Выстрел в лесу

Виноват ли Плеплис?

Наконец-то напали на верный след браконьера! И кто напал? Опять они, Ромас с Алпукасом! Значит, они сдержали слово.

Сержант не нашел следов; бородатый инспектор не нашел, отец, дедусь не нашли… а они нашли…

В десятый раз мальчики вспоминали всю историю: как задумали наведаться на поляну, как им стало почему-то страшно, как обнаружили бумажный катышек…

— Помнишь, Ромас, я разворошил иголки, лег на землю и гляжу — белеется…

— Но, если б не я, Алпук, ты бы поднял и бросил.

— Почему бросил? Так я и стану бросать! Я бы развернул.

— Ну, развернул бы и бросил. Тебе даже в голову не пришло, что это может быть улика. А мне будто кто на ухо шепнул, я сразу понял.

— Не сразу, Ромас, не сразу, ты еще долго думал, только потом уже понял…

— Ну конечно, чуточку подумал. Всегда надо хоть немножко подумать. Где ты видел, чтобы такое важное дело решали, не подумав?

Так они препирались, похваляясь друг перед дружкой смекалкой, отвагой, наблюдательностью. Наконец сошлись на том, что слава приходится поровну на обоих, и пошли в избу посмотреть, что там делают дедушка и отец. Совершив такой подвиг, мальчики чувствовали себя довольно независимо и не таились по углам, а с серьезным видом уселись на лавку, рядом со взрослыми. Мало ли что, может, потребуется их совет — и они свое слово скажут.

Лесник и дедусь разговаривали, не остерегаясь детских ушей, и это еще больше щекотало самолюбие мальчиков. Правда, ничего особенного и не говорилось, потому что отец, едва речь заходила об олене и Плеплисе, только скрипел зубами: у него не хватало слов. Лесника угнетали мрачные мысли. Кто бы мог подумать! Лучший работник… Ну, положим, сидел в тюрьме, грозился намять бока соседу, спекулировал, как болтают люди, положим, нрав у него крутой, угрюмый… Но убить! Убить оленя! Нет, в это Юрас никогда бы не поверил. Плеплис любит лес, добросовестно выполняет самую трудную работу, не гонясь за рублем. Можно часто видеть, как он в воскресенье бродит по лесу. Как-то раз лесник застал Плеплиса возле питомника. Вывороченная с корнем сосна придавила молоденькие деревца, пригнула к земле. Плеплис выбивался из сил, пытаясь освободить их, сдвинуть с места тяжелый ствол. Лесник подоспел на помощь, и вдвоем они кое-как одолели старое, мертвое дерево.

Они разошлись тогда, не сказав ни слова, но оба прекрасно поняли друг друга. По крайней мере, так казалось леснику. А на поверку выходит, он ошибся, пригрел змею за пазухой. Недаром, значит, шатался Плеплис по лесу: вынюхивал, где сподручнее ставить капканы, подкарауливать зверя…

И новая волна ярости охватила лесника, захлестнула сердце. Он был готов немедля бежать к Плеплису и рассчитаться с ним разом за все. Но дедусь отговаривал: дома — жена, дети. Самим марать руки о такого негодяя не стоит. Не те нынче времена, чтоб один на один воевать с браконьером; на то есть законы, власть оберегает редкого зверя. Получит на суде что положено…

Ромас и Алпукас, наслушавшись этих разговоров, решили на следующее утро встать пораньше.

Когда старик зашевелился и начал собираться, мальчики уже не спали. Подождав, пока дедушка выйдет с гумна, ребята кинулись одеваться.

Они спускались вниз, когда старик снова открыл двери:

— А вы куда снарядились?

Мальчики застыли на лестнице: один — посредине, другой — на верхней ступеньке.

— Дедусь, — мы… мы… — растерянно замычал Алпукас.

— Солнышко взойти не успело, что вам делать в такую рань? Полезайте-ка обратно!

— Да мы уже выспались, — хмуро сказал Ромас. — Что-то сон совсем не берет.

— Возьмет, возьмет.

— Правда не берет, дедушка! — подхватил Алпукас. — Уж я знаю: раз проснулся, значит, не возьмет.

— Не перечь, Алпук, сказано так сказано. Часик-другой можете вздремнуть, никаких важных дел у вас нет.

Пришлось лезть обратно. Они слышали, как звякнула коса и старик, прикрыв ворота гумна, прошаркал по двору — верно, вику свиньям косить.

Некоторое время было тихо, потом хлопнула дверь избы, заскрипел колодезный журавль, закудахтали куры, загоготали гуси.

— Не балуй, буренка, не балуй! — проговорила Марцеле, выгоняя корову.

