За Семью Преградами

==== Глава 35. Весточка от друга ====

В лесу стояла влажная весенняя тишина. Сугробы отяжелели, словно одно огромное промокшее насквозь ватное одеяло, и глубоко под толстым слоем снега медленно накапливалась вода. Вокруг деревьев протаяло, и все они стояли в больших мокрых ямках, а стволы выглядели влажными и холодными. Порой с ветвей капало вниз, и поверхность сугробов испещряли неглубокие ямки.

Лиара вдохнула сырой воздух, пахнущий чуть сладковато. Пока еще в нем был только аромат намокшей коры и первых соков, что просыпались в деревьях после долгой зимней спячки, поднимаясь вверх от корней к ветвям, напитывая их силой. Совсем скоро завяжутся на кажущихся мертвыми сейчас черных ветвях первые почки, день ото дня становясь все нетерпеливее, все туже. А потом ростки пробьют влажную тишину леса, и на ветру зашумит, зазвенит, рябя на солнце, первая ярко-зеленая листва.

Небо затягивали серые тучи, низкие и тяжелые, еще по-зимнему снеговые. Но Лиара уже знала, чувствовала всем своим сердцем, что время слома близко. Еще совсем немного ползти по небесам этим недовольным великанам, царапая брюхами усталые от холода черные шапки лесов. А потом ветер разыграется, молодой и счастливый, расшвыряет их в разные стороны и выпустит в мир солнце, которое победными лучами отогреет всю эту зимнюю унылую спячку, разбудит землю и ручьи, и зазвенит, запоет лес тысячами золотых голосов первых птиц, славящих весну.

Носишься ли Ты здесь с ветрами и хохотом, Молодая, Среброглазая? Мелькают ли Твои крылья среди туч, искрятся ли под солнцем? Или эти края слишком далеко от Твоей родной земли, слишком давно отвернулись от Тебя, чтобы Ты посещала их?

Лиара вновь всей грудью вдохнула наступающую весну. Вот она уже и начала думать, как анай. Мерить весь мир ладонями их любимых Небесных Сестер. И разве же это было неправильно? Все становится таким простым и таким красивым, когда ты выкидываешь прочь все лишнее. Когда остаешься лишь ты сам и мир, что окружает тебя.

Теперь она наконец-то поняла, всем телом поняла, чем анай так сильно отличались от всех остальных народов. И для этого ей нужно было вернуться сюда, в страну, которую она когда-то звала родной. Вдохнуть воздух, в котором чего-то не доставало, почувствовать на своем лице равнодушный ветер. Ощутить звезды, которым нет никакого дела до тех, кому и до них нет дела. Измерить ногами землю, отстраненную и тихую, нелюбимую жену, погруженную в себя и замкнутую, любовь которой никак не разбудить ни сохой, ни серпом, ни песнями. Все здесь спало, в этом краю без жизни, в краю людей и торжества их разума. В краю золота, торговли и войн, цивилизации, истории, великих открытий и достижений. И даже самой крохотной травинке, которая прорастет здесь всего через каких-то пару недель, не будет ровным счетом никакого дела до всего этого вранья.

А ведь когда-то эта земля была живой, думала Лиара, шагая через глубокие сугробы, тихонько дотрагиваясь пальцами до влажной коры деревьев. Она слышала старые песни и чуяла в них великую истину. О временах, когда мир был юн, когда он звенел от счастья и радости, делая первых вздох. О тех забытых эпохах, когда эльфы впервые спустились со звезд и танцевали с душой мира, словно с самой красивой женщиной в одеждах из лепестков ландышей, когда они пели земле и ручьям, когда учили своему языку деревья и птиц. И мир с великой радостью тянулся им навстречу, встречал их, незваных гостей, полюбивших каждую его частичку как самое дорогое сокровище на всем белом свете. Мир был живым, дышащим, любящим, он рождал так щедро, он цвел так буйно, он пах так ярко. И серебристые звезды по ночам осыпались на поля из светящихся ночных цветов, и по утрам роса алмазами покрывала нежные лепестки цветов. И из груди земной вышли нимфы, первый народ, разбуженный самими эльфами, рожденный землей в бесконечной благодарности за их заботу и нежность.

Странно было видеть последнюю нимфу во всем Этлане, шагающую сейчас во главе отряда по вбитой в лед дороге, странно, горько, но и правильно. Сначала в мир пришли люди, амбициозные и честолюбивые испорченные сыновья первого дня, начали ломать и менять его своими руками, подстраивая под собственные интересы и ни с чем не считаясь. Потом и другие расы тоже родились в глубоких горных норах, на вершинах гор, на дне океанов и в танцующей пляске пламени. И всем им стало тесно на этом щедром клочке земли, который так радушно встречал их, так распахивал им навстречу объятия. И полилась кровь, обильно орошая землю вместо шумливых дождей и серебристой росы, народы бросились друг на друга, топча крохотные зеленые травинки, тянущиеся к небу, сжигая леса и рощи, обрушивая вниз скалы и возводя новые. И равнодушные эльфы, разочаровавшись в гармонии, которую они так стремились создать, ушли прочь от мира последними, предоставив его самому себе. И земля, как и всякая женщина, которую предали и смешали с грязью, не простила. Она отвернулась ото всех своих детей, замкнувшись в себе и уйдя в свои мрачные медленные сны, не тревожимые ни одним лучиком солнца. И везде в мире стало сумрачно, везде, кроме Данарских гор.

