Войцех Жукровский

Гданьск

Гданьск… Словно басом прогудел колокол. Стоит закрыть глаза, и перед взором возникает густеющая вода, зубчатый, вытянутый вперед профиль Журавля, оконца хлебных амбаров, каменные домики — весь их облик говорит о богатстве и мастеровитости владельцев.

Медный отсвет пробегает по глади Вислы, Мотлавы[7], Радуни[8]. Может, это отражение порталов гдездненского собора? Запечатленное в бронзе мгновение… Это святой Войцех[9] на дарованной ему Болеславом Храбрым[10] ладье подплывает к причалу дозорной башни на Балтийском побережье, и ему открывается польский славянский город Гданьск. Urbs Gyddanyzc, как вывел в тысячном году на пергаменте искусною чередой букв летописец.

Вот юные руки извлекли из песка почернелый, опаленный огнем деревянный брус. Что это? Еще одно напоминание о тысяча девятьсот сорок пятом? А может, остатки пепелищ времен короля Локетека[11], когда семьсот лет назад воины-грабители Тевтонского ордена сожгли Гданьск, а славянское его население истребили? Каждый уголок повествует здесь о вчерашнем и о завтрашнем дне. Вот раздавшаяся вширь громада — это собор Девы Марии. Лапа в железной перчатке — рука крестоносца — давила на него, не дозволяла башням подниматься выше башен орденского замка, который сторожил с высоты окрестность, всем своим видом напоминая горожанам о покорности. Но чувства у тех были совсем другие, при первой же возможности они забрасывали весы и локоть и брались за топор да за меч. Скинули в конце концов ненавистное иго. И первым делом разобрали замок врага по кирпичику, раскидали по камешку, по щепке. А башню собора надстроили, вскинули шпиль к облакам, чтоб его издали видел путник, поспешающий к Гданьску. И тогда вновь свела судьба гданьщан всех сословий с польским королем и польской землею. Нет, не судьба. В этом слове фатализм истории, нет человеческой воли. А жители Гданьска выбирали, они сознательно связали свою жизнь и жизнь своих детей с присутствием Польши в устье Вислы.

Были тут у белых орлов[12] свои гнездовья: на воротах, на башнях, на стенах. Силком их туда никто не водворял. Сами горожане ваяли их из камня, выковывали из железа. Как символ. Памятуя, кому они обязаны и процветанием и свободой, потому что и то и другое могла гарантировать лишь Речь Посполитая, ибо источником их могущества была хлебная Польша: барки с зерном, идущие вниз по Висле, посредничество в торговле между Краковом, Сандомежем, Варшавой, Плоцком, Торунью, между всем югом и всей Балтикой.

Никогда гданьщанин не отождествлял себя с пруссаком. Даже в эпоху разделов город не предал Польшу. Даже жившие в Гданьске немцы писали по-немецки о том, сколь благотворны связи Гданьска с куцым после всех разделов «Королевством польским»[13].

Сопротивлялся Гданьск и жадюге Фридриху Великому, которого доводило до исступления плывущее мимо носа богатство. Так хотелось ему дорваться до обширных складов, до кованых сундуков, где дремали золотые дукаты и ценимые ничуть не меньше их долговые обязательства с привешенными к ним печатями… Хотелось завладеть этими деньгами и вырвать вдобавок кус земли из беспомощного тела Речи Посполитой, сформировать из рослых жителей поморских деревень еще один доблестный полк, чтоб, подчиняясь палочной дисциплине и лающему голосу фельдфебеля, охранял добытое грабежом имущество.

Свыше двадцати лет длилась прусская блокада Гданьска[14]. Посты вокруг города. Фриц сжимал кольцо. Более двадцати лет сопротивления! Наконец при втором разделе Польши Пруссия заглотила и эту добычу.

С какой легкостью в наше время кое-кто дал убедить себя в том, что у Гданьска, того давнего, которого пожары войны превратили в груду обугленных развалин, что у него было иное, немецкое обличье. Забыли, что на пейзаж Гданьска, этого польского ганзейского города, так же как и любого балтийского порта, повлияли фламандцы, валлоны, французы, датчане, даже шотландцы и англичане, ну, и, разумеется, немцы. Не умаляю их заслуг. Однако город по своему духу прусским никогда не был. Кроме короткой эпохи гитлеровского безумия. Но ренегаты, кощунственно поднявшие руку на Польшу, исчезли, ушли в небытие…

Все лучшее в старом Гданьске, все, из чего складывается неповторимый его облик, возвели, взлелеяли польские руки. Гданьские руки. Надо очень любить город, чтобы так заботливо его отстроить, сложить заново разбитые каменья, вернуть старым домам их красоту.

