Сегодня один из длинных мальчишек, который был у Веры, принес мне письмо от Севы. Перепишу его целиком, все-таки первое любовное письмо!
«Катя, здравствуй! Обойдусь без предварительного, общепринятого и часто лишнего вступления. Наверное, ты удивлена моим посланием, так как повода к тому, чтобы его писать, ты старалась не дать, поэтому можешь его просто порвать. Да и вообще я скорее пишу для себя, ибо достаточно уяснил себе человеческие взаимоотношения и к чему они обычно приводят. Ты знаешь, я настолько устал от уроков проклятой жизни, что стал ко всему равнодушен. Ради бога, не считай это все исповедованием грехов или что у меня какая-то цель.
Поверь, я не имею задней мысли, я пишу это тебе лишь потому, что ты к этому располагаешь, к чему-то тихому, хорошему, дорогому. В тебе я увидел олицетворение своих мечтаний. И при этом в голове какой-то хаос мыслей, которые не могу уловить и точно сформулировать. Какое-то ощущение, что мимо проходит что-то светлое, называемое избитым словом «счастье», а за ним — конец, непроницаемый мрак смерти. Это появилось после того, как увидел тебя. Что тут лукавить, с твоим образом ассоциируется что-то сладостное, но больше, чем любовь.
Я ни с кем не то что не умею сойтись — не имею права сойтись. И этому есть простое объяснение: если сойтись с человеком моего склада — значит, усложнить жизнь вдвойне; если сойтись с тем, кого я вижу в тебе, — значит, исковеркать и погубить душу, не простую, а перед которой преклоняешься. Словом, как писал один поэт:
Не сбылись, мой друг, пророчества
Пылкой юности моей,
Горький жребий одиночества
Мне сужден среди людей.
В конце разреши со всей чистосердечностью, на которую я способен, пожелать тебе светлого легкого счастья, и будь осторожна: жизнь — такая скользкая тропинка, что поскользнувшиеся встают редко.
Прощай, Катенок. Прощаясь с тобой, я отказываюсь от многого, верь моему чувству.
А может быть, мы все же встретимся?
Сева».
Обрадовалась я ужасно и прежде всего понесла это письмо маме. Чтоб увидела: я кому-то нравлюсь, несмотря на мой характер. Потом дала отцу: мне хотелось, чтобы он, как мужчина, сказал, искренне это или нет.
Родители почему-то только хмыкнули. Мама считает, что в письме много «женского кокетства», а папа — что Сева трепач.
Мар-Влада тоже не пришла в восторг. Она думает что Сева — позер, что неуважение к девочкам, душевная разболтанность будет усиливаться с возрастом. И она добавила, что он мне ни капли не нравится, все дело только в моем самолюбии, в желании доказать маме и девочкам, что могу кому-то нравиться.
— Ты его не уважаешь… И если ты считаешь унижением звонить мальчикам по телефону, ходить с ними под руку, как же ты можешь кокетничать с человеком, которого не уважаешь?
Я не спорила, я только хотела, чтобы она сказала, ханжа ли я. Так меня Вера назвала после вечеринки, она сказала, что недотроги не в моде, что нравятся совсем другие.
— Как вам кажется, можно с мальчиком целоваться в первый вечер знакомства? — спросила я Мар-Владу.
— Целуются… — ответила она без улыбки. — Наверное, и некоторые твои подруги. Только не чувствуют, как себя обкрадывают.
— Что же они — дуры, а я — умная?
— Ты единственная, кто не целуется с мальчиками?
Я пожала плечами. Иногда мне кажется, что в наше время нет любви. С кем ни говорю из девочек, все советуют жить проще, надо успеть все испытать, побольше взять от жизни. Только некоторые взрослые поют еще по старинке про любовь… Да пишут стихи поэты. Сева еще вложил в свое письмо такие стихи, чуть не забыла их переписать:
Мы очень скоро разойдемся врозь,
Коль не успели сделаться друзьями.
В нас, видно, чувства дружбы не нашлось,
Мы, видно, люди с черствыми сердцами.
Ты хочешь самолюбие кольнуть.
Не надо, не советую, не трогай.
Готов я руку дружбы протянуть,
Но не просить, как нищий, ради бога.
А что давать? Коль нет в душе огня,
Угас совсем иль теплится немного.
Любовь была, гостила у меня
И уж давно исчезла за порогом…
По-моему, красивые строчки, а Мар-Влада говорит — подражание. Говорит — дешевка, говорит — ни капли вкуса у меня и у него. А сама очень оживляется, когда приходит к ней «дядечка» Кеша, как он себя охарактеризовал. Она сказала, что это ее друг детства, моряк.
Конечно, он веселый, с ним мы все время хохотали, он мастер на анекдоты, но потом я их все равно не могу вспомнить, у меня плохая память на остроты.
Он сказал, что не любит поэзию, считает ее сегодня рудиментом. Мар-Влада поморщилась и стерпела, а меня обязательно высмеяла бы за такое заявление. Значит, она к нему лучше относится?
И вот странно: когда я от них ухожу, очень злюсь, что он пришел, помешал мне с ней откровенничать; а когда сижу рядом, готова ему в рот смотреть. И ведь не красавец, но так себя ведет, точно учится в нашем классе: всё-всё понимает и постоянно берет ребят под защиту от Мар-Влады.
Он рассказал, что был двоечником и всегда списывал сочинения у Мар-Влады; она даже смутилась от такой его «непедагогичности». И еще он добавил, что терпеть не мог литературу и учителей литературы, считал их страшными занудами.
Ко мне привязались стишки, которые Павел напевает постоянно, нелепые, но смешные:
Позабыт, позаброшен с молодых юных лет,
Я лежу под забором, пеленою одет…
Я спела их маме только что, а она предложила поставить термометр, говорит, в городе — вирусный грипп…