Понятное дело, почему последняя нимфа в конце концов оказалась именно с анай. С кем же еще ей было оказаться? Нимфы были душой мира, его дыханием, лунными бликами света на поверхности ручьев, шепотом загадочной летней ночи в самый канун Дня Солнца, цветком папоротника, таинственно мерцающим в ночи на диких полянах. Они хранили в своей груди красоту и гармонию всего сущего, и именно поэтому никто, кроме знающих ту же гармонию Первопришедших эльфов, не был в состоянии равнодушно смотреть на них. Их загадка манила, становясь мучительной жаждой, невыносимым желанием понять, сожрать, присвоить, сделать своей. Так их и уничтожили когда-то на заре мира первые народы, забывшие, каково это — дышать одним дыханием со своей Матерью, мучающиеся в бесконечном удушье, страдающие от жажды, которую они не могли утолить.

И какими-то немыслимыми тропами Марн Найрин, последняя нимфа Этлана, пришла-таки навстречу своей судьбе в Данарские горы. Туда, где было вновь обретено старое знание, где выросла старая вера, выросла сквозь горечь отчаяния и поражения, несмотря ни на что, став только сильнее, обретя плоть. Лиара долго размышляла об этом, о разрушении Кренена, о котором рассказали ей Ремесленницы анай, о падении расы гринальд и экспериментах Крол. Не было ли в этом какой-то странной, невидимой на первый взгляд справедливости? Не было ли в этом чуда, спрятанного так глубоко, что и разглядеть его было почти невозможно?

Гринальд ведь тоже когда-то потеряли глубокую связь с миром, которую им передали эльфы, как первой тварной расе Этлана. Они тоже поверили в ложных людских химер, во власть и силу, в право менять и господствовать. В гордыне своей они пошли против своей природы, начали ставить эксперименты, пытаясь сделать из себя что-то новое, чем они никогда не являлись. И, как и все слишком самонадеянные и слепые ко всему, кроме своей цели, ученые, в конце концов, потерпели крах. Но разве кончилась на этом их история, разве кончилась их жизнь? Из пепла некогда гордой расы восстала другая, молодая, сильная, получившая все синяки и шишки, выучившая все уроки, отказавшаяся по жестокой милости судьбы от всех иллюзий. Так сорняк пробивает укатанное в камень дорожное полотно. Так высоко на горной скале прорастает к солнцу голубой венчик горечавки.

Ты ведь никогда не отчаиваешься, Великая Мать? Лиара улыбнулась тихонько, чувствуя, как в груди, прямо между ребер, тихонько пульсирует золото. Даже Твои поражения становятся в итоге Твоей победой. Ты ведешь нас через все ужасы, через всю боль, через весь страх только для того, чтобы подарить нам самих себя. Великая Мани Эрен, в Чьих ладонях покоится весь мир.

Так через тысячи дорог судьба привела последнюю нимфу к народу, что вновь вспомнил самого себя и полюбил то, чем он был долгие тысячелетия назад. Словно разбитый вдребезги, немыслимо красивый витраж восстанавливали чьи-то терпеливые, трудолюбивые, заботливые руки, подклеивая к общей картине один кусочек за другим. На теле мира появилась одна единственная, невыносимо пульсирующая точка. Как сердце умирающего, которое вдруг, отрицая смерть и хохоча в ее ободранное лицо, начинает биться наперекор всему. Как семечко, что пробивает неподатливую землю, вытягивается в плющ, обвивает кажущиеся нерушимыми стены человеческих крепостей и с легкостью ребенка рушит их в пыль.

Не ради этого ли Ты создала анай, Великая Мани? Не ради того ли, чтобы вновь вернуть в мир то самое важное, что он давно потерял, то самое ценное, искреннее, настоящее? Не для того ли Ты привела нас с Радой в Данарские горы, чтобы соединить два мира, протянув между ними первую золотую нить? И пусть сейчас эта нить кажется совсем тоненькой, пусть она в любой момент может оборваться, но она есть, и однажды она станет крепче стали, жестче канатов, шире разливов великих рек. И анай вновь научат этот мир дышать и петь, вновь научат его любить, как в первый день под лучами только что рожденного солнца.