На башне ратуши вновь утвердился сброшенный с ее вершины король Зигмунт Август. А ведь сама ратуша грозила вот-вот завалиться. Потребовалось немалое искусство, труд и любовь, чтобы вернуть ей нынешнее великолепие. И внутри истинный перл: Красный зал, а на его потолке старинный плафон с белым орлом, осеняющим своими крыльями город. С надписью-заверением: «Под крылами сими — преуспеяние». Так думали гданьщане, принимавшие у себя на протяжении нескольких столетий польских королей. А те приезжали, чтоб подтвердить единение Гданьска с Польшей и Польши с Гданьском.

Эта мудрая политика принесла плоды в будущем. Король Ян III Собеский[15] назначил знаменитому польскому астроному Гевелию[16] жалованье из своей шкатулки. А тот, составляя карту неба, назвал одно из созвездий Щитом Собеского. Так оно именовалось даже в ту пору, когда Польша исчезла с географической карты.

Сын гданьской земли поморянин Юзеф Выбицкий[17] сложил песню легионов, которая и по сей день является национальным гимном: «Еще Польша…»

«Я появился на свет в родовом поместье Бендомин, — сообщает о себе Юзеф Выбицкий, — в пяти милях от Гданьска». На этой земле он учился. Она же привила ему любовь ко всему польскому, страсть к борьбе за независимость.

Десятки и десятки тысяч гданьщан на протяжении полутора столетий в духоте прусского бытия, в тисках гитлеровского террора сохраняли свою польскую сущность, расплачиваясь за это кровью. Их расстреливали, они умирали медленной смертью от голода, влачили под кнутом жалкое существование… Польский концлагерь Штутхоф, крематорий, земля с чешуйками недожженных костей — это все, что осталось от людей-мучеников.

А что сказать о погибших защитниках Гданьска? Ведь у них была возможность эвакуироваться, пока не прозвучали выстрелы, возвестившие начало второй мировой войны. Командир сказал им: «Кто хочет, может уйти…» А харцер[18] Альф Личманский, глава гданьских харцеров, когда ему сообщили о грозящей опасности и посоветовали «отсидеться в тихом месте», ответил так: «Если все поляки покинут Гданьск, кто же засвидетельствует тогда его принадлежность Польше?» Гитлеровцы схватили его, пытали, расстреляли. Его мужество служит для нас напоминанием, обязательством.

Склоним головы. Пусть в минуту молчания у каждого из нас родится мысль о Польше, о великом общем труде, о терпеливой реконструкции истории нашего народа, о новом его облике, об осуществлении его намерений и мечтаний.

Вестерплатте[19] — символ стойкости и героизма. Майор Сухарский и его немногочисленные солдаты… Смертоносные молнии, которые метал из тяжелых орудий линкор «Шлезвиг-Гольштейн», прибывший с «дружеским» визитом… Семь дней тяжелейшей обороны. Сто восемьдесят два защитника Вестерплатте против трех с половиной тысяч солдат, поддержанных шестьюдесятью пятью орудиями. Бомбардировки с воздуха. Пожары. Отражение наземных атак.

За несколько минут экскурсия обходит этот засаженный деревьями уголок порта. И его-то не могли взять немцы в течение недели, обладая таким преимуществом! Молодежь похмыкивает, и в этом презрение к захватчику.

Обелиск в честь героев Вестерплатте возвышается на холме. Изваянные из камня лица воинов глядят в сторону моря, они держат стражу — вооруженный Световит[20].

Зайдите в одну из часовен собора Девы Марии и вы увидите, как хранится память о почти трех тысячах польских ксендзов, убитых защитниками Европы, культуртрегерами. Эти ксендзы погибли за то, что были поляками, сеяли в сердцах надежду…

Да знаете ли вы, что именно здесь боролись за Польшу словом польские писатели, именно здесь складывались картины создаваемого ими мира? Польскую книгу печатают в Гданьске вот уже пятьсот лет. Сколько же было у нее поклонников, если «Крестоносцев» Генрика Сенкевича издали одновременно в Варшаве и в Гданьске?

Сильны и благородны строки Стефана Жеромского, который, будь он жив, с радостью наблюдал бы за нами, как мы дышим соленым морским ветром. Это он изобразил Генрика Домбровского[21], приветствующего Гданьск, освобожденный от пруссаков.

И еще стихотворение Ярослава Ивашкевича «Ода Гданьску», напечатанное перед самым началом второй мировой войны, в котором про Гданьск сказано:

Не Пястов ли корона

Над Вислою

Бессонной?

Когда Гданьск включили в состав Прусской провинции, в состав рейха, коммерческий пульс города упал, погрузочные работы замерли. Не помогли марши гитлерюгенда с барабанами и фанфарами, потрясающие огненными гривами факельные шествия, как бы спешащие поджечь Европу, весь мир… Молодежи убудет, жернова войны втянут ее в себя и перемелют. Вместо промышленных предприятий возникнет зловещая фабричка профессора Шпаннера, которую яркими красками опишет Зофья Налковская[22], принявшая участие в расследовании преступлений гитлеризма. Бочки с расчлененными человеческими телами, котлы для перетапливания человеческого жира на мыло — это тоже приводящий в оцепенение эпизод из жизни оккупированного Гданьска.

