Записки старшеклассницы

Сегодня меня оставила после уроков Икона и стала «по-матерински» журить: я груба с учителями, у меня наглый тон, смотрю с вызовом на всех, огрызаюсь, для меня нет авторитетов. Грубость — признак невоспитанности, примером для меня Икона объявила Галку. Если и ошибается, то всегда первая покается. Еще Икона говорила, что я не маленькая, что пора умнеть, иначе жизнь меня сломает, чтобы я взяла себя в руки, одумалась, пока не поздно.

А я маму вспомнила, чем-то они очень похожи. Мама всегда смеется над обывателями, если они смешно говорят или смешно одеты, а скажи, что ее взгляды на жизнь обывательские, — обидится. Икона, может, и думает о моей пользе, но такие беседы ничего, кроме вреда, принести не могут.

И я ответила ей, что не могу переносить грубости от взрослых, и что если я взрослая, пусть и обращаются со мной как со взрослой, без унижений, и если ей на меня пожаловался Владимир Иванович, то пусть сначала со мной на «вы» говорит, а потом ябедничает. Икона усмехнулась, но не стала этого отрицать, а потом пожурила за слишком горячее отношение к общественной работе. Сказала, что моя газета — из серии необязательных дел, посоветовала понимать, что главное и в школе и в моей жизни — учеба, это определит мое будущее. Ну, я и ляпнула, что говорить такое наедине с ученицей — ханжество, ведь в классе она всегда напоминает о нашем комсомольском долге, когда надо идти собирать металлолом. Она обиделась, назвала меня чудовищно неблагодарной, сказала, что умывает руки, даже если мне на педсовете снизят отметку по поведению.

А я сказала, что пусть снижают, лишь бы мое человеческое достоинство не страдало. Тогда она демонстративно засмеялась, обозвала меня «предельно инфантильной особой» и сказала, как мама, что у меня болезнь воли, отсюда я часто впадаю в амбицию.

И вот я все думаю: неужели это правда? Но я могу терпеть боль, я запросто переношу высокую температуру, я не реву на людях… Правда, если у меня есть интересная книга, пока не дочитаю, ничего делать не буду, даже если контрольная на носу. Однако, когда задето мое самолюбие, могу выучить любой предмет с блеском, назло учителю.

В прошлом году начался мой конфликт с Владимиром Ивановичем. Он все время ко мне цеплялся, утверждая, что я много болтаю на уроках. И однажды, когда я подсказала Сеньке, тонувшему возле доски, сказал, что подсказала я неправильно, что я провокатор. И ему поставил «четыре», а мне «два».

Я всю ночь не спала после этого, а когда он потом меня вызвал, поднялась и вежливо сказала, что ему отвечать не буду. Конечно, получила «два» снова. Потом я отказалась писать контрольную — еще «два», отказалась вновь устно отвечать. Короче, он довел дело до пяти двоек, пока не заметил, что поставил себя в дурацкое положение. Ведь в первом полугодии у меня и по алгебре и по геометрии были пятерки.

Он предложил мне поговорить после уроков, но я отказалась беседовать с учителем, который меня оскорбил. Икона вызвала отца; дома на меня орали, а я упрямилась. Почему я должна спускать хамство?

И наконец он в классе признал, что был неправ в своей формулировке, но подсказывать вредно, и ту первую двойку вычеркнул. И тогда я сдала всю математику ему на «пять».

Конечно, отношения наши не улучшились, но я доказала, что не позволю себя унижать. Удивила меня только реакция Мар-Влады. Она сказала, что моя победа подлая, что воевала я беспроигрышно, зная, как ругают учителей за двойки. Но если меня бьют по одной щеке — подставить другую? Не согласна. За все надо давать сдачу — и точка!

Поэтому в девятом классе я попросила Владимира Ивановича обращаться ко мне на «вы» после того, как стукнуло мне шестнадцать. Он зашипел и помчался жаловаться Иконе, а Димка меня поддержал. Он считает, что если учителя требуют к себе уважения, они и с нами должны обращаться как с нормальными людьми, а не как со щенками, которых можно тыкать носом в песочек…