Только все это ждало где-то за золотой чертой заката, что горел и горел в груди Лиары, лишь обещая и протягивая ей из немыслимой толщи времени и будущего свою ладонь. Пока же вокруг была только сырая весна, сумрачная из-за тяжелых туч, сонная из-за долгих холодов. Весна, которая все медлила со своим приходом, зима, что все не желала отступать. И они трое брели через равнодушный мир, кажущийся Лиаре теперь совсем чужим. Однажды он вновь станет мне родным, Великая Мани, я обещаю Тебе это!

Вокруг поднимались влажные стволы деревьев, в основном берез, местами перемежающихся липами и дубами. Наверное, в разгар зеленого звенящего лета здесь было чаровно и сказочно, под ногами мягко пружинили мхи и лесные травы, рассыпались пригоршни красных ягодок земляники, белых цветов кислицы, глянцевых листиков дикой фиалки, а кроны над головой шумели и звенели солнцем, ветром и птичьими трелями. И дорога через лес, что сейчас превратилась в подтаявшую, проседающую в глубоких ямах колею, тоже должна была ровно ложиться под ноги, пыльная и теплая, щекоча босые ступни. Только это время еще не пришло, как не пришло и время для смеха, радости и долгожданной весны.

Среди ее спутниц тоже царило настроение уныния и серости. Найрин морщилась, напряженно поглядывая по сторонам и поглаживая рукоять долора на поясе, словно ей было неуютно здесь, словно она чувствовала подвох или угрозу со стороны молчаливых мокрых деревьев. Ее темный плащ отсырел от то и дело срывающихся с деревьев и падающих вниз комьев мокрого снега, болтался на ней сиротливой тряпкой. Но капюшона нимфа так и не сняла, памятуя о том, какую реакцию этой ночью произвела на стражника в резиденции Первого Жреца.

Рада выглядела и того хуже. Глаза у нее опухли и покраснели, взгляд не отрывался от земли. Шагала она тяжело, порой оскальзываясь на вмерзшей в лед дороге, и не обращая на это никакого внимания, шагала как человек, которому было ровным счетом все равно, расшибет он себе лоб об землю в следующую минуту или нет. То и дело она раскуривала свою трубку с длинным чубуком, втягивая горький сизый дым так, словно он мог хоть чем-то облегчить ее горе. И шлейф дыма тянулся за ней по дороге.

Лиара с болью смотрела на нее и не знала, чем помочь. Не знала даже, как подступиться, что сказать. Никто не был виноват в том, что так сложилась судьба, даже сама Марна Дева подтвердила это. Никто не винил Раду ни в чем, просто боги сплели ей такую дорогу, решили все за нее, как бы ни пыталась она изменить свою судьбу и остаться лишь еще одной благородной представительницей мелонской знати, канув в безвестность, как и многие ее предшественники. Неужели ты не понимаешь, милая моя, что боги избрали тебя для дела более великого, для дороги более важной, чем та, которую ты сама для себя всегда видела? И как бы ни тяжела была эта дорога, но она — твоя, и она единственно верная, единственно правильная. И только приняв ее целиком и полностью, ты сможешь ее одолеть и обрести покой. Но разве можно было сказать ей это вслух, особенно сейчас, когда она раз и навсегда простилась со своим родным сыном? С мальчиком, которого она так стремилась вырастить, которого любила всей душой, с которым так долго была разлучена? Лиара не была матерью и не знала, каково это: проститься с собственным ребенком. И все никак не могла найти слов, чтобы хоть чем-то утешить ее.

Они ушли через Грань так быстро, как могли, и вышли в этом лесу, где и договаривались заранее. В нескольких километрах впереди за березовой рощей лежало поместье Тан’Элиан, где брат Ленара, Витор Тан’Элиан, все эти долгие годы растил дочь Рады, Мейру. Таково было решение самого Ленара — убрать девочку как можно дальше от двора и дать ей хорошее образование, сохранив от зависти молодых дворянок и ненависти, вызванной ее происхождением. Насколько Лиара поняла, с дочерью Рада никогда не была особенно близка: Ленар забрал ребенка сразу же после рождения и ее воспитанием занимался сам, пока Рада воевала с наемным отрядом где-то на западных рубежах Мелонии. Когда же Рада вернулась домой, дочь уже увезли к дяде в Ронтис, и за все эти годы они виделись всего несколько раз.

И вновь она взглянула на Раду, чувствуя глубокую печаль. Ничьей вины не было в том, что у Рады не оказалось времени на собственных детей. Может, была вина Ленара, который старался растить своих детей так, как было принято среди мелонской знати, может, противников Рады, которые не дали ей времени побыть с ними и позаботились о том, чтобы Раду услали на север по ложному обвинению. А может, сами Боги сделали так, чтобы она не успела всем своим сердцем полюбить собственных детей. Чтобы ничто не сдерживало ее на той дороге, которую они ей предначертали. Чтобы она не оглядывалась. Вот только сердце у нее было слишком большое и слишком мягкое, как бы она ни прятала его за своей вечной ухмылкой, дурацкими шутками, крепкими плечами. И сейчас это сердце истекало кровью.