В последние месяцы войны Гитлер велел защищать до последнего каждый клочок земли. Захваченной грабежом земли. Он обрекает поочередно города на уничтожение. Дивизии Второго Белорусского фронта обрушиваются на немцев, удерживающих Гданьск. И война возвращается туда, откуда брызнула на весь мир рекой крови и огня[23].

Бои происходят на улицах, пылают старинные дома, разбитые огнем тяжелой артиллерии. Рука об руку сражаются с советскими солдатами солдаты Войска Польского. Танкисты бригады имени Героев Вестерплатте водружают на балтийском берегу польское знамя. Не впервые воины приносят свободу в этот город.

Отирая кулаком слезы, стекающие светлыми ручейками по их почерневшим от копоти лицам, наши солдаты поют перед сожженным Двором Артуса[24] песню-присягу: «Не бросим землю, где наш род!»[25] И сегодня в этой знакомой нам мелодии звучат отголоски того дня. Когда вызванивают куранты на башне Ратуши, мы обращаемся, пусть на минуту, мыслями к тем, кто вернул нам этот город…

Гданьск напоминал тогда разоренное кладбище. Требовалось немалое мужество, чтобы приехать сюда, большой энтузиазм и пылкое воображение, чтобы решить: здесь я начну новую жизнь. Но у молодежи все это было. Она работала и училась. В очищенных от обломков мастерских были пущены в ход первые станки, ожил первый вуз — Гданьский политехнический институт, студенты спали в ту пору вповалку в закопченных аудиториях. Сейчас в Гданьске шесть высших учебных заведений.

Из пучины того бедствия, которое гитлеризм обрушил на город, наша любовь вытащила его, воскресила давнюю его красоту. Гданьский Старый город родился заново одновременно с варшавским Старым городом. Постичь этого посещающим нас немцам не дано. Им не понять нашей гордости. Все, чем так восхищаются они, выросло из нашей воли и любви, мы им ничем не обязаны, сегодняшний Гданьск от фундаментов до шпилей на башнях — наш, только наш…

Говорить ли еще о могилах отцов? Именно они тот краеугольный камень, на который опирается наш дом, гудящий жизнью. Может, лучше спеть гимн торжествующему труду, рассказать о порте, о верфях, о нефтеперерабатывающем заводе? О простертых в сторону залива каменных объятиях Северного порта?

Гданьск умеет не только работать и учиться, но и отдыхать. Немало здесь прозвучало студенческих шуток, немало было спето забавных песенок, именно здесь сверкал своими блестками театрик Бим-Бом.

Здесь имеет успех музыкант, актер и писатель. Жители Гданьска с жадностью читают, книжек на них не напасешься. Интеллектуальная среда. Деятелей искусства тут награждают вычеканенной из меди Алой Розой — присуждают ее за творчество, в котором сочетается алое с белым[26], за творчество, которое славит наш край и учит активно любить отечество.

Нет, не ждите от меня, чтоб я рассказал вам обо всем на двух-трех страницах. Мне хотелось поделиться лишь тем, что вдруг пришло в голову, тронуть звучащую в сердце струну. Чтоб вы увидели в Гданьске кусочек польской истории, увидели и новейшую историю народной Польши и будущее, которое зависит от смелости мысли и от труда, от мира, осеняющего наши достижения.

Польская Прибалтика разрослась, теперь мы можем дышать полной грудью холодным балтийским ветром от Щецина до Гданьска. Сбылись пророческие слова Мицкевича: «За Гданьск! Он был и будет нашим!»[27] И вот он наш, он вернулся. Город польских орлов, извечный порт Королевства Польского, а сегодня — народной Польши.

На Золотых воротах латинская надпись предостерегает: «Согласием и малые Речи Посполитые вырастают, раздорами и большие рушатся».

Гданьск…

Не меньше, чем верфи, нефтезаводы, портовые сооружения, приковывают взор новые районы. Не только память отцов, камни мостовой, сцементированные пролитой кровью, священны для народа, священна и детская колыбель. Человек столь же незаметно сам врастает в историю, сколь незаметно ее творит.

Цель у нас одна: благо нашего народа, крепость стен общего дома, нашей Речи Посполитой. Дороги случаются разные, верю, что опыт и мудрость дадут нам, полякам, возможность выбрать общий путь. Знамя надежды — это мера ответственности тех, кто идет этим путем, порою сам того не замечая, не ставя этого себе в заслугу. Маршрут привычный: от дома до работы. Повседневный труд, активная любовь к нашей стране — вот что объединяет поляков.

Сейчас наши взоры как никогда обращаются к нашим друзьям, к той стране, которая лежит к востоку, к ее людям, к ее городам. И Гданьск смотрит дружеским взором на город-побратим Ленинград.


Перевод С. Свяцкого.

Загрузка...