Я уйду с рассветом

XXI

Анри

— Произошло недоразумение, — сказал Клаус, но улыбка его говорила о другом. — Ему не понравилось, как мы обращались с его женой. — Он пнул человека, распростертого на полу. — Похоже, он убил одного из моих охранников.

Я глянул за спину Клаусу, и моим глазам предстала бойня. Охранник валялся на полу, его лицо было сплошным месивом из крови, костей и кожи. При виде женщины меня чуть не вырвало. Ее привязали в похабной позе, как на разделочном столе мясника. Была бы она моей женой, я бы тоже размозжил башку охраннику, сотворившему такое. Я присел рядом с Оуэном и перевернул его на спину. Его избили и изуродовали до неузнаваемости. Но он еще дышал, пулевые ранения ноги и руки были не смертельными.

— Кто-то должен мне помочь вынести их на улицу.

— Ну разумеется! — Клаус, само гостеприимство, кивнул охранникам, чтобы те помогли.

Охранники донесли пленных по тоннелям до подвала, но показаться на улице не решились. Я спрятал Оуэна в бойлерной, а сам с его женой на руках выбрался из руин. Она была без сознания, обмякшая и на удивление легкая. Пока я бегом тащил женщину, ее голые грязные ноги колотились по моим бедрам.

Как только я вошел в здание больницы и позвал на помощь, меня тут же окружили медработники, и я передал им свою ношу. Затем, не привлекая к себе излишнего внимания, выскользнул на улицу и вернулся туда, где оставил Оуэна.

Пока я нес его до ближайшего здания, он все время стонал. В заброшенном доме до войны был магазинчик. На досках, которыми заколотили разбитые витрины, желтой краской было написано: «Juif».[81] Это здание я присмотрел, когда вернулся в Лион. На втором этаже находилось пять квартир. Пустующих, если не считать аскетичной меблировки.

— Северин… — хрипло прошептал Оуэн.

Вспомнив, что он плохо владеет французским, я ответил по-английски:

— Она в безопасности.

Нести его было нелегко. От рук и ног остались лишь кожа да кости — в гестапо с ним не церемонились. Я вспомнил того улыбчивого и сдержанного крепыша, с которым познакомился когда-то. Поначалу я принял Оуэна за слабака, но он был добрым, а не слабым. По рукам я догадался о его происхождении, прежде чем мне стало известно, что он родился на ферме в Уэльсе.

Руки ему больше не пригодятся — скоро от них останутся только ладони и большие пальцы.

Мне удалось затащить его на второй этаж в квартиру, где я устроил себе логово, пока по всему Лиону выслеживал Клауса. Он оставался в городе, хотя союзники уже вступили туда. Из больницы, куда я пристроил жену Оуэна, я стащил все необходимые медикаменты. Я предвидел, что, если после встречи с Клаусом валлиец все еще будет жив, ему понадобится медицинская помощь. И не ошибся.

Пока Оуэн был без сознания, я извлек пули из его руки и ноги, прочистив раны и посыпав их сульфаниламидным порошком. Забинтовал его руки и лицо, прикрыв зияющую рану в пустой глазнице, также обеззаразив все порошком. Методы Клауса вызывали у меня отвращение. Безвкусные, необдуманные и напрочь лишенные нюансов.

Я впихнул в Оуэна несколько таблеток сульфаниламида, потом, придвинув к его койке один из двух имевшихся в комнате стульев, сел ждать. Прежде чем начать допрос, я дам ему немного отдохнуть.