Решившись, Лиара все-таки подступила на шаг ближе к Раде и осторожно взяла ее за руку. Та вскинула на нее рассеянный взгляд, словно только что увидела, и вымученно улыбнулась, пыхтя трубкой.

— Ничего, искорка, я справлюсь. Не переживай за меня.

— Рада, я… — слова не шли, и Лиара только с горечью выругала саму себя за то, что не способна в такой момент поддержать женщину, которую любила всем сердцем.

— Я все знаю, искорка, — тихо проговорила Рада, пожимая ее пальцы. — Ничего не говори, я же чувствую тебя, помнишь?

Эта связь, что образовалась между ними в последние дни, была самой дорогой, самой волшебной вещью на всей земле. Лиара до сих пор все не могла привыкнуть к тому, что сердце Рады билось под ее собственной кожей, что все ее чувства и эмоции слабее, но все же отражались в груди Лиары. Так они могли делить на двоих не только радость, но и боль, и счастья дороже быть просто не могло.

Прижавшись к ее плечу и шагая рядом, хоть это было и не слишком удобно, Лиара осторожно спросила, подняв глаза на Раду:

— Как ты думаешь, как нас встретит Витор?

— Не знаю, — честно призналась Рада. Брови ее вновь нахмурились. — Он никогда особенно не любил меня, считая ошибкой тот факт, что Ленар на мне женился. А уж после всего того, что сейчас обо мне говорят в Мелонии, я и подавно не могу предсказать его реакцию на мое появление.

— А что насчет Мейры? — еще тише спросила Лиара.

Рада тяжело выдохнула воздух.

— Вряд ли он позволит мне забрать ее, искорка. Не после всего этого. Но я ведь должна попытаться, правда? — брови ее упрямо сдвинулись к носу, а взгляд стал твердым.

— Правда, — тихо согласилась Лиара, чувствуя невольную гордость за эту упрямую, невыносимую, неописуемую женщину. Какие бы беды ни валились на ее плечи, какие бы стены ни вставали перед ней, а она все равно шла напролом, нагнув голову и отказываясь сдаваться. И это было по-настоящему красиво.

— Уже прошло достаточно времени, и если Алеор вернулся в Лесной Дом, то его человек уже может быть здесь или будет на днях, — продолжила Рада, пыхтя трубкой. — А это значит, что беззащитной Мейра не останется. И если Витор не захочет отдавать ее мне, то я хотя бы уговорю его отпустить ее в Лесной Дом. Там она будет в безопасности.

— Алеор сдержит слово, Рада, — стараясь подбодрить ее, проговорила Лиара.

— Я знаю, искорка, — кивнула та.

Впереди между деревьев показался просвет, и дорога свернула, темным полотном старого льда уводя на запад.

— Уже близко, — выдохнула Рада, без всякого энтузиазма глядя вперед, а потом повысила голос: — Зрячая, ты держись в стороне, а то они все головы потеряют из-за твоей красоты, и я не смогу добиться от них того, что мне нужно.

Найрин обернулась, окидывая Раду взглядом удивленным и оценивающим одновременно.

— Я, честно говоря, думала, что ты попытаешься заставить их отдать тебе дочь, прибегнув к моим способностям. Ты не собираешься делать этого, Черный Ветер?

— Нет, — устало покачала головой Рада. — Мне обрыдло все это бесконечное вранье всех подряд. И коли Марна хочет, чтобы я ушла в Данарские горы, оставив ей все, что у меня когда-то было, пусть так и будет.

— Тогда я прошу тебя простить меня, Рада, — в голосе Найрин прозвучало раскаянье, смешанное с глубоким уважением. — И прошу тебя о епитимье, чтобы загладить мою вину. Я все еще продолжаю видеть в вас низинников, хоть Великая Царица и сказала, что вы станете частью народа анай. Это моя ошибка и моя вина, я забыла о том, как меня когда-то точно также недооценивали, как обо мне думали предвзято. Прости меня.

— Да ничего, зрячая, — отмахнулась Рада, но легкая благодарная улыбка все-таки слегка осветила ее лицо, словно солнце, выглянувшее из-за туч. — И не нужно никакой епитимьи. Еще бы вам сразу же доверять нам, коли мы совсем чужие вашему миру. Мы тоже учимся быть такими же, как вы, потому я и не буду просить тебя о помощи. Хоть, признаюсь, некоторое время я обдумывала такой вариант. Так что ты не так уж и не права насчет меня.

— Значит, обе напортачили, Черный Ветер, — усмехнулась нимфа. — В следующий раз будем умнее.

Рада в ответ только согласно кивнула.

