за себя, а за другого человека.

В дальнем конце подвала послышались тяжелые, шаркающие шаги. Это шел Керейшис. Когда он остановился поблизости, сержант спокойно спросил:

— Ну, что скажешь теперь?

Люди смотрели на Керейшиса, и в их глазах было суровое осуждение. Керейшис молчал. Он высился, словно громоздкое каменное изваяние, слабо озаренный неверным светом костра, опустив руки, нагнув голову, и с трудом глотал слюну.

— Грустно теперь, а, Керейшис? — спросил сержант. — Сколько веревочке ни виться, а конец придет…

— Чуть было не проморгали. Хорошо, дети вспомнили о заводе, — проговорил кто-то.

Керейшис поднял голову, бешено сверкнул глазами:

— Все через этого змееныша!

И не успел никто ахнуть, как он шагнул, вытянул руку и, схватив Ромаса за шиворот, словно перышко, вскинул кверху, готовый тут же расплющить его о стену.

Испуганно закричал Алпукас. Мужчины на лету вырвали Ромаса из рук Керейшиса.

— Ах, ты так!

Старый Суопис подскочил к Керейшису, бесстрашно вытянулся и что было сил ударил его по лицу.

Тот словно не почувствовал удара — таким он был слабым, удар старого человека. Керейшис даже не пошатнулся, только заскрипел зубами, и в следующее мгновение старик уже лежал под ним, глухо хрипя.

Мужчины силой оторвали Керейшиса от деда. Он, уже не владея собой, рвался, брызгая слюной, задыхался от злобы:

— Гады! Нашлись охранители! Для кого добро бережете? Ни зверя, ни птицы я вам здесь не оставлю, новым хозяевам!

Старик отряхивался, отплевывался.

— Вот чертово семя! А еще за человека считали! Отец был сатана, и сын стал разбойником. Не забыл панских хлебов.

Ромас посмотрел на деда с удивлением. Он вспомнил его рассказ о смертельной схватке. Так вот кто был отец Керейшиса. Это, значит, отец Керейшиса чуть не убил деда.

Вскоре на заброшенном известковом заводе снова было тихо и спокойно…