Сегодня был пустой урок, и девчонки затеяли танцы. Они очень кривлялись, вертелись, а платья у всех короткие, ноги длинные — противно. Даже Галка танцевала, чтобы «не отрываться от масс», а я сказала, что такие танцы — вульгарность. А мне сказали, что я «из пансиона благородных девиц», поэтому и платье ношу самое длинное; но ведь такое же платье и у Любы, а к ней не цепляются. Она умеет ни с кем не портить отношения. Сидела в углу и что-то читала; она даже очки носит постоянно, не стесняясь. Сорока говорил, что она умная, и я ей завидую — не умею я быть незаметной.

Галка подошла к ней, позвала танцевать, а Люба опустила очки на нос и говорит:

— Я тебе все ноги отдавлю, я неуклюжая…

И мне подмигнула незаметно; мы были с ней в лагере летом, она вполне нормально танцевала. Но она никогда с Галкой не связывается, хотя учится лучше ее. Она могла быть и отличницей, но не хочет, чтоб не выделяться…

А может, она такая, потому что ужасно некрасивая? Лицо как у мальчишки — нос большой, рот большой, а глаза за очками маленькие. И вообще похожа на кота.

Нет, все же я не могу отмалчиваться, как она, если меня что-то злит, и я сказала девчонкам, что не хочу подчиняться стадным инстинктам, что короткие платья в нашем возрасте не украшают, что ноги у нас пока некрасивые, как у подростков, что я буду носить такую длину, какая мне нравится, а танцую я только вальс, потому что это — женственный танец, а не трясучка.

Что тут началось!

Меня обозвали «чокнутой», сказали, что я не уважаю коллектив, что я — индивидуалистка, а Галка еще добавила, что не с такими настроениями вступать в комсомол.

Хорошо, хоть Сенька ее оборжал, сказал: «В огороде бузина, а в Киеве дядька». И Сорока посоветовал ей умерить «свой империализм».

Загрузка...