Усадьба ожила.

Дети не раздеваясь лежали на сеновале и, напрягая слух, ловили малейший звук, доносящийся с улицы. Минуты тянулись, как вечность. Казалось, дедушка с отцом уже ушли или могут уйти в любую секунду. Стало быть, они останутся с носом.

Радостно залаяв, начал повизгивать Рыжик.

— Кто-то пришел. Давай посмотрим.

Они взобрались на балку и прильнули к щели.

Во дворе стоял отец. Он смотрел куда-то вдаль, в сторону леса, а вокруг прыгал, ластился Рыжик. Лесник не глядя протянул руку; пес положил передние лапы ему на грудь. Юрас потрепал собаку по загривку, но видно было, что ему не до Рыжика.

Мальчики долго наблюдали за отцом, который, словно окаменев, по-прежнему смотрел на лес и машинально гладил пса. Он не тронулся с места, даже когда вернулась Марцеле. Она подошла и, помолчав, спросила:

— В лес-то пойдешь сегодня, Юрас?

Он очнулся, пальцы перестали теребить шерсть собаки.

— Позавтракаем да пойдем с отцом.

Он быстро зашагал к клети.

Дети снова повалились на сено.

— Слыхал, Алпук? После завтрака пойдут. Зря только поднялись в такую рань.

— Как ты думаешь, что ему сделают?

— Ясно что: сведут в милицию, вот и все.

— В милицию?

— А потом — суд!

— А если не признается?

— Пускай не признается! Тут уж не отопрешься.

— Видишь, Зуйка с Брузгюсом не виноваты, а еще говорили, что их нужно пытать.

— Так мы же понарошку.

Было еще довольно рано, когда Ромас и Алпукас пришли в избу, но назад их уже не отправили. Дедушка и отец были во дворе, Марцеле готовила завтрак, Юле собиралась на работу. Девушка теперь каждый день вставала на заре, прихорашивалась перед, зеркалом и уходила. Все ждали, что в один прекрасный день Юле надоест стройка, но она, к общему удивлению, не только прилежно трудилась, но даже приносила какие-то книжки и читала, их по вечерам. Как-то она обронила, что скоро будут посылать на курсы.

Поели быстро и молча. Встав из-за стола, дедушка прошел в горницу, закинул за плечо ружье и торопливо вышел вместе с отцом. Переглянувшись, мальчики выбежали следом. Ромас и Алпукас шли за взрослыми, немного отстав, но особенно не прячась: как-никак именно они, а не кто-нибудь нашли пыж.

Видя, что на них не обращают внимания, словно не замечают, мальчики еще больше осмелели. Любопытно, что сделают с этим Плеплисом. Дедусь взял ружье — зачем? Утренняя прогулка сулила много интересного. Но возле леса старик неожиданно обернулся.

— Дети, возвращайтесь назад — роса еще не сошла, промокнете.

Они остановились, уязвленные, полные решимости не отступать.

— Какая же тут роса, все давно уже просохло! — возразил Ромас.

— Мы не будем близко подходить, дедусь, — обещал Алпукас, — мы только издали посмотрим, и все.

— Нет, нет, — прервал старик. — Все и так узнаете, расскажу, когда вернемся. А пока сидите дома. Лучше маме помогите по хозяйству.

— А мы все равно пойдем! — запальчиво крикнул Алпукас, потеряв надежду уговорить деда добром. — Мы…

— Что ты сказал? — обернулся отец. — Ну-ка, повтори!

Алпукас уже бочком отступал назад.

— Смотри у меня, сын, чтоб я больше не слышал таких слов!

Мужчины скрылись в лесу. Ромас и Алпукас стояли понурые, грустные, чувствуя, что их незаслуженно обидели. Видно, такова уж спокон веков ребячья судьба: не все, к чему рвется сердце, дозволено им, не все можно видеть и слышать. Поэтому ненадолго оставим их на опушке, хоть ребятам и очень любопытно, что произойдет в лесу, а сами незаметно последуем за лесником и дедушкой. Нас, пожалуй, не прогонят: читателю-то ведь все нужно знать.

Суописы двигались по лесу, не поспешая, но и не мешкая, размашистым шагом людей, привычных к долгой ходьбе. Оба молчали. Лесник ощущал странное спокойствие. Теперь раз навсегда придет конец этой чертовщине, этой вечной тревоге, столько лет терзавшей душу.

Вскоре лес поредел, расступился, и перед ними открылся участок, разгороженный невысокими плетнями. Это был питомник. Здесь выращивались самые различные деревья, от годовалых сосенок, едва пробившихся из земли, до метровых дубков, ясеней, тополей, лиственниц и даже груш и яблонь.

