Я уйду с рассветом

VI

Мы ворвались под защиту деревьев, с треском ломая молодую поросль. Истребители пронеслись у нас над головами. Подскочив, мы встали на месте. Из кузова послышался вой Отто.

Я выпрыгнул наружу.

— Рис!

— Оставайтесь в машине! — прокричал я, устремляясь к краю рощицы. Я приложил ладонь козырьком к глазам, всмотрелся в небо и даже пошатнулся от облегчения. — Выезжайте из-под деревьев! Это американцы. Они не станут стрелять по машине, когда увидят крест.

Самолеты кружили над нами, группируясь. Моя спутница завела мотор грузовика.

— Быстрей, Шарлотта!

— Мы застряли! Что-то попало под днище.

— Coc oen![30] — Я рванул обратно к грузовику, на ходу бросив винтовку Шарлотте; подставил плечо под металлическую решетку радиатора и, не обращая внимания на жар, ухватился за буксирную балку, толкнув ее что было силы. — Газуйте! — заорал я, перекрикивая рев надвигавшихся истребителей.

Раздался стон металла, и машина с жутким скрежетом дернулась назад, да так внезапно, что я упал на колени.

— Давайте! Давайте! Давайте!

Шарлотта включила задний ход и выехала из зарослей на открытую местность. Это случилось как раз в тот момент, когда истребители уже нависали над нами. Все четыре самолета резко развернулись и взмыли в небо, улетая прочь.

Сердце мое колотилось, я поднялся и поспешил к кабине грузовика. В кузове истошно лаял Отто.

— Вы поранились.

Шарлотта моргнула широко распахнутыми глазами:

— Что?

Я протянул руку и стер с ее щеки кровь. За скулой виднелся узкий порез, был содран слой кожи.

— У вас тут царапина.

Она вздрогнула при виде крови на моих пальцах и прижала тыльную сторону ладони к ране.

— Наверное, веткой задело. — Шарлотта откинулась и открыла дверцу. — Закрой пасть, Отто. Успокойся. — Она слезла с сиденья и, приземляясь, чуть не потеряла равновесие. — Наверное, рессора полетела.

— Это можно починить?

— Да, но… — Она взглянула мне за спину, и глаза у нее округлились.

Я повернулся и увидел, что к нам приближаются танки, джипы и много людей. Земля дрожала у нас под ногами, оглушающий грохот нарастал.

Шарлотта схватила меня за руку:

— Вильгельм…

— Мы могли бы сдать его им, но в этом нет нужды. Он всего лишь раненый солдат, к тому же без пяти минут мертвец.

Она всмотрелась мне в лицо и кивнула.

Командирский «додж» отделился от колонны и направился к нам. По обеим сторонам капота развевались красно-белые флаги, один с тремя звездами, другой — с вышитой цифрой «три». В машине стоял высокий мужчина, солнце отражалось от его полированной каски. «Додж» поравнялся с нами. Высокие сапоги офицера коснулись земли еще до того, как машина окончательно остановилась. Он устремился в нашу сторону широкими шагами. Слегка вихляющая походка выдавала человека, привыкшего много времени проводить в седле. По бокам у него висели револьверы с рукоятями, украшенными слоновой костью. Из «доджа» ему вдогонку выскочил бультерьер. Я с удовлетворением хмыкнул, когда увидел боевые жетоны на шее у собаки.

Я считал, что с годами утратил старые привычки, но взял под козырек, как только офицер подошел.

— Что здесь произошло? — с выраженным американским акцентом спросил он.

— Мы не поняли, что вы американцы, генерал.

— Эти истребители — чертовски устрашающее зрелище. Скорая в порядке?

— Да, сэр, — ответила Шарлотта. — Но думаю, что рессора полетела.

Он сфокусировал на ней ироничный взгляд:

— Так это вы тут за водителя?

— Да, сэр! — распрямила плечи она.

