Я уйду с рассветом

IX

Внезапно все смолкло, даже пес. Шарлотта съехала с дороги, остановила грузовик между деревьями, не заглушая мотор, словно давая машине перевести дух. Тишину разорвал одиночный выстрел, и молодая женщина сморщилась. Я опустил голову и потер затылок.

Оставаясь под прикрытием леса, мы напряженно ждали. Тишина была абсолютной: ни малейших признаков работающих моторов.

Шарлотта включила передачу, и мы поехали дальше в лес.

— Первым делом колесо, — сказал я.

Мы заменили заднее колесо в полном молчании. Потом она, тоже не говоря ни слова, наложила повязку мне на плечо. Оба мы были погружены в раздумья, Отто поскуливал в кузове.

— Хочу осмотреться, — тихо произнес я.

— Сегодня обойдемся без костра, — так же вполголоса откликнулась Шарлотта.

Я вернулся к дороге. Присев в зарослях, я наблюдал и ждал, пока росли тени. Как только солнце начало опускаться за горизонт, я встал, несмотря на хруст в коленях и сильную пульсирующую боль в плече, и прошелся по кромке леса на несколько километров в обе стороны. Нас никто не преследовал и не искал.

Уходящее солнце оставило на небе бордово-оранжевое пятно. Когда я возвращался к грузовику, тени стали густыми, переходя в синеву между деревьями. Сначала я увидел большой квадратный силуэт грузовика, а потом услышал бормотание Шарлотты. Я приблизился и наконец смог различить ее фигуру в темноте.

Она сидела, прислонясь к поврежденной шине, вытянув вперед ноги. Пудель улегся на них, уткнувшись мордой ей в живот. Она с нежностью проводила гребнем по его шерсти и разговаривала с ним таким тихим голосом, что, когда скорбящая собака подскуливала, у меня перехватывало горло.

Я присел рядом и положил руку пуделю на бок. Он завилял хвостом.

Есть мы не стали. Когда забрались в кузов, пес вспрыгнул на носилки, на которых раньше лежал его хозяин. Шарлотта вытащила длинную веревку и, привязав один конец за металлический выступ на носилках, другой закрепила на шее Отто. Она затянула петлю не слишком туго, чтобы псу было комфортно, но в то же время достаточно крепко, чтобы он не смог бы освободиться от веревки.

— Очень не хочется этого делать, — сказала Шарлотта, хотя Отто вовсе не возражал.

— Но так и правда лучше.

Шарлотта кивнула, наклонилась и поцеловала пса в длинную морду, а потом забралась на верхние носилки. Я улегся на вторые нижние, рядом с Отто. После всего того, что произошло за день, веки у меня слипались, хотя мозг продолжал судорожно работать.

— Где находится Бальм-ле-Гротт?

— Я смотрела по карте, это к востоку от Лиона, за день можно доехать.

— Там все еще нацисты, или американцы уже успели туда добраться?

— Без понятия. Но в любом случае на скорой нас должны пропустить.

Вновь воцарилась тишина. Мы оставили двери кузова открытыми. Я наблюдал, как лес погружается в ночь. А во сне меня ожидало поле битвы.

Пулеметные очереди пронзали кровавыми швами человеческие тела, и те валились как подкошенные. Я не мог решить, что громче: стрельба или крики.

Я полз, подтягиваясь на локтях и подталкивая себя коленями, падал в дымящиеся воронки, оставленные снарядами, и карабкался через распластанные изувеченные тела. Артур не отставал от меня, сзади раздавалось его отрывистое натужное дыхание.

Я почти достиг деревьев, когда из-под прикрытия леса поднялся солдат и с криком бросился на меня. Он держал винтовку как копье, на штыке играло солнце. Я с трудом встал на колени и приготовился к встрече. Он хотел заколоть меня одним ударом, но промахнулся и угодил прямо на выставленный мною штык. После недолгого сопротивления ткани и плоти мой штык утонул в животе противника, с легкостью лопаты, входящей во влажную почву.

