Я уйду с рассветом

XII

Они остались лежать там, где упали. По положению переплетающихся конечностей я понял, что их загоняли в пещеру, словно скот, и методично расстреливали. С безжалостной педантичностью здесь лишали жизни мужчин, женщин и детей. Кровь растеклась по полу пещеры и пропитала одежду жертв, засохла в волосах, образовав чернеющие лужи под телами.

Обмякшее и посеревшее тело младенца лежало на изрешеченной пулями материнской груди. Старик и старуха упали замертво, обнимая друг друга в последний раз.

Шарлотта споткнулась о худенького ребенка, убитого выстрелом в голову. Он запутался в раскинутых в стороны ногах своего отца. Продолжая прижимать к себе женщину, я наклонился и извлек из сплетенных рук и ног фонарь.

Я осветил всю пещеру. Не меньше сотни мертвецов, чудовищным ковром покрывающих все пространство. Вот мы и нашли жителей деревни.

Шарлотта застонала, зажимая рот ладонями.

— Не смотрите туда! — велел я ей, освещая то место, где посреди кучи трупов стоял Отто. Он наклонил голову набок и издал траурный вой, от которого у меня зашевелились волосы на затылке.

— Ко мне, малыш! Сюда!

Он перестал выть и принялся тыкаться носом в тела, лежавшие вокруг.

— Отто, ко мне! — Пес глянул на меня и заскулил. — Подождите тут, — сказал я Шарлотте.

Она молча кивнула, не открывая глаз.

Чтобы проложить путь между трупами, пришлось раздвигать их руки и ноги. Пол пещеры был липким. Я старался не смотреть в пустые глазницы мертвецов, которые высвечивал фонарь, но не мог не заметить ужаса, застывшего на лицах старых и молодых. Пудель стоял среди группы школьников. Тут же лежали три монахини, и Отто вновь заскулил, тыкаясь носом в одну из них.

Я положил руку ему на спину и присел рядом.

— Тише, дружок.

Я не понимал, почему пес так суетится над этим телом. Одеяние было испачкано кровью, вытекшей из раны в верхней левой части груди. Я откинул покров и нащупал шею.

Глаза монахини распахнулись, и она вцепилась в мою руку. Я вздрогнул, сердце заколотилось у меня прямо в горле. Женщина судорожно огляделась и уставилась на меня.

— Оуэн… — выдохнула она.

— Вы в безопасности. Вам ничего больше не угрожает, — заверил я ее.

У нее были запавшие глаза, бескровные бледные губы. Монахиня попыталась что-то сказать, но горло у нее лишь заходило ходуном. Мне пришлось наклониться, чтобы разобрать слова.

— Les enfants,[48] — выдавила она. — Les en… — Она потеряла сознание, глаза закатились, и рука соскользнула с моей кисти.

Я осторожно поднял ее и понес, переступая через тела. Отто шел за мной.

— Она жива? — Шарлотта опустилась на колени около монахини, как только я положил ту на пол в тоннеле.

— Пока да. — Я осветил фонарем пещеру и посмотрел на сидевшего тут же Отто. Он тяжело дышал и все ближе придвигался к нашей спутнице. — Судя по его реакции, выжила только она.

Шарлотта обняла рукой собаку.

— Она произнесла имя моего сына. Назвала меня Оуэном. — Я сделал глубокий вдох. — Я должен узнать…

Шарлотта бросила взгляд в источавшую миазмы смерти пещеру и побледнела.

— Я вам помогу.

— Нет, вы не обязаны…

— Но так будет быстрее, — отрывисто возразила она.

Мы бродили по мрачному морю мертвых тел, словно обыскивали берег во время отлива. Одно за другим мы осматривали лица, переворачивая трупы, если они лежали ничком. Некоторые были изуродованы выстрелами, но ни один из них не соответствовал телосложению и высокому росту моего сына.

— Хватит, — наконец сказал я, когда мы достигли дальнего угла пещеры, в которой обнаружили полуживую монахиню. — Не стоит дальше искать. Остались только дети. Оуэна здесь нет.

Вытащить тяжело раненную женщину из пещер было нелегко, но мы с Шарлоттой справились. Выбрались из подземного лабиринта мы уже после полудня. После мрака пещер солнце ослепило нас, и всю дорогу до фермерского дома мне приходилось щуриться от яркого дневного света. Когда я донес монахиню до дивана в столовой, дыхание у нее было поверхностным, пульс едва прослушивался.