Хотя мрачное выражение как будто отпечаталось на его лице навсегда и на лбу и вокруг глаз пролегли глубокие морщины, ответ Шарлотты неожиданно вызвал у него мальчишескую улыбку.

— Черт меня побери! У нас так много отстойных водил, не могу не порадоваться, встретив хорошего шофера. К черту обходные маневры, мисс! Будь вы мужчиной, я счел бы за честь принять вас в нашу Третью армию.

Я и сам едва не улыбнулся, когда щеки Шарлотты зарделись.

— Благодарю вас, сэр.

— У вас в кузове раненые?

— Один, — осторожно сказал я. — Тяжелый.

— Наши хирурги могут что-нибудь для него сделать?

— Нет, сэр. Травма спины и огневое ранение. Вопрос времени.

— Ах ты ж, мать твою! Я бы хотел с ним переговорить.

Краем глаза я увидел, как напряглась моя спутница.

— Он почти все время бредит, сэр.

— Я недолго.

Я кивнул Шарлотте, и после минутного колебания она отперла заднюю дверцу. Складные ступеньки американцу не понадобились, он влез в кузов. Отто лежал в ногах у хозяина, но сел, когда дверь открылась.

— Какой у вас тут красавчик! — Генерал потрепал пса по голове и тут же склонился над бесчувственным Вильгельмом, положил руку на его плечо, снял с себя каску и прижал ее к сердцу.

— Ты выполнил свой долг, сынок. Покойся с миром. — Генерал надел каску, улыбнулся Отто и выбрался наружу. — Какой у вас отличный немецкий пистолет!

Проклиная себя за легкомыслие, я постарался ответить ровным голосом:

— Конфисковал у нацистского солдата.

— Молодца! — Он хлопнул меня по спине с такой силой, что, будь я посубтильней, сбил бы с ног. — Как только наша Третья армия разберется с этими фрицами, у них не останется ни оружия, ни их поганых жизней. Так держать! — И он удалился к командирскому джипу. — Вилли, за мной! — Бультерьер отвлекся от обнюхивания колеса грузовика и устремился за своим хозяином.

Шарлотта наклонилась ко мне:

— Что я сейчас видела?..

— То же, что и я.

Мы смотрели, как генерал подозвал группу военных к своей машине. Те поспешили к нему и внимательно выслушали его инструкции, дружно поглядывая на нас. Потом генерал забрался в «додж», вслед за ним вспрыгнула его собака, и они укатили.

Солдаты подошли к нашему грузовичку. Один сказал:

— Старик велел помочь с ремонтом вашей скорой.

— Мы будем вам очень благодарны. — Шарлотта вдруг заговорила с чарующими интонациями.

— Рядовой, помогите перенести раненого! — приказал главный.

Низкорослый коренастый парень выступил вперед и забрался в кузов грузовика. Он взялся за ручки носилок в головах, я взялся с другого конца, и мы вынесли Вильгельма под тень деревьев. Пока мы укладывали носилки на землю, раненый лишь стонал. Отто занял позицию рядом с хозяином.

Когда я вернулся, молодая женщина вылезала из-под грузовика. Я наблюдал, как все шестеро наших помощников бросились ей помогать.

— Задняя рессора, — объявила она. — Треснула пополам.

— Шарлотта, сумеете ее починить? — спросил я.

— Нет, ее нужно менять. Я бы сделала это, имей мы запасную.

— Достанем для вас рессору, мэм!

— Благодарю…

— Капрал Орин, мэм.

— Благодарю, капрал Орин. Сможете раздобыть заднюю рессору? Они длинней, чем передние.

— Так точно, мэм, рядовой Эдвардс — лучший наш механик, — отчеканил капрал, указывая на парня, который помогал мне переносить раненого. — Он сам все заменит.

— В этом нет никакой необходимости. — Шарлотта улыбнулась рядовому, и у того вспыхнули уши. — Но от помощи не откажусь.

Рядовой поспешил за запчастью, а капрал спросил:

— Чем еще мы можем помочь, мисс?

