За*бан, но не сломлен. Как побороть весь мир, но при этом остаться собой

Как потерять голос

Пьянство и крики в барах Дублина имели действительно долгосрочные последствия. Годы последствий. Множество экзистенциальных кризисов. Одно лето веселья и нормальной жизни испортило мой голос и повлияло на способность заниматься тем, ради чего я ходила в школу и на чем пыталась построить карьеру. Ещё не осознав нанесённый ущерб, я решила: «Ничего, я просто отдохну и верну голос». Через пару недель после возвращения в школу он почти пришёл в норму. Но во время каникул он сильно сдал. Я не знаю, был ли это сухой воздух, или рождественские вечеринки и алкоголь, или и то, и другое, но мой голос снова стал хриплым, и я больше не могла петь.

В те же каникулы вышел первый фильм «Сумерки», который примечателен только тем, что, посмотрев его, я временно сошла с ума и позволила ему захватить свой мозг на добрых десять месяцев. Теперь «Сумерки» навсегда неразрывно связаны с воспоминаниями о потере голоса.

Школьные каникулы закончились рано, потому что через несколько дней после Рождества мне пришлось вернуться и начать репетиции для постановки «Пока, птичка» в рамках школьной программы. Мы уже провели прослушивание и кастинг, но теперь настала пора для работы. Это был не самый весёлый факультатив, где можно позволить себе лениться. Это была консерватория музыкального театра в Нью-Йоркском университете, которая и ставила мюзикл. Режиссёр работал на Бродвее. И впервые в жизни я не могла петь! К тому моменту я уже несколько недель болела ларингитом.

По милости богов музыкального театра, впервые за всю мою жизнь меня взяли в мюзикл на непевческую роль. Обычно меня брали на роль сладко поющей принцессы (если у них хватало смелости согласиться на очень большую грудь и неопределённую линию челюсти). Но в этот раз меня выбрали на роль Глории. Она выходит на сцену на четыре минуты. У неё сильный нью-йоркский акцент. Она немного танцует чечётку и думает, что делает это талантливо. Но это не так. Вот и всё.

Однако в первый день репетиций мы должны были зайти в зал и спеть для музыкального руководителя, чтобы он мог понять, как расположить нас в групповых номерах. Я вошла и начала пытаться петь, но остановилась и призналась: «Я… не знаю, что с моим голосом. Я потеряла его во время каникул, и он до сих пор не восстановился».

Режиссёр отвёл меня в сторону и сказал: «Тебе следует обратиться к ЛОРу, потому что у тебя могут быть узлы. Но не волнуйся, голос восстановится. У моей жены было такое. Она вылечилась и теперь в порядке». Что?!

Я записалась на приём к ЛОРу на следующий день после двадцать первого дня рождения, пятого января. Но сначала мне предстояло устроить вечеринку с шардоне (исключительно). Шардоне – почти объективно самое отвратительное вино. По какой-то причине я думала, что мне оно нравилось. Я считала его изысканным. Я живу в Нью-Йорке. Мне за двадцать. Я пью сухое вино. Я была убеждена, что шардоне – это «сухое» вино, а не сладкое. Сегодня, если кто-то наливает мне вино, которое по вкусу хоть немного напоминает шардоне, я буквально выплёвываю его обратно в бокал.

На следующий день после вечеринки с шардоне я отправилась к ЛОРу. Он проверил голосовые связки, и – вуаля! – узелки! Возможно, они не требуют хирургического вмешательства; просто нужно изменить образ жизни!

Мне велели пять дней соблюдать голосовой покой. (Не разговаривать вообще.) Не пить некоторое время. И обратиться к логопеду. Кажется, он также выписал мне рецепт на лекарство от кислотного рефлюкса «на всякий случай», но я все ещё находилась в своём Законе Привлечения, поэтому никаких лекарств! Рецептом я так и не воспользовалась.