— Шарлотта, вы не…

Она прошагала мимо меня, Отто следовал за ней по пятам. В пещере она пыталась не показывать чувств, но теперь ее движения стали дергаными.

Я наблюдал за молодой женщиной. Она швырнула кольт на кухонный стол, отыскала щетку и кусок мыла и быстро вышла через заднюю дверь.

Стоя в проеме, я увидел, как Шарлотта сняла платье. Оно отлетело в сторону и плавно опустилось на пол, а его хозяйка направилась к колонке. Сначала она отвязала от пояса кобуру и положила ее на траву. Потом резкими, почти судорожными движениями принялась накачивать воду в ведро, пока та не начала переливаться через край. И, подняв ведро, опорожнила его над головой.

Я поморщился, зная, как холодна вода из колонки. Отбросив ведро, она схватила мыло и стала натирать себя щеткой, пока не покраснело все тело. Я подошел и, повесив ведро на кран, наполнил его и поставил на солнце, чтобы вода хоть немного согрелась.

— Дайте мне ботинки, — предложил я мягко. — Я их почищу.

Пока Шарлотта расшнуровывала свои оксфорды, подбородок у нее трясся. Она протянула мне их и осталась дрожать в бюстгальтере, поясе и носочках.

Вернувшись на заднее крыльцо, я с помощью пригоршни листьев стер все следы крови с ее обуви, а затем занялся своей.

— Когда их убили?

Я обернулся. Шарлотта, стоя на коленях, отмывала лапы Отто, но его она терла не с таким ожесточением, как себя. Кожа у нее местами была содрана.

— Меньше недели назад, — сказал я, припоминая груды уродливо раздувшихся, гниющих тел на поле боя в Мамецком лесу и на Ипре.

— Они никого не пощадили, даже… — Она отвернулась и провела запястьем по глазам. — За что? Я ничего не слышала о том, что случилось в этой деревне. Тут ведь жили одни крестьяне. За что им устроили такую… бойню?

Я встал и расстегнул рубашку, чувствуя непреодолимое желание смыть с себя могильные запахи.

— Чтобы другим неповадно было.

Когда монахиня открыла глаза, Шарлотта, наклонившись к ней поближе, тихо заговорила на французском. Лицо раненой выражало крайнее напряжение до тех пор, пока, взглянув Шарлотте за спину, она не увидела меня. Тогда монахиня расслабилась и начала отвечать на вопросы. Ей не удавалось долго сохранять ясность, она то и дело теряла сознание.

Шарлотта откинулась на спинку стула и вздохнула:

— Она из женского монастыря в Гренобле. Здесь она познакомилась с Оуэном, они должны были отправиться в аббатство Денжи-Сен-Клер.

— Где это — Денжи-Сен-Клер?

— Не знаю. Впервые слышу это название. — Шарлотта подняла на меня взгляд. — Деревню расстреляли немцы.

— Я так и предполагал.

— И, Рис, — добавила она тихо, — они искали Оуэна.

— Они его здесь нашли?

Шарлотта покачала головой:

— Она не успела ответить — отключилась.

Я отвернулся, потирая затылок.

— Что будем делать дальше?

Я уставился на пустой холодный камин. Теперь, пройдя по следам сына, я со всей печальной очевидностью осознал, что никогда не найду его. Я опустил голову и обхватил ее руками.

— Давай посмотрим на карту. Наверняка нам известно только одно: он направлялся в то аббатство.

Молодая женщина принесла карту из грузовика. Мы расстелили ее на кухонном столе и изучали долго и дотошно, квадрат за квадратом, но ничего не обнаружили. Денжи-Сен-Клер на карте не было.

— Все это время он двигался на восток, — рассуждала Шарлотта.

— Может, направлялся в Италию или Швейцарию?

Она нахмурила брови:

— Если они ехали в Италию, то зачем забираться так далеко на север от Гренобля?

Я посмотрел на карту и в конце концов ткнул в синюю точку на зеленом поле:

— Вот. Думаю, нам надо ехать в Анси.

Монахиня, так и не придя в себя, на исходе дня испустила дух.

Заглянув в свои спальни, мы с Шарлоттой снова встретились в кабинете. До глубокой ночи она наигрывала на пианино грустную музыку.