— Пожалуйста, зовите меня просто Чарли. Нам придется подпереть все колеса, кроме правого заднего, и приподнять ось над землей с помощью домкрата.

— Куррер, Эллис, пока мы устанавливаем домкрат, вы двое отыщите камни, чтобы подложить под раму.

— А я достану инструменты, — улыбнулась Шарлотта.

Пока продолжался ремонт, мимо нас потоком шли войска. В этом беспрестанном течении мы напоминали скалу, возвышающуюся посреди реки, вокруг которой расходятся, а затем сливаются потоки. Как только рессора была заменена, мы поблагодарили солдат и продолжили свой путь на юг. Вскоре мы оторвались от военных колонн. В боковое зеркало я наблюдал, как лента поднятой ими пыли удаляется от нас, сливаясь с горизонтом.

Когда Вильгельма переносили обратно в кузов скорой, он очнулся, но, слава богу, не произнес ни слова.

Остаток дня прошел без происшествий. Тень, которую отбрасывал наш грузовик на дорогу, постепенно удлинялась. Наступающие сумерки крались за солнцем, словно темная кошка за золотой птичкой по подоконнику.

— Похоже, луна будет достаточно яркая, чтобы ехать, — сказала Шарлотта. — Двинемся дальше, хоть это и рискованно?

Я согласился, и мы не стали останавливаться на ночлег. Луна напоминала яркую жемчужину, застрявшую в глубокой синей глотке ночи. Мы ехали по открытой равнине, купавшейся в мягком свете, дорога под нашими колесами бежала бледной рекой.

— Расскажите мне что-нибудь.

Я взглянул на Шарлотту. Луна будто ласкала ее лицо и руки, державшие руль.

— Я неважный рассказчик.

— Что-нибудь о своих родных местах…

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, представляя, как легкие наполняются ароматами земли, влажной овечьей шерсти и политого дождем вереска.

— Однажды я уже чуть было не потерял Оуэна. Ему тогда было всего шесть лет…

Мать встретила меня на пороге дома.

— Они не с тобой? Отец и Оуэн?

— Нет. — Я уже начал разматывать шарф и снимать рукавицы, но остановился. — Они что, еще не вернулись? Должны были прийти несколько часов назад.

Мать мяла в руках фартук.

— Знаю. Я прошлась по нижним пастбищам, покликала их. Позвать соседей на помощь?

— Пока подожди. Я прихвачу фонарь и попробую их найти. Ты оставайся тут и поставь чайник. Погода ненастная.

Я вернулся в сгущавшиеся сумерки. Зябкий кусачий ветер уносил мои крики прочь. Я обошел наши северные поля. Не найдя пропавших, перелез через забор, отделявший земли Гравеноров, и отправился в холмы. Темнота и холод усиливались, и к тому времени, когда я дошел до каменной ограды, окружавшей собственность Дрисколов, наступила ночь.

Луну заволокло темными тучами, из-за чего холмы погрузились во мрак. Я зажег фонарь и направил его на поле. Луч выхватил из темноты овец, уставившихся на меня с любопытством, но нигде не было следов ни моего отца, ни сына.

Над холмами гремела гроза, на западе небо разрывали зловещие всполохи.

— Отец! Оуэн! Если ты меня слышишь, сынок, ответь!

Несколько долгих мгновений было тихо, а потом я услышал отдаленный собачий лай. У меня чуть не подкосились ноги. Пришлось ухватиться за камень ограды, чтобы не упасть.

— Рианнон! Ко мне!

Снова раздался лай: на этот раз ближе и с северной стороны. Я ускорил шаг, продолжая звать свою колли до тех пор, пока поджарая фигура не возникла из темноты и не бросилась на свет моего фонаря. Я опустился на колени и ощупал подбежавшую собаку. Она была цела и невредима. Как только я спросил «где они, Ри?», она тут же побежала в темноту вдоль каменной изгороди.