Солдат хрюкнул, издав чуть слышный животный звук, и замер надо мной. Приклад винтовки упирался мне в живот, и я удерживал его, стараясь подняться на ноги. Немец был явно моложе, он уставился на меня пустыми голубыми глазами. Из уголка его рта вытекала струйка крови и капала на подбородок.

Пока я пытался устоять, он все больше наваливался на мой штык, и я уперся рукой ему в плечо. Его глаза закрылись, я выдернул лезвие из его живота и отодвинулся в сторону, давая ему упасть.

Я переступил через его ноги и со страшным криком, рвавшимся из груди, встретил следующего солдата.

— Рис.

Кто-то вырвал меня из Мамецкого леса, положив руку на плечо, и я судорожно вцепился в нее.

— Эй, полегче. Это я. Шарлотта. Вам что-то снилось… — Ее голос, так же как и пульс под моими пальцами, был ровным и спокойным.

Собачий вой и толчок вернули меня к действительности. Я тут же выпустил из тисков хрупкие пальцы.

— Прошу прощения. Вам больно?

— Нет. Не хотела напугать, но вы не откликались, когда я звала.

Я сел и потер лицо. Плечо пронзила боль, и я не сразу сообразил, что рана от пули, а не от штыка.

— Прошу прощения, — повторил я.

— Не стоит… Нормально себя чувствуете?

— Да.

Она встала и перед тем, как взобраться на свою койку, положила руку на мое здоровое плечо.

Отто тыкался мне в бок. Когда я снова прилег, он устроился вместе со мной. На койке едва хватало места для меня одного, но пес втиснулся в оставшееся пространство и положил голову мне на грудь. Он сопел, пока я чесал ему за ухом, и я почувствовал, как замедляется мое сердцебиение под его мордой. На этот раз, провалившись в глубокий сон, я не увидел никаких кошмаров.

Мы покинули убежище до рассвета, но, прежде чем выехать на открытое место, я прошелся вдоль дороги, чтобы убедиться в отсутствии засады. И голова, и челюсть, и спина болели гораздо меньше, хотя рана в плече горела. Я так и сказал Шарлотте: рана в мягких тканях причиняет много неприятностей.

Вскоре мы ехали по холмистой местности, отдельные посадки постепенно перешли в лес. Мы держались подальше от основных дорог, передвигаясь по узким проселкам.

Часом раньше, когда я проснулся, Отто все еще лежал со мной. Я отвязал его и взял с собой на разведку. Пудель не пытался от меня сбежать. Подчиняясь команде, он шел рядом, не отходя от моей левой ноги. А теперь сидел между нами, высунув язык, в полной боевой готовности.

На исходе утра мы доехали до Роанна и пересекли Луару. Оказавшись на восточной стороне города, мы рискнули поехать по большой дороге и после обеда были уже в пригороде Лиона.

По мере того как мы приближались к центру города, народу на улицах прибавлялось. Все, казалось, спешили к некоему неведомому месту встречи. Нам приходилось замедлять движение, и в конце концов мы уже еле ползли среди окружившей нас толпы. Я почувствовал, как мне стало не по себе.

Шарлотта высунулась в окно и поинтересовалась у прохожего:

— Qu’est-ce que c’est?[42]

— Les Américains sont ici![43]

Она опустилась на сиденье.

— Это может…

Моя спутница не успела договорить, потому что кто-то заколотил в задние двери грузовика. Отто осклабился и угрожающе зарычал.

— Нужно выбраться из толпы! — Я ухватился за дверную раму и удерживал пса, пока обступившие нас люди стучали по бортам и раскачивали грузовик. Меня пытались ухватить за ноги, я отбивался.

— Рис! — крикнула Шарлотта.

Какой-то мужчина стаскивал ее с сиденья, грубо вцепившись одной рукой ей в предплечье, а другой — в бедро.

Я еще не успел развернуться, как Отто бросился вперед, рыча и лязгая зубами. Человек, схвативший молодую женщину, взвизгнул и отступил, едва избежав встречи с собачьими зубами, готовыми разорвать его плоть в клочья.