Вскоре дорога вынырнула из рощи на большой расчищенный под усадьбу холм. Сам манор располагался в центре холма и представлял собой большое трехэтажное здание кремового цвета, боковые флигеля которого сильно выдавались вперед. Перед широкой парадной лестницей виднелась большая чаша фонтана, сейчас припорошенного снегом, еще ниже — искусственный пруд, снег на поверхности которого уже потемнел и потихоньку начал проседать под потоками теплого воздуха, что нес с собой ветер. Дорога, по которой они шли, огибала пруд по правой стороне и подводила прямо к парадному крыльцу, где сейчас не было ни души. Но окошки на первом и втором этажах дворца кое-где посверкивали горящими внутри помещений свечами, а над черепичной крышей клубился черный дым из доброго десятка труб. Лиара непроизвольно передернула плечами, думая о том, как там, должно быть, тепло и уютно внутри. Промозглый ветер продирал до костей, и сколько бы она ни окружала друзей и саму себя его теплыми потоками, а все равно толку было маловато.

Нахохлившись, словно воробей, Рада выбила трубку о каблук, убрала ее за пазуху и первой зашагала по дороге в сторону усадьбы. Вид у нее был такой, будто идти туда ей хочется меньше всего на свете. Найрин с Лиарой пристроились за ее спиной, разглядывая старый сад, разбитый вокруг здания.

Все здесь выглядело уютно, добротно, обжито. Дом сразу производил впечатление родового гнезда, вырастившего не одно поколение лордов Тан’Элиан. Над крышей на ветру обвисло черное знамя, но Лиара знала, что на нем — золотые кони на дыбах, поднявшиеся навстречу друг другу. При ближайшем рассмотрении оказалось, что и узоры лепнины на стенах тоже складываются во все тех же стилизованных коней, только позолота на них местами облупилась и была аккуратно подновлена свежей, более яркой по цвету на фоне первоначального рисунка. Сухие побеги плюща оплетали окна первого этажа, и Лиара на миг представила, как хорошо здесь бывает осенью, когда леса вокруг одеваются в багрянец и медь, а листья плюща краснеют на фоне кремовых стен особняка.

Вокруг всего здания горбились под снегом разной формы кусты, аккуратно выстриженные по мелонской моде. Разглядела она и укрытые белой тканью на зиму розы, и клумбы, на которые навалили толстый слой свежесрезанного лапника. Сейчас зеленые пальцы еловых веток вылезали сквозь подтаявший снег, отмечая место, где всю зиму спали в земле луковицы многолетних растений. Среди укрытого в зиму сада виднелись несколько белых скульптур, дополняющих его облик, но точно разглядеть, кого именно они изображали, Лиара не смогла.

Их заметили еще издали. Дверь во флигель открылась, и оттуда на улицу вышло несколько человек в темной одежде. Какое-то время они вглядывались в трех путниц, потом один из них, махнув рукой остальным, заспешил им навстречу по обледенелой дороге. Одет он был в меховой тулуп и такую же шапку, простые и добротные, темного цвета.

— Кто-то из слуг, — подтвердила Рада подозрения самой Лиары. — Мы явились пешими, потому они решили, что мы бродяги или обычный люд, что пытается наняться на первые весенние работы, чтобы скопить немного деньжат. Иначе встречали бы по-другому.

Когда до идущего им навстречу мужчины осталось не больше полусотни шагов, Рада сбросила с головы капюшон и тряхнула золотыми волосами, отвела в сторону полу плаща, чтобы было видно ножны с мечом на ее боку. Мужчина сбился с шага, едва не свалившись в снег, и открыл рот, стаскивая шапку с волос. А потом буквально вприпрыжку припустил ей навстречу и согнулся пополам, не дойдя до путниц нескольких шагов.

— Миледи Рада! Не признал вас, прошу простить меня! Но вы пришли пешей, и мы подумали…

— Да знаю я, — отмахнулась Рада, поморщившись от неудовольствия. Она терпеть не могла, когда перед ней расшаркивались, а обращение «миледи», насколько Лиара помнила, вообще заставляло ее вздрагивать. — Лорд Витор тут?

— Здесь его высочество, здесь, — услужливо закивал мужчина, бросая короткие вороватые взгляды на Лиару и под глубокий, надвинутый на лицо капюшон Найрин. — Я сейчас же побегу обратно и уведомлю его о вашем приезде! Сей же миг все будет готово к встрече, только не гневайтесь, миледи! Не признали мы вас издалека.

— Я надолго не задержусь, — коротко бросила Рада. — Так что подай горячего вина и передай Витору, что мне нужно с ним поговорить.

— Как прикажете, миледи, все сделаю! Все сделаю! — развернувшись на пятках и едва не упав при этом, мужчина со всех ног бросился в сторону дома.

— Почему он так лебезит перед тобой? — послышался из-под капюшона недоуменный голос нимфы. — Это потому, что они все считают тебя убийцей короля?