И вот наконец мой фонарь высветил из темноты два силуэта. Отец сидел, прислонившись к ограде, его посох лежал поперек коленей, словно он решил отдохнуть и заснул. Может, так и было. Отец и Оуэн часто напоминали мне парочку котов, которые всегда найдут теплое местечко, чтобы понежиться и подремать в лучах солнца.

Но на сей раз не сон сморил моего отца. Я понял это до того, как приблизился к нему. Я пошатнулся и согнулся пополам, упираясь в колени руками. Прогремевший в тот миг раскат грома слился со стоном, который вырвался из моей груди. Маленькая дрожащая фигурка рядом с отцом зашевелилась, выдернув меня из бездны горя.

— Оуэн… — Горло у меня сжалось.

— Dadi,[31] Tadcu[32] не просыпается.

Я присел около них и обнял сына. Он прижался ко мне, и я, стянув с себя тулуп, укутал его маленькое тельце.

— Ты не ранен? — Я поднес фонарь к его заплаканному лицу.

Он покачал головой.

— Мы искали потерявшуюся овцу, и дедушка сказал, что ему нужно отдохнуть. Когда мы сели, я случайно заснул. А потом проснулся, но разбудить его не смог. — Голос мальчика задрожал.

— Тихо, тихо. Не переживай. Я позабочусь о дедушке. Разве ты не знал, в какой стороне дом?

Он вытер нос о рукав моего пальто.

— Знал, но не хотел, чтобы дедулю забрал пука.[33] Билли Хьюз сказал мне, что по ночам они бродят по горам. Меняют облик, приходят за тобой, когда ты не ждешь, и забирают тебя навсегда.

Рианнон уткнулась мне в бок, и я потрепал ее за уши, борясь с искушением ответить Оуэну, что Билли Хьюз не отличается большим умом.

— Все хорошо. Я хочу, чтобы ты был сильным и пошел со мной домой. Я понесу дедулю, а ты держись рядом со мной. Ты понесешь фонарь, не отставай от Ри. Бабушка ждет нас.

Когда я встал, мальчик посмотрел на меня:

— А дедушка проснется?

Я положил руку ему на голову, мне пришлось прочистить горло, прежде чем я ответил:

— Нет, сынок, он не проснется.

Мы спустились вниз по холмам. Я нес тяжелое тело отца. Мать встретила нас во дворе и, подхватив внука, поспешила впереди меня, чтобы открыть двери. Она плакала, пока я укладывал отца на кровать. Я забрал у нее Оуэна, когда мы покидали комнату. Я видел, как мать хлопочет у постели, укрывая мужа одеялом.

Посадив Оуэна в ванну, я дал ему чашку горячего чая. Он притих, повесив голову, словно она стала слишком тяжелой для его хрупкой шеи. Он казался мне таким слабым и уязвимым, когда я заворачивал его в простыню. Я сел у горевшего камина, посадив его себе на колени. Рианнон пристроилась у моих ног.

— Сегодня ты был очень храбрым, Оуэн. — Он зарылся в меня, спрятав голову под моим подбородком. — Но я мог тебя потерять, если бы не отыскал вас, а такого я бы не пережил. Я очень испугался.

Он помолчал, но я знал, что сын не заснул, потому что он перебирал пальчиками мою рубашку.

— Я не боялся, папа. Я знал, что ты меня найдешь.

— Сожалею о вашем отце, — прошептала после паузы Шарлотта.

— Не сожалейте. Если бы у него кто-нибудь спросил, он ответил бы, что именно так и хотел бы умереть.

Пока наш грузовик наматывал километры, мы молчали. Через некоторое время мы достигли окраины Шарите-сюр-Луар и припарковались в густой тени крепостного вала на дальних подступах к деревне.

Я присел у кузова и оттуда наблюдал, как Шарлотта и пес рыщут вдоль старинной стены. В ночи навязчиво и безответно кричала сова. Я с трудом различал в темноте силуэты женщины и собаки, но невольно улыбался, когда до меня долетало бормотание Шарлотты, болтающей с собакой.

— Спасибо, что приглядываете за Отто.