Как они и рассчитывали, в питомнике уже трудились несколько женщин и Плеплис, которые пропалывали, окучивали, разрыхляли загрубевшую почву, поливали сеянцы.

— Плеплис, поди-ка сюда! — позвал лесник.

Крупный, мешковатый мужчина разогнулся, узнал лесника и, бросив мотыгу, неторопливо направился к нему, по дороге поправляя прутья плетней, крепче втыкая в землю расшатанный кол.

Когда он подошел, лесник сунул ему под нос мятую квитанцию.

— Твоя?

Плеплис потянулся за бумажкой, но лесник отдернул руку.

Рабочий изумленно посмотрел на него: лицо Суописа было серым, землистым, глаза запали; Плеплис повернулся к старику и только тут обратил внимание на ружье за плечом, на суровый блеск его глаз.

— Что стряслась? — встревожился он.

— А ты не спрашивай, говори прямо: твоя? — жестко повторил лесник.

Не пытаясь больше взять квитанцию, Плеплис всмотрелся, бросил взгляд на уголок, где была помечена дата, и признался:

— Вроде моя… за прошлогодние сучья. Да говорите толком: в чем дело?

Лесник вскипел:

— В чем дело? А в том, что ты убил оленя!

— Я — оленя?..

Он даже не обиделся, только смотрел на Суописов недоуменно, растерянно.

— Да вы что, смеетесь? С какой стати мне его убивать? У меня и ружья-то нет, еще весной сдал, когда регистрация была. На кой ляд мне ружье: охотиться — не охочусь, а платить — плати за него…

— Ружья, говоришь, нет? Так, может, ты и патроны квитанциями не забивал?

— Было время — забивал. Да только я и патроны отдал. Куда мне их — с кашей есть, что ли?

— Как так — отдал?

— Так вот и отдал. Была у меня целая коробка, еще зимой, от нечего делать наготовил. А весной пришел человек, просит: продай, мол, все равно не стреляешь. А чего мне их продавать? Небось не покупные, сам набивал…

— Кому отдал? — не выдержал лесник.

— Да… Продай, говорит… Я, значит, принес и говорю… — Плеплис вдруг смолк и вытаращил глаза: — Эге-е… Уж не собираетесь ли вы кому-то хвост прищемить, коль такой разговор пошел?.. А мне-то сразу и невдомек… Вот так штука, елки зеленые!.. Как же это получается? Неужто… — И он снова замолк на полуслове.

Огромный, нескладный, Плеплис стоял, думая медленно и тяжело.

Суописы ждали…

Ромас и Алпукас нетерпеливо дожидались возвращения мужчин. Они то и дело забирались на крышу погреба — не покажутся ли отец и дедушка.

Что они там, пропали? Может, Плеплис сбежал и его не могут поймать? Гоняются теперь по лесу… И хорошо, пусть бежит… Не взяли их!.. Ишь ты дед какой, росу выдумал, будто никогда в жизни босиком не ходили, не знают, что такое роса… Может, не дается Плеплис в руки — здоровущий! Но только где ему против отца! Дедусь не сладил бы, старый. А говорят, и он когда-то был как отец… Приволочь бы этого Плеплиса во двор… Вот все смотрели бы на них… Ему, наверное, сказали, кто нашел пыж… А потом вся округа узнает, все ребята. Сами спугнули, сами помогли поймать. Ромас с Алпукасом!..

Мальчики томились, не спуская глаз с опушки. Но вот их сердца учащенно забились: возвращаются! Что-то скажут им? Ну конечно же, непременно похвалят, ведь это они… они.

Но что это с отцом?.. Он как-то поник, приуныл… Дети забеспокоились, не зная, что подумать. Лица мужчин были хмурые. Ни дед, ни отец не подошли к мальчикам, как те надеялись, а поплелись прямо в избу.

Ребята влетели следом. Отец сидел у стола, а старик возился в горнице; видно, вешал на место ружье.

Ромас и Алпукас проскользнули к нему, тщательно прикрыв за собою дверь.

— Дедусь, что случилось?

Старик обнял мальчиков за плечи.

— Ничего не случилось, дети, ничего. Не Плеплис, оказывается, убил оленя. Так-то вот.

Пораженные мальчики засыпали старика вопросами:

— Не Плеплис? Так кто же? А квитанция? Там же его фамилия!..

Но дедушка не торопился с ответом. Он гладил ребят, невесело улыбался и говорил:

— Так вам сразу все вынь да положь, хитрецы. Не бойтесь, со следа не сбились. Куда он ведет, пока не скажу, точно еще не доказано. Но скоро узнаем. А теперь бегите-ка гулять.