— И поэтому тоже, — кисло кивнула Рада, неторопливо направляясь вслед за убежавшим слугой. У того только пятки сверкали, и Лиаре оставалось лишь поражаться, как он умудрялся не поскальзываться на таком льду. — А еще потому, что мой покойный муж был одним из первых лиц в государстве. В связи с этим они считают, что я представляю из себя что-то очень важное.

— У Лордов Страны сакральный статус? Как у Жриц? — с интересом спросила нимфа.

— Нет, — покачала головой Рада. — У них просто очень много денег и власти, с которыми они творят все, что им вздумается. И могут, словно муху, прихлопнуть простого человека, если он вдруг не пришелся им ко двору или не слишком расторопно выполнил их приказ.

— В этих землях нет чести, — голос Найрин звучал потрясенно. — Если бы не Танец Хаоса, я бы никогда не согласилась вновь оказаться здесь.

— Марны никого из нас не спрашивают, хочется нам чего-то или нет, — мрачновато отозвалась Рада, направляясь к дому.

Дорога упиралась прямо в очищенные от снега широкие ступени из белого мрамора, и Рада вприпрыжку поднялась по ним, поглядывая внутрь здания сквозь высокие стрельчатые окна по обеим сторонам тяжелых резных дубовых дверей. Лиара видела, что там за стеклами суетятся какие-то люди, мелькают огни, а потом входная дверь в поместье со скрипом распахнулась. Седеющий мужчина средних лет в черной ливрее с золотыми конями дома Тан’Элиан на груди склонился перед Радой в поклоне, бормоча в пол:

— Добро пожаловать, миледи Тан’Элиан. Ваше появление было довольно неожиданным, потому мы не успели…

— Где лорд Витор? — перебила его Рада, устало взлохмачивая пятерней волосы. Она глянула на столпившихся за спиной говорившего мужчины служек, среди которых были в основном уже убеленные сединами и побитые морщинами мужчины и женщины, и те невольно подались назад, будто боялись ее. — Мне нужно только перемолвиться с ним парой слов.

— Милорд Витор ожидает вас и ваших гостей в малой гостиной. Я провожу вас.

Рада кивнула и широким шагом направилась следом за слугой, таким образом невольно заставляя его ускорить шаг. Сейчас в своем черном плаще, стремительной походкой направляясь по золоченым коридорам поместья, она и вправду напомнила Лиаре черный ветер: сметающий все на своем пути штормовой ураган, который был не намерен ждать.

Найрин закрутила головой под капюшоном, разглядывая золотую лепнину на стенах, зеркала, драгоценные гобелены и рисунки с портретами членов королевской фамилии Мелонии. Слуги точно также закрутили головами, семеня за ними следом и с любопытством пытаясь заглянуть Найрин под капюшон, разглядывая с ног до головы саму Лиару. Рада неслась впереди семимильными шагами, и сапоги ее громыхали по лакированным полам, оставляя на дорогом паркете большие мокрые пятна. Поспевать за ней было сложно не только служке, который открыл им парадную дверь.

Потом они несколько раз свернули в боковые коридоры, и мимо аляповатой чередой пронесся калейдоскоп из лепнины, статуй, дорогих ваз тончайшего фарфора, золотых украшений. От всего этого богатства буквально кружилась голова, и Лиара, в конце концов, перестала глазеть по сторонам, думая только о том, как бы не отстать от почти бегущей впереди Рады и не дать потеряться в этих коридорах нимфе. К тому моменту, как слуга, хватая ртом воздух, остановился возле золоченой двери с ручками в виде львиных голов, Лиара и сама уже задыхалась.

Он только потянулся к двери, попытавшись по всей форме запустить гостей внутрь, как Рада уже рывком распахнула ее и вошла в помещение.

Гостиная была выполнена в зеленых тонах. Полы из темного дуба украшал затейливый рисунок, выложенный светлыми древесными плитками. В дальней стене виднелся жарко горящий камин, Лиаре в лицо пахнуло теплом, и от блаженства она едва не застонала. На каминной полке из мрамора тикали золотые часы. Стены были оббиты зеленым бархатом, на котором архитектор выложил узоры из дубовых планочек, складывающиеся в стилизованные фигурки коней. Под потолком висела массивная хрустальная люстра, преломляя во множестве мелких зеркал свет нескольких десятков свечей. А посреди помещения у стола с резными ножками, накрытого белоснежной скатертью, сидел мужчина средних лет, потягивая чай из белой фарфоровой чашки. Он даже не вздрогнул, когда дверь резко открылась, и внутрь ворвалась вместе с током ледяного дыхания холода Рада.

— Миледи Киер, — без всякого выражения проговорил мужчина. Взгляд его скользнул по Лиаре и Найрин, и он поджал губы. Это было его единственной реакцией на них, но Лиара вдруг ощутила лютую ярость. Мужчина смотрел так, будто они какие-то конюхи с измазанными навозом сапогами.