На рассвете, прихватив с собой провизии из чулана и фруктов и овощей из сада, мы двинулись в путь. Мы обнаружили припрятанные на ферме канистры с бензином и пополнили свои запасы. Шарлотта проверила уровень топлива, масла и воды, поставила на место крышку распределителя, после чего мы навсегда покинули деревню.

Шарлотта вела машину на восток. Достигнув лазурных вод Роны, мы по первому же мосту переправились на другой берег и по узкой грунтовке добрались до маленькой деревушки, притулившейся у подножия скал. На центральной площади возвышался каменный монолит, позолоченный утренними лучами. Деревня еще только просыпалась ото сна.

Мы миновали предгорья и двинулись дальше на север по извилистым дорогам — то вверх, то вниз, в долины. К середине дня мы достигли Роны в том месте, где она поворачивала назад — к истокам, находившимся в ледниках Швейцарских Альп. Там, где мы переправились, Рона протекала параллельно Савойе. Продолжая путь на север между двух рек, мы наконец перебрались через восточную Савойю.

Дороги у подножия гор были ухабистыми и разбитыми, но теперь гравийное покрытие стало ровным и ухоженным. Наша дорога огибала с севера продолговатое озеро и продолжала неторопливо виться на юг вдоль гор.

Мы доехали до Анси, когда солнце садилось у нас за спиной. Город лежал у северной оконечности девственного озера; на востоке раскинулись холмы, которые мы только что проехали, на западе тянулась горная гряда. Айлуид здесь понравилось бы. Несмотря на последствия оккупации, город сохранил сельское очарование. В ящиках на подоконниках красовались пышные цветники. Кафе на углу захватило часть улицы. Некоторые из посетителей поставили рядом с собой винтовки, но стрельбы на улицах слышно не было. Мы ловили на себе настороженные взгляды, однако такого напряжения, как в Париже, Виши и Лионе, тут уже не наблюдалось.

— Кто-нибудь из них наверняка знает дорогу до Денжи-Сен-Клер, — сказала Шарлотта, всматриваясь в сидевших на улице людей. — Подождите здесь, я пойду порасспрашиваю.

Я положил руку на спину Отто, чтобы он не побежал за ней. Пудель недовольно заскулил.

— Да она вернется, не успеешь и глазом моргнуть, — уговаривал его я, наблюдая, как Шарлотта обращается к сидевшим за столиком кафе старикам. Один кивнул и заговорил, жестикулируя сухими руками.

Отто завилял хвостом, когда Шарлотта вернулась в машину и погладила его по голове, прежде чем завести двигатель.

— Вы правильно выбрали Анси. Денжи-Сен-Клер отсюда в пятнадцати километрах. Старик сказал, что нам нужна дорога, которая начинается на восточной стороне озера и ведет в горы. На развилке в Блюффи надо свернуть налево. — Она взглянула на меня. — На следующей развилке мы опять свернем налево, потом направо, еще раз налево и так попадем в деревню.

— Ну, с такими подсказками мы вряд ли заблудимся.

Ее смех был заразительным, и я засмеялся вместе с ней, что немного сняло напряжение, не отпускавшее меня с ночи.

Однако через минуту Шарлотта посерьезнела:

— Он предупредил, чтобы мы были осторожны. В горах все еще полно немцев.

Мы проехали по булыжной мостовой Старого города, не затронутого бомбежками, и свернули на узкую улочку, которая вела к северному берегу озера. Там город заканчивался, и дорога огибала водный массив. Под лучами пылающего солнца, садившегося за западные вершины, озеро выглядело впечатляюще. Насыщенный вечерний свет сверкал на изумрудной воде, которая казалась монолитной — даже малейшая рябь не тревожила ее поверхность.

Дорога змеилась на юг вдоль озера, а потом уводила на запад — в горы. Грузовик занимал всю ширину дороги, по обеим сторонам которой рос густой лес. Мы поднимались все выше в Альпы, и вслед за нами на небе всплывала луна.

Шарлотта не включала фар, нам вполне хватало лунного света, пока мы, следуя указаниям старика, все дальше углублялись в горы. Деревушка Денжи-Сен-Клер притулилась в долине между двумя пиками. Луна бросала белые отблески на известняковые скалы на востоке. Деревушка спала, ставни не выпускали наружу ни одного луча света.

— Никто не откроет нам двери, не у кого спросить дорогу до аббатства, — тихо заметила моя спутница.

— Вон там, — указал я на запад. Каменное здание, залитое лунным сиянием, возвышалось над лесом, словно маяк. — Если это и не оно, мы, по крайней мере, получим хороший обзор местности.

