Я уйду с рассветом

XXVII

Не дожидаясь, пока немец упадет, я ворвался в комнату и, подбежав к сыну, привязанному к стулу, опустился перед ним на колени.

— Оуэн. — Оттого, что я произнес это имя, сердце мое чуть не разорвалось. — Machgen i.

Он уставился на меня. Пол-лица закрывала повязка, на месте глаза выделялось желто-бурое пятно. Во втором глазу отразилось изумление.

— Nhad… — В едва слышном шепоте прозвучали надежда, неуверенность и благословение одновременно.

Глаз закрылся, из уголка выкатилась слеза и поползла по разбитому и изуродованному лицу. Я обхватил ладонями голову сына и прижался к его лбу.

Я посадил Оуэна на стуле прямо и вытащил из ботинка нож, чтобы перерезать его путы. У меня перехватило дыхание, когда я увидел изуродованные кисти моего сына. Я взглянул на повязку у него на лице и провал под ней. Несмотря на изодранную и окровавленную одежду, на руку и ногу были наложены чистые бинты.

— Что они сделали с тобой, machgen i? — выдохнул я в потрясении и ужасе.

Я разрядил бы люгер в лежавшее на полу тело, но это было бы слишком бессмысленным поступком.

Убрав пистолет в кобуру, я вздохнул полной грудью, сбросив с себя многолетний тяжкий груз зла. Однако боль и гнев за то, что с ним сотворили, засели у меня в сердце острым ножом.

Оуэн напрягся:

— Северин…

До меня наконец дошло, почему он так кричал, и я взглянул на убитого немца. На губах покойника застыла легкая улыбка.

— С ней все хорошо. И с ней, и с ребенком. Они уже несколько дней в больнице, тут неподалеку.

Оуэн привалился ко мне, уткнувшись лбом в плечо. Когда я крепко обхватил его, он содрогнулся от всхлипа. Мы оба дрожали, и я не мог с точностью сказать, исходила ли дрожь от него или от меня. Но теперь в моих объятиях ему ничто больше не угрожало. Я провел трясущейся рукой по своему лицу. Пальцы стали влажными.

Я бережно взвалил Оуэна себе на плечо и поднялся. С секунду я стоял, приноравливаясь к тяжелой, но желанной ноше. Я надежно держал сына, готовый, если придется, пронести его через всю разрушенную войной страну до самого моря, к вересковым холмам с пасущимися на них стадами овец.

— Пора возвращаться домой.