— Витор, — также без выражения ответила Рада. — Я пришла за своей дочерью.

Мужчина поднял на нее глаза, и Лиаре вспомнился Ленар. Они были чем-то похожи: одинаково холодные, спокойные, с темными глазами и ровно подстриженной бородкой, только Витор выглядел на пару лет младше и как-то франтоватей. Во всяком случае, голубой камзол на его плечах украшала обильная вышивка серебром, как и отвороты мягких сапожек из черной кожи. И это при том, что здесь, в этой глуши, вряд ли кто-то мог видеть всю эту красоту кроме, разве что, слуг.

Белые кружевные манжеты мягко скрыли его ладонь, когда Витор аккуратно поставил чашку на белоснежное блюдце и сложил руки в замок на коленях.

— За дочерью Ленара, ты хочешь сказать, — негромко уточнил он, глядя на Раду.

— За своей дочерью, Витор, — почти по слогам повторила Рада. В голосе ее прорезалось раздражение. — Или ты думаешь, он сам ее рожал?

— И зачем же тебе сдалась Мейра? Ее тоже хочешь убить? — кривая усмешка тронула его губы.

— Ты совсем ума лишился? — ярость заклокотала в горле Рады, а рука сама потянулась к рукояти меча на поясе.

— Ты потише, Рада, — почти по-дружески посоветовал ей Витор. — В соседней комнате у меня десять отменных бойцов, и не этих ленивых боровов, которых вы зовете наемниками в Латре. Так что давай не будет нервничать, согласна?

— А у меня с собой ведьма, Витор, и коли надо будет, она и тебя, и твоих бойцов, на клочки разорвет за несколько секунд, — очаровательно улыбнулась ему Рада, и лицо Витора вытянулось, а взгляд скользнул Раде за спину, сначала на Лиару, потом на замотанную в плащ Найрин. — Вот только я не хочу никому причинять зла, — вновь заговорила Рада, с трудом сдерживая ярость и возвращая лицу спокойное выражение. — Как не причиняла я зла ни королю, ни Лорду Протектору, ни, тем более, собственному мужу. Меня подставили, Витор.

— И где же доказательства? — вздернул бровь тот.

— Что непонятного в слове «подставили»? — Рада часто моргала, глядя на него. — Думаешь, будь у меня доказательства этого, я бы сейчас была приговорена к смерти новым королем?

Некоторое время тот молчал, внимательно разглядывая ее, потом поморщился и неопределенно дернул плечом:

— Я предполагал, что это возможно. Но тогда где Далан?

По лицу Рады промелькнула гримаса боли, потом она обернулась через плечо на приоткрытую дверь и бросила туда такой взгляд, что в коридоре кто-то перепугано охнул, и дверь с грохотом захлопнулась. Повернувшись к Витору, Рада понизила голос:

— Слышал про Провидца? Это и есть Далан. Но об этом не нужно знать ни единой живой душе.

— Грозар Пресветлый! — выдохнул Витор, и впервые за все это время каменная маска сползла с его лица, сменившись глубоким удивлением: — Ты уверена?

— Абсолютно, своими глазами видела его только сегодня ночью. Это мой сын.

— Сегодня ночью? — брови Витора взлетели еще выше. — Но как?..

— Долго объяснять, — отмахнулась Рада. — Не это важно. Мне нужна Мей, Витор. Я должна увезти ее в безопасное место.

— От чего ты пытаешься спрятать ее, Рада? — мужчина внимательно пригляделся к ней. — Что такого угрожает ей, что ты вернулась за ней, даже несмотря на свой приговор?

— Сети’Агон, — спокойно отозвалась она.

Витор закатил глаза и рассмеялся.

— Рада, может, пора прекратить верить в детские сказочки? Ты же уже вроде взрослая женщина.

— Да, и именно потому, что я в них, как ты выражаешься, верю, я до сих пор жива. Как ты думаешь, кто пытался меня подставить?

— Сети’Агон? — вновь хмыкнул Витор. — Да зачем ты ему сдалась?

— Потому что я родная сестра Алеора Ренона Тваугебира, — огрызнулась Рада, и выражение самодовольства вновь сползло с лица Витора. — И потому что он попытается добраться до любого, в ком течет еще хоть капля моей крови. Далан в безопасности в крепости Первого Жреца Мелонии, в Дере. Осталось спрятать только Мей. Так что будь добр, Витор, прикажи слугам подготовить ее к дороге. Мы уходим немедленно.

Мужчина нахмурился, подавшись вперед и сложив руки на столе. Вид у него был такой, словно он усиленно что-то обдумывал.

— Витор, ты не оглох часом? — Рада почти что с рычанием нависла над ним. — Дочь мою подготовь к дороге! Время не ждет!