Произнесенные с сильным акцентом, но, несомненно, английские слова заставили меня замереть. Рука сама потянулась к кобуре с пистолетом. Вильгельм вздохнул и повернул ко мне голову. Я поднялся и забрался в кузов.

— Много лет он был моим лучшим другом. Он мне как ребенок, и я не хотел, чтобы он оставался со мной, пока я умираю в лесу, — тихо проговорил немец.

Я прикрыл за собой дверцы. Он, наверное, почувствовал, как я судорожно припоминаю все, что было произнесено в его присутствии, и поэтому прошептал:

— Я не желаю вам зла.

— Все это время вы понимали, о чем мы говорим.

— Я офицер и неплохо образован. Знаю несколько языков.

— Почему вы сейчас сообщаете мне об этом?

— Потому что не хочу умирать в молчании.

Мы оба оглянулись на закрытые дверцы, за которыми раздавались игривый лай Отто и смех Шарлотты.

— Женщине ничего не говорите, — вновь раздался его голос. — Это только вызовет у нее еще больше подозрений.

Я кивнул.

— У вас есть семья или кто-то, с кем я мог бы связаться?

Он печально улыбнулся. В тусклом свете лампы морщины на его лице казались еще глубже.

— У меня есть только пес, которого вы согласились взять.

— Он не останется без присмотра, — пообещал я.

— Знаю. — Немец пошевелился, и его лицо исказилось от боли.

Когда я поправлял на нем одеяло, он задрожал всем телом и прошептал:

— Спасибо вам. За все. Ваш сын должен гордиться таким отцом.

Прежде чем я успел ответить, дверца открылась и в проеме показалась Шарлотта. Она посмотрела на нас:

— Все в порядке?

— Так и есть. Он метался, потом опять впал в забытье. Я не хотел, чтобы это услышали посторонние. Как знать, не бродит ли кто поблизости.

Отто, обогнав Шарлотту, запрыгнул в кузов и со вздохом улегся в ногах у Вильгельма. Забравшись в кузов, женщина притворила за собой дверцы и открыла вентиляционные люки. Потом присела, достала из-под стойки носилок саквояж, порылась в нем, извлекла кожаные ремни и протянула мне:

— Немецкий пистолет или нет, безопасней будет спрятать его, или можно надеть под рубашку.

Я снял и отложил набедренную кобуру, прежде чем отвернуться и расстегнуть рубашку. Затем скинул ее с плеч, так что она, заправленная в брюки, свесилась с пояса. На мне была майка, и я пристроил поверх нее наплечную кобуру, при этом почувствовал, как Шарлотта прикоснулась к моей спине, поправляя ремни.

— Быстро его не достанешь, но придется пойти на такой риск. Хуже будет, если тот, кому не надо, увидит у вас пистолет.

Все приладилось, как нужно, люгер удобно лежал в кобуре. Я скинул ее и, положив рядом с постелью, принялся застегивать рубаху. Когда я повернулся, щеки Шарлотты зарозовели, но взгляда она не отвела.

— Так вот где вы прячете свой кольт? — задал я вопрос, не дававший мне покоя от самого Парижа.

— Набедренная кобура и фальшивый карман, — ответила она, широко улыбаясь. — Я не хотела расставаться с кольтом, но и попасться из-за этого не желала. Так что решила его спрятать.

Замечательная женщина, даже несмотря на все ее секреты.

Когда она позволила мне подсадить ее на второй ярус носилок над Вильгельмом, то задержала руки на моих плечах, а я не сразу отпустил ее талию. Я заставил себя отойти и погасил тусклую лампу, перед тем как отправиться в противоположный конец кузова на свою койку.

Вместе с темнотой наступила тишина, нарушаемая лишь Шарлоттой, которая ворочалась на верхней полке. Я прислушивался к ее движениям, пока молодую женщину не одолела усталость от прожитого дня. Ее дыхание стало глубоким и ровным. Я сосредоточился на этом мерном ритме, и постепенно он убаюкал меня.