Шарлотта водрузилась обратно на сиденье и вывернула руль налево, прорываясь сквозь народ и чуть не сбив крестьянина с повозкой. Отто так и остался сидеть возле ее колен, показывая зубы каждому, кто приближался к машине. Мы петляли по бульварам и переулкам, пока толпа не осталась позади.

— Остановите машину, — попросил я, когда мы оказались на тихой улице.

Она замедлила ход, потом затормозила. Я поймал ее правую руку, шикнув на Отто, который издал предупредительный рык. На бледной коже предплечья, ближе к локтю, остался красный след от пальцев, который уже начинал наливаться по краям фиолетовым цветом.

— Пустяки, — сказала она, хотя голос у нее дрожал. — Отделалась испугом. Все хорошо, Рис, правда. Синяки у меня быстро появляются.

Я неохотно выпустил ее руку, и Шарлотта вновь завела машину.

— Американцы пришли. Они об этом говорили?

— Думаю, мы стали свидетелями освобождения, — кивнула она.

Мы поспешили к центру города, объезжая скопления изможденных людей, и достигли воды в том месте, где Сона и Рона текут параллельными изгибами вокруг центра города.

— Что за…

Шарлотта сбавила скорость, и я спрыгнул на ходу, не дожидаясь полной остановки машины. Под лучами дневного солнца вода казалась зеленой, так как противоположный берег густо порос деревьями, закрывавшими нижние этажи домов, — здания будто щеголяли зелеными юбками. Я осторожно двигался по мосту, пока мне не пришлось остановиться.

Я почувствовал, как Шарлотта коснулась меня со спины. Отто следовал за ней. Она смотрела вниз по течению реки.

— Они все разрушены, — прошептала она.

Я проследил за ее взглядом и увидел взорванные мосты Соны. Они напоминали ребра, сломанные мощным ударом. Конструкции, обрушившиеся по центру, наполовину поглотил поток. Переправиться на другой берег здесь было невозможно.

— Это немцы сделали при отступлении, — сказал я.

— Должен быть какой-то окружной путь. — Шарлотта вернулась назад по мосту, Отто не отставал от нее. На улице она догнала женщину с тачкой.

Я же добрался до развороченного провала и заглянул в текущие внизу воды. Словно в попытке загладить зияющую рану, река пенилась вокруг утопленных секций взорванной центральной арки моста. К горлу подступила тошнота.

Услышав, что Шарлотта зовет меня, я с трудом оторвал взгляд от руин и отступил от провала.

— Она сказала, что ниже по реке американцы с утра восстанавливают мост.

Мы двинулись на юг вдоль берега Соны, огибавшей полуостров в центральной части города, до точки, где она сливалась с Роной. Место встречи двух рек было отмечено большим скоплением народа. Люди заполонили набережную вплоть до баррикад, возведенных большим полукругом, за которым на берегу стояли американские войска. Мы прорывались через толпу, наш грузовичок вгрызался в нее, будто острые ножницы в зимнюю шерсть овец. Потратив целый час, нам удалось наконец добраться до временного ограждения, которое американцы соорудили, чтобы толпа не опрокинула их в реку.

Солдат, заприметивший нашу скорую, поднял руку.

— Нас прислали из Парижа! — крикнула ему Шарлотта.

Он махнул нам и открыл заграждение, чтобы мы могли проехать.

— Рядовой Коул, мисс, тридцать шестая пехотная дивизия. — Юноша говорил, растягивая слова, его голос звучал так, словно он щипал струну скрипки.

— Рядовой, удастся ли нам пересечь реку?

— Да, мисс! — Он указал на мужчин, трудившихся в середине Роны. — Они уже заканчивают восстанавливать мост.

Я вылез из грузовика, чтобы понаблюдать за процессом. Шарлотта встала рядом, заслоняясь ладонью от солнечных лучей. Буксирный катер доставил последний плот с тремя понтонами. Как только его приладили в ряд с остальными частями плавучего моста, солдаты принялись за боковую обшивку понтона.