Мы свернули на проселочную дорогу, которая вывела нас из деревушки, и углубились в горы. Нам пришлось двигаться в полной темноте, так как кроны деревьев почти смыкались у нас над головой. Внезапно за поворотом лес отступил, и на опушке перед нами предстали величественная постройка из камня и поместье. Его окружала каменная стена, проселок вился вокруг горы и упирался в задний двор.

Шарлотта остановила грузовик у кромки деревьев. В темноте четко просматривались колокольня и апсида.

— Во всяком случае, это точно церковь.

— Так и есть. Осталось выяснить, то ли это аббатство, о котором говорила монахиня.

Мы подъехали к запертым железным воротам. Оставив Отто дожидаться в машине, я подсадил Шарлотту и сам вслед за ней перелез через стену. Вдоль дорожки, ведущей к дверям аббатства, аккуратными рядами выстроились живые изгороди. Я постучал медным молотком и услышал, как эхо разносит его отголоски внутри здания. В течение нескольких долгих минут ответом нам была тишина. Я отступил и присмотрелся к фасаду. Дверь со скрипом приоткрылась, и в узком проеме в свете горевшей лампы показалась монахиня.

Она спросила что-то по-французски. Потом приподняла лампу и заглянула за спину начавшей ей отвечать Шарлотте, и ее глаза округлились. Она тут же распахнула дверь.

— Оуэн? — Монахиня смотрела мне за плечо. — Ты привел их? Мы слышали, что тебя… — Присмотревшись ко мне повнимательней, она остановилась на полуслове и сделала шаг назад. — Вы не Оуэн.

Я взялся за дверь, опасаясь, что монахиня закроет и запрет ее.

— Он — мой сын. Я ищу его.

Она пытливо изучала меня.

— Вам лучше войти. Вы пришли пешком?

— Приехали на машине, — ответила Шарлотта.

Монахиня достала из складок своего облачения связку ключей.

— Я отопру ворота. Поставьте машину в амбар.

Пока она возилась с замком, Отто выпрыгнул из скорой и подбежал к ней. Изнуренное лицо монахини смягчилось. Она наклонилась и ласково заговорила с пуделем, взяв его морду в ладони.

Когда мы вновь заперли ворота и поставили машину в укромное место, монахиня повела нас в аббатство. Внутри было темно, рожки на стенах горели столь тускло, что давали больше тени, чем света. Сводчатые потолки просторных помещений терялись во мраке, наши шаги отдавались эхом.

— Я надеялась, что не доживу до того дня, когда опять придется запирать ворота и двери церкви, — посетовала монахиня, задвигая щеколду на сводчатой двери. — Я — матушка Клеманс. — Внезапно она увидела что-то позади нас и, прежде чем мы с Шарлоттой успели повернуться, простерла к нам руки. — Пожалуйста, не пугайтесь и ничего не предпринимайте. Я ей все объясню, и она не причинит вам вреда.

Я обернулся. Из темноты выступила молодая монахиня. Дрожащими руками она сжимала винтовку, дуло которой было направлено мне в грудь. Я поднял руки вверх, сдаваясь. Шарлотта потянулась к спрятанному кольту, но я толкнул ее локтем:

— Погоди.

Выйдя из-за моей спины, аббатиса мягко произнесла:

— Tout va bien, топ enfant.[49]

Продолжая увещевать подопечную, она заслонила меня собой и приблизилась к ней. Девушка переводила взгляде аббатисы на меня. Лицо с тонкими чертами выражало растерянность.

— Il veut nous blesser,[50] — прошептала она.

Шарлотта напряглась:

— Non. Non, il ne le fait pas. C’est un homme bon, un homme gentil. Et il ne vous blessera pas.[51]

— C’est vrai, mon checr,[52] — подтвердила аббатиса. — Rappelez-vous Owain? C’est son père.[53]

— Son père?[54] — Молодая монахиня пристально разглядывала меня, пытаясь сообразить, что происходит. Но, когда аббатиса положила руку на ствол винтовки, не стала сопротивляться и позволила забрать оружие.

Она заморгала, глядя на меня, но потом ее взгляд упал на что-то рядом. Я глянул вниз. Отто, склонив голову набок и навострив уши, наблюдал за девушкой. Подавшись вперед, он завилял хвостом и уткнулся ей в ладони. На ее губах зародилась улыбка.