Зато я последовала остальным его советам. На следующий день после того, как мне исполнился двадцать один год, мне пришлось на время бросить пить. Отлично. Прощай, жидкое лекарство от недиагностированной тревоги. Мне пришлось носить с собой огромный блокнот, чтобы общаться с людьми. После приёма у ЛОРа я зашла в свою квартиру, взяла блокнот и написала соседям по комнате: «У МЕНЯ УЗЛЫ. Я ДОЛЖНА ДАТЬ ГОЛОСУ НЕДЕЛЬНЫЙ ОТДЫХ». Парень моей соседки предложил мне бокал красного вина (мою собственную бутылку). Я нахмурилась и написала большими буквами в блокноте: «КРИС, МНЕ НЕЛЬЗЯ ПИТЬ. МНЕ НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ». Я разрешила им открыть бутылку, раз уж мне нельзя, и пошла в свою комнату грустить и думать о «Сумерках».

Что мне оставалось? Мне пришлось написать режиссёру: «Вы были правы насчёт узлов. Голосу требуется недельный отдых. Я буду посещать репетиции, но буду просто смотреть, как все поют».

Я ходила на репетиции с блокнотом, где заранее были написаны важные сообщения (чтобы просто перелистывать в зависимости от того, что требовалось ответить):

• У меня узлы. Я на голосовом покое.

• Мне нельзя говорить ещё пять дней.

• Да, это ОТСТОЙ.

• Пойдём в кино в выходные на «Сумерки»? Я знаю, что многие его не любят, но фильм потрясающий!

В то время, чтобы заглушить свои страдания, я стала единоличной молчаливой поклонницей «Сумерек». Я стала вербовщиком культа «Сумерек». Что я могу сказать? Моя жизнь казалась печальной. Мне нельзя было говорить. Нельзя было пить любимое сухое шардоне. Но зато у меня оставались «Сумерки». Это и был очередной приступ экстремального эскапизма в надежде заглушить свою боль.

После того, как мой вокальный отдых закончился, мне пришлось начать посещать немецкого логопеда по имени Фрици.[37] И я помню, как меня поразило её имя, потому что именно так я говорила своим друзьям, когда начинала терять голос и была вынуждена прекращать разговор: «Всё, мой голос на грани срыва». А теперь моего логопеда зовут Фрици?!??!?!?!

На одном из занятий Фрици сказала мне, что у меня «особенный» голос. Серьёзно?

«Он красивый, особенный. Я слышу много голосов профессиональных певцов и работаю со многими оперными певцами, но твой – особенный». Вау… спасибо. Это был тот вид похвалы, от которого я стала эмоционально зависима, но нельзя не заметить, что он также вызывал стресс. «Мой голос – особенный. Видите?!?!?!? Вот почему мне нужно собраться с мыслями. И вот почему я должна быть худой, красивой и милой! Чтобы соответствовать ангельскому голоску!» А я его испортила.

В течение следующих нескольких лет я стала одержима проблемой здоровья голоса. Мне нужно было научиться не перегружать голосовые связки и прекращать разговор, как только я замечала усталость. Узлы – это что-то вроде мозолей. И каждый раз, когда вы говорите, мозоль раздражается, что, в свою очередь, превращается в замкнутый круг. Вот почему начинают лечение с вокального отдыха. Голосовым связкам нужно, чтобы узлы стали менее воспалёнными. Мне пришлось начать говорить тихо, но не шёпотом. Шёпот для голоса – тяжёлый процесс. И я должна была говорить в более высоком диапазоне, что легче для голоса. Поэтому я ходила и говорила тихо и сладко. А это раздражало. Однако другого выбора у меня не было.

С алкоголем или без, любое общение, выход в свет, многословие или громкая речь снова раздражали мой голос. Даже просто поход с другом в шумный ресторан. И это приводило к тому, что в течение нескольких дней я не могла нормально петь. Я быстро начинала чувствовать голосовую усталость и хрипоту, паниковала и прекращала говорить. Мои друзья спрашивали: «В чём дело?», а я тихонько отвечала: «Мой голос. Мой голос». Потом я шла домой и ложилась в постель, жалея, что вообще пыталась веселиться.

Если вам интересно, вокальный отдых – это… не отдых. Он всё усложняет. И любое общение, которое я пыталась поддерживать, только портило голос, а значит, и карьеру, а значит, и судьбу. И поэтому я никогда не могла успокоиться. Не могла расслабиться.

Но и на этом истории не заканчивались.