— И что, по нему можно проехать на машине?

— Да, сэр. «Эм-четыре» выдерживают вес танка, — ответил рядовой, поглаживая Отто по голове.

Строительством моста руководил низкорослый коренастый мужчина. Когда прикрепили последнюю балку, он прошел по всему мосту, проверяя каждый понтон. Он обернулся к западному берегу, наш рядовой поднял руку. Мужчина направился к нам, его шаги гулким эхом разносились над мостом.

Рядовой отдал честь.

— Полковник, эту скорую прислали из Парижа.

За рекой затрещали выстрелы, и я невольно потянулся к люгеру, спрятанному под рубашкой.

Полковник покачал головой:

— Нам понадобится не одна скорая. Тут прямо революция на улицах.

— Немцы? — спросила Шарлотта.

— Нет, мэм. Чертовы бойцы «Свободной Франции». Стреляют по всему, что движется. Так что будьте осторожны.

— Полковник! — привлек его внимание военный, бежавший по мосту.

— В чем дело, сержант?

— Они обстреляли больницу трассирующими пулями, якобы там засели немцы, — сообщил сержант, отдавая честь старшему по званию. — Здание загорелось, внутри есть раненые.

— Проклятые лягушатники! — выругался полковник. — Сержант, вы и рядовой останетесь здесь и организуете движение по мосту.

Моя спутница уже садилась за руль скорой.

— Кузов свободен. Можем подобрать людей по дороге.

Полковник открыл дверцы кузова и стоял на складных ступеньках, пока мы проезжали мост. Шарлотта осторожно миновала стыки, а я не спускал глаз с воды. Как и обещал рядовой, мост не дрогнул под тяжестью машины, хотя меня и смущали некоторые неровности. Я понял, что всю дорогу сдерживал дыхание, только когда наконец выдохнул, оказавшись на другом берегу.

Из самого центра Лиона долетали звуки стрельбы. Шарлотта прокладывала нам путь по улицам, полковник на ходу выкрикивал команды солдатам. Они запрыгивали в кузов, когда машина приостанавливалась.

Подавшись вперед, я присмотрелся к горизонту сквозь пробитое пулями лобовое стекло.

— Вон там! — Я указал на клубы дыма.

Когда мы подъехали, верхний этаж больницы был объят пламенем. Медсестры и солдаты метались туда-сюда, эвакуируя раненых.

— Господи… — выдохнула Шарлотта.

Отто заскулил.

Я спрыгнул на землю, как только грузовик остановился.

— Вы оба помогайте тут, снаружи.

Шарлотта вцепилась в загривок пуделя.

— Рис, если вы не вернетесь, мы пойдем за вами.

— Вернусь. — Вытащив из кармана письмо, я протянул его молодой женщине: — Вот, сохраните его для меня.

Она бережно приняла конверт и кивнула. Я снял с себя рубашку и обмотал ее вокруг рта и носа.

— Нам нужна цистерна с водой! — крикнул я полковнику и, не дожидаясь ответа, бросился в горящее здание.

Передо мной, шатаясь и заходясь в кашле, шла медсестра. Я схватил ее за руку и развернул к выходу.

— Наверху! Там, наверху, есть люди? — спросил я, подкрепляя слова жестами.

Она энергично закивала и указала на лестницу. В здание вошли солдаты, и я подтолкнул медсестру к одному из них:

— Выведите ее отсюда. Остальные — за мной!

Мы взбежали по ступенькам, и я послал половину солдат проверить второй этаж. Другие последовали за мной на третий. Огонь уже пожирал крышу, пламя ревело, словно дикий зверь. Густой черный дым душил и ослеплял.

Мы с солдатами звали, но никто не откликался.

— Все назад, вниз! — приказал я. — Здание вот-вот обрушится. Все наружу!

Солдаты побежали по лестнице впереди меня. Как только я начал спускаться, до меня долетел чей-то голос.

— Есть кто-нибудь? — заорал я и закашлялся: едкий дым проник через импровизированную маску.