— Не ори, Рада, — брезгливо сморщился Витор. Он поднялся с места и прошел к каминной полке, выдвинув какой-то невидимый со стороны ящичек, принялся рыться в нем. — Признаться, я думал, что все это — очередной розыгрыш проклятого Тваугебира, который почему-то все никак не желал оставить в покое нашу семью. Но теперь-то все встало на место.

— Витор, я совершенно не хочу знать, что там у тебя и куда встало, — проговорила Рада, и Лиара вдруг ощутила, что ей смешно, даже не смотря на весь гнев и напряжение ситуации. — И если ты мне все сейчас не объяснишь, я сама пойду искать Мей по особняку.

— Ее здесь нет, — отозвался Витор, а потом обернулся и, окинув Раду хмурым взглядом, протянул ей какой-то пергамент со сломанной восковой печатью. — Ее выкрали из особняка вчера ночью. Я уже разослал людей на ее поиски, но теперь, судя по всему, придется отозвать их. Просто читай.

Рада, недоверчиво разглядывая Витора, развернула пергамент, и Лиара, перегнувшись через ее руку, тоже заглянула в текст, который гласил:

«Многоуважаемый милорд Тан’Элиан (выживший)! В свете недавно полученной мной информации и возможностей, открывшихся перед вашей племянницей, спешу вас уведомить, что я забираю молодую Мейру Ренон в Лесной Дом, где она будет проживать в имении своей матери и воспитываться, как и положено представительнице княжеского рода эльфийской крови. Можете не посылать на ее поиски своих людей, не устраивать дипломатический скандал, не обращаться за помощью к королю Мелонии. Это просто не имеет никакого смысла, потому что Мейру Ренон вы уже никогда не увидите. Но, возможно, я закажу специально для вас ее портрет и пришлю его с посыльным к будущей Ночи Зимы. Надеюсь, что наше с вами короткое знакомство никогда больше не повторится. Низкий вам поклон. Алеор Ренон Тваугебир, Светлейший Князь Лесного Дома».

Еще ниже стояла сургучная печать, на которой просматривался раскинувший крылья орел — личная печать Алеора. Лиара поняла, что никак не может сдержать улыбку.

А Рада, медленно опустив пергамент, уставилась на Витора, и ее правый глаз нервно дернулся в глазнице.

— Коли это было у тебя на руках, то какого рожна ты мне сразу не сказал, что Мейры здесь нет? — почти что прошипела она, угрожающе нагибая голову.

— А почему я должен был говорить это предполагаемой убийце моего брата? — огрызнулся Витор.

Сквозь связь между ней и Радой Лиара ощутила, как все существо Рады собирается в один тугой, готовый к броску комок, и в самом его центре пульсирует, будто сердце, алая ярость. Понял это, причем без всякой связи, и Витор, непроизвольно отступив на шаг от Рады так, чтобы между ними оказался тяжелый стол из дуба.

— Я тебя предупреждаю, Рада, — внезапно осипшим голосом проговорил он. — У меня за стеной десять человек…

Рада напряглась еще больше, и Витор замолчал, так и не решившись договорить.

В комнате повисла напряженная тишина, а потом Лиара тихонько тронула Раду за твердую, как камень, руку.

— Раз Мей в безопасности, нам пора, Рада. Пойдем. Нам здесь нечего больше делать.

Несколько мгновений еще Рада колебалась, судя по ощущениям, разрываясь между желанием поскорее уйти отсюда или все-таки свернуть перед уходом шею Витору. В конце концов, она тяжело кивнула и проворчала сквозь стиснутые зубы:

— С меня уже хватит этой поганой страны и этих проклятых людишек. Наверное, и вправду пора уходить.

Не сказав больше ни слова, она отбросила в сторону пергамент и первой вышла из комнаты, а Найрин с Лиарой вновь пристроились за ее плечом, оставив перепуганного Витора все также жаться к обеденному столу.

— Надеюсь, она позволит мне открыть врата сразу же, как мы покинем поместье, — негромко сообщила Найрин, склоняясь к Лиаре. — Потому что меня уже тошнит от этого места, честно говоря. Не думала, что можно думать о низинниках еще хуже, чем анай уже о них думают, однако, Грозная всегда любила шутить.

— В этих краях не все такие, Найрин, — взглянула на нее Лиара, ощущая глубокую тоску. — Есть и добрые люди с чистыми сердцами.

— Знаю, Светозарная, вы ведь тоже из этих краев, — слегка смягчилась Найрин, взглянув на нее. — Но если все яблоко покрыто гнилью, и лишь один его бочок все еще сладкий, будешь ли ты его есть?

Слуги вжимались в стены, стремясь убраться прочь из-под ног разъяренной Рады. А Лиара шла следом и думала о словах Найрин. Великая Мани, как же я хочу поскорее оказаться в Данарских горах! Прости меня за это желание бежать отсюда как можно быстрее. Прости.