Аббатиса отставила ружье в сторонку и облегченно перевела дух:

— Позвольте ей отвести вашу собаку на кухню и покормить. Она хорошо ладит с животными. Обещаю, она не сделает ему ничего плохого.

Шарлотта посмотрела на меня, я кивнул, и она сказала:

— Il s’appelle Otto.[55]

Когда молодая монахиня повернулась, стало очевидно, что она на сносях. Аббатиса вздохнула, глядя ей вслед:

— Это сестра Анжелика. Вы должны простить ее. Она уже не та, что прежде.

— Нас предупредили, что в горах все еще остаются немцы.

Матушка Клеманс поджала губы:

— Да.

Она пригласила нас следовать за ней. Через неф мы прошли в открытый дворик, затем прошагали по галерее и наконец оказались в старом флигеле. Комната, в которую привела нас аббатиса, представляла собой кабинет, скудную обстановку которого составляли лишь грубый стол, три стула и распятие на стене.

— Садитесь, пожалуйста.

Она села за стол, а мы с Шарлоттой пристроились на стульях напротив. Матушка Клеманс поставила лампу на край стола и подкрутила фитиль. Она уставилась на меня:

— Поразительное сходство.

— Так и есть.

— Хотела бы я вас чем-нибудь порадовать, но если вы ищете сына, то его здесь нет.

— Однако вы сказали, что слышали, где он находится.

Она молитвенно сложила ладони:

— Нам сообщили, что его схватили и держат в гестапо.

Стул подо мной заскрежетал, когда я вскочил и отошел в сторону. Я потер шею.

— Где? Когда вы об этом узнали?

— Пять дней назад. По рации нам сообщили, что он в Лионе.

С нарастающим отчаянием я посмотрел на Шарлотту.

— Мы знаем, чем он занимался.

Матушка Клеманс поднялась и взяла со стола лампу.

— Тогда я должна вам кое-что показать.

Она провела нас по внутренней галерее в другую часть церкви.

— Под криптой есть тайная комната, — объяснила она, спускаясь по каменным ступенькам винтовой лестницы. — Мы держали их там, пока Оуэн и Северин готовили безопасный транспорт.

Прохладный склеп освещала только лампа аббатисы, а тишину нарушали лишь наши шаги. В стенах были вырублены арки. Одни служили гробницами, в других, как в витринах, хранились человеческие останки. Аббатиса подвела нас к последнему склепу — глубокому, вмещавшему с десяток черепов. Она начала передвигать их. Шарлотта в ужасе отшатнулась.

— Они не станут возражать, верно? — сказала матушка Клеманс, сгребая черепа на одну сторону и забираясь в образовавшуюся нишу. Она толкнула заднюю стенку, казавшуюся сделанной из камня, и исчезла в темноте. — Будьте осторожны. Тут небольшой выступ перед ступеньками и поверхность неровная.

Шарлотта взглянула на меня:

— Справитесь?

— Должен.

Я подсадил ее в проем и, склонившись, держал за руку, пока она не перепрыгнула на ту сторону склепа.

— Стою на твердой земле, — сообщила она.

Я последовал за ней, обдирая о камни плечи. Пока полз, желудок и легкие сжались в комок, лоб покрылся капельками пота.

Склеп был сооружен с целью скрыть узкую винтовую лестницу, которая уходила во мрак. Когда я спрыгнул с метровой высоты выступа на ступеньки, аббатиса уже спускалась по лестнице. Шарлотта, ждавшая несколькими ступеньками ниже, потянулась, схватила меня за руку, и мы последовали за настоятельницей. Стены были настолько узкими, что мне приходилось протискиваться боком, и только крепкая ладонь спутницы удерживала мое трепыхавшееся сердце в груди.

К моему облегчению, ступени наконец закончились, приведя нас в бывшую часовню. От увиденного там я замер как вкопанный. Дыхание перехватило, и вовсе не из-за тесноты. Шарлотта сжала мои пальцы и побледнела.

— Боже мой… — прошептала она и посмотрела на меня широко распахнутыми потемневшими глазами.

Аббатиса переводила взгляд с меня на Шарлотту. Между бровей у нее появилась складка.

— Вы ведь сказали, что знаете про сеть Оуэна?

Я открыл рот, но не издал ни звука. Думал, что знаю, да. Но перед нами предстали не произведения искусства и не чемоданы с семейными реликвиями.

Из темноты на нас смотрели девять детей.