— Aidez… aidez-moi![44]

Голос был слабый, я едва различал его за ревом пламени.

— Не молчите! Где вы?

— S’il vous plait! Aidez-moi![45]

Пригнувшись, я пошел на звук, не выпуская из виду потолок.

— Я иду к вам!

Сначала я продолжал вслепую искать его, но потом понял, что это не один человек, а два. Мужчина с ампутированными по колено ногами прополз через весь этаж, ведя за собой второго, с забинтованной головой и повязкой на глазах.

Я встал на колени рядом с ними и поймал руку слепого.

— Забирайтесь ко мне на спину. — Я глянул на другого раненого и и показал на свою спину: — Он должен залезть мне на спину.

Раненый быстро заговорил со своим слепым товарищем, и тот последовал его указаниям, судорожно нащупывая путь. Я поднял другого мужчину на руки, закряхтев под тяжестью двух тел. Неуверенным шагом я двинулся в направлении лестницы, однако дым к тому моменту стал настолько густым, что я ничего не видел в метре от себя. Тлеющие угли сыпались нам на головы, огненное чудовище прогрызалось через потолок все ближе и ближе.

Потом раздался отчаянный вопль, и у меня под ногами провалился пол: с крыши на нас упала горящая балка.

Завывания пожара слились с криками, и я не могу утверждать, что в этом хоре не было моего собственного вопля. Я грохнулся этажом ниже, от жесткого приземления у меня вышибло дух и на секунду потемнело в глазах.

Я с трудом поднялся, мне казалось, что я дышу огнем. Из глаз потекло, и я тщетно пытался их вытереть. Рубашку, прикрывающую лицо, сорвало, пока я летел вниз.

Сквозь крики я услышал звон и обернулся. При падении меня отбросило в сторону, также как и раненого, которого я нес на руках, но слепой принял на себя всю тяжесть горевшей балки. Придавленный ею, он оказался в ловушке, и огонь уже разгорелся до такой степени, что вытащить его стало невозможно. Языки пламени лизали и впивались в его плоть, словно взбесившийся зверь. Он извивался и кричал в агонии. Я вытащил люгер и точным выстрелом положил конец его мучениям.

Потом я сгреб другого раненого и перекинул его через плечо. Он обмяк, и мои ноги подкашивались под его весом. Краем глаза я заметил лестницу и поплелся к ней, заставляя себя бежать, потому что потолок над нами уже скрипел и стонал. В тот момент, когда я ринулся к ступенькам, третий этаж обрушился, и мы кубарем скатились вниз.

Повсюду был дым, густой, как туман. На какой-то миг показалось, что он пожелтел и сквозь вопли ада над головой завыли летящие снаряды.

«В укрытие!» — попытался закричать я солдатам в траншее, нащупывая противогаз, но горло болело так сильно, что я не смог выдавить ни звука.

Острая боль пронзила руку, и я очнулся. Когда боль вернулась, я понял, что в меня впились зубы, меня схватили и пытаются тащить. Отто.

Я поднялся на колени, ощущая непривычную легкость в голове, и схватил раненого за шиворот. Я пополз сквозь дым, волоча его за собой. Пудель подталкивал меня в нужном направлении, гавкая прямо в ухо, пока струя чистого воздуха не обожгла мне легкие. И тут же чьи-то руки подняли меня и отнесли подальше от разрушенной больницы.

— Пропустите! Пропустите! — вновь и вновь слышался женский крик, пока меня уносили прочь от здания и укладывали на траву под деревом.

Заботливые сильные руки перекатили меня на бок и стучали по спине, пока я пытался откашляться. Когда я перестал задыхаться и сумел вздохнуть, те же руки уложили меня на спину и влажной мягкой тряпкой стерли сажу с лица. Отто вылизывал мои руки.

Я сощурился, глаза распухли и слезились. Я не мог разглядеть лицо, нависшее надо мной, но узнал волосы цвета меда и изящный изгиб подбородка. Мне хотелось разгладить складку между бровей, но, прежде чем я дотянулся до нее, моя рука упала, и я потерял сознание.