Записки старшеклассницы

Сегодня был необыкновенный урок. Мы «проходили» образ Наташи Ростовой. Доклады вызвались делать Татка и Вера. Татка по теме «Почему мне не нравится Наташа Ростова», а Вера — «Наташа Ростова — моя любимая героиня».

Когда начался урок, Татка спросила:

— Можно, мы с Верой будем вместе отвечать?

У Мар-Влады лоб нахмурился.

— Хором?

— Нет, Вера будет одно говорить, а я ей отвечать не потом, а сразу.

Мар-Влада обрадовалась — она больше всего ценит в классе диспуты — и вызвала их обеих к доске.

Красивые они были, но по-разному. Вере уже можно дать восемнадцать лет, такая она уверенная в себе, победительная, а Татка кажется рядом с ней ребенком, очень хорошеньким, но точно с витрины «Детского мира». Она так волновалась, что съежилась. Если бы у меня была ее внешность — в жизни бы не терялась…

— Наташа Ростова — пленительный образ русской девушки, — медленно, с пафосом сказала Вера. — Она добра, умна, и ее нельзя не любить.

— Ничего подобного! — Татка вмешалась непривычно резко. — Твоя Наташа — хищница. И эгоистка. И примитивна.

На лице Мар-Влады отразилось такое же изумление, как и у всех девятиклассников. Кто бы говорил такое, но Татка?!

— Докажи!

— И докажу! — Татка даже ногой пристукнула. — Пусть только Вера побольше ее расхвалит.

Вера лениво усмехнулась:

— Да ты вспомни, как в нее влюбляются и Борис, и Денисов, и князь Андрей, и Анатоль, и Пьер. Все ценили ее поэтичность, искренность, доброту. А как она прелестна на первом балу, в домике у дядюшки… — Вера говорила очень снисходительно, точно объясняла очевидное младенцу.

— А эгоистки не могут быть поэтичными? — Тата искривила дрожащие губы. — Наташа полюбила князя Андрея, но ждать не захотела, чуть не сбежала с Анатолем. Потом князь Андрей ее простил, а как он умер, она женила на себе богатенького Пьера…

— Вышла замуж… — поправила Мар-Влада, но Татка точно с цепи сорвалась:

— Ничего подобного, именно женила, он был размазней! Короче, ни на какое чувство она не способна; она мелка, пуста, завистлива, ревнива…

В классе стало необыкновенно тихо, слушали даже те мальчишки, которые относились к литературе как к принудительному ассортименту, необходимому, чтобы получить аттестат.

— Если бы Наташа была пуста, она не отдала бы подводы раненым, не разорила бы семью…

В своем азарте Татка даже не выглядела глупенькой, как обычно. Сейчас она бы понравилась даже Сороке.

— Подумаешь, подводы! Под влиянием минуты. А вот отдала бы она их, когда своих собственных детей завела? Помнишь, какой она стала скупой в конце? Отчитывала Пьера за каждую покупку, хоть и жила на его счет…

Даже Гриша оживился, с лица его сползло сонное выражение.

— А чем плохо быть образцовой матерью? — спросила Вера. — Материнское чувство все оправдывает…

— И подлость? Вспомни, как твоя Наташа поступила с Соней!

— А что? — С этой стороны Вера не была готова к нападению.

— А то, что ее лучшую подругу травили, унижали, чтоб Соня отказалась от Николая. Вступилась за нее Наташа? И не подумала, она была довольна, что нищую Соню взяла на содержание княжна Марья.

— Чтобы Пьера не отбили… — хихикнул Сенька.

— Ревность — признак настоящей любви, — громко и авторитетно сообщил всем Димка с места, и я очень крепко зажала рот, чтобы не фыркнуть, уж очень у него внешность зайца из «Ну, погоди!».

— Наташа не только хорошая мать, но и хорошая дочь… — вспомнила Вера еще одно достоинство у своей «подзащитной».

— Да? Почему же мать жила не с ней, а с Николаем? Наташа была куда богаче…

Вера растерянно оглянулась на Мар-Владу, ожидая помощи, поддержки, но Мар-Влада сияла. Она больше всего любила, когда мы начинали говорить не так, как положено по учебнику.

— Как вам кажется… — сказала она неожиданно. — Если бы Пьер стал декабристом и попал на каторгу, поехала бы за ним Наташа? Оставила бы детей, как Трубецкая и Волконская?

Вера замялась; она могла изрекать ядовитые фразы насчет отношений мальчиков и девочек, а на уроках терялась, если надо было соображать быстро.

— Никогда бы она не кинула детей и барахло, как бы Толстой ее ни расхваливал, — с места вмешался Сенька, — все женщины во все времена были собственницами.

Татка обрадовалась, но тут подняла руку Галка.

— К чему эти споры? Урок получается на уровне коммунальной кухни.

Из таких людей, как она, всегда получаются инспектора. Уж очень голос удобный — уверенный, низкий, категоричный.

— Значит, ты поклонница Наташи? — возмущенно спросила Татка.

Галка усмехнулась:

— Я глубоко равнодушна и к Наташе и к любой литературной героине, но я за то, чтобы произведение оценивать исторически. Наташа такова, как все женщины ее времени…

— А сейчас таких нет? Да сколько угодно… — пробасил сзади Гриша. — Она будет и петь, и хихикать, а потом окажется синтетикой…

Татка радостно кивнула ему как единомышленнику. И тут мне стало понятно происходящее, переживания Татки. Гриша всегда казался мне великаном из сказки, глуповатым, добродушным, верным. И когда Вера несколько раз говорила, что Гриша стал ее провожать из школы домой, я не поверила, решила, что у нее мания величия. После Павла она думает, что ни один мальчишка устоять перед ней не может…

— Ладно, — усмехнулась Мар-Влада, — будем считать, что суд над Наташей Ростовой окончен. Кто за то, чтобы не считать ее виновной в эгоизме и легкомыслии?

Рук поднялось мало.

— Кто против?

Почти весь класс.

И тогда Вера спросила Мар-Владу:

— Зачем вы дали нам два доклада таких? Вы не любите Наташу Ростову?

Мар-Влада помедлила секунду, потом усадила обеих докладчиц на место.

— Мне бы хотелось, чтоб вы задумались над внешними и внутренними достоинствами людей, учились бы их понимать во всей сложности и противоречивости. Герои Толстого не бывают однолинейными, они многообразны, они меняются на протяжении произведения, как и живые люди…

— Это упрощение, — непримиримо сказала Галка, она никогда не боялась высказывать свое мнение. — Ведь, в конце концов, для чего существуют учебники? Чтоб давать правильную ориентацию…

Мар-Влада улыбнулась.

— Но разве у преподавателя литературы не может быть своего взгляда на отдельные явления, пусть не совсем традиционные? Я ведь даю вам возможность выбора, не навязывая своей точки зрения. Только если бы мальчики поставили себя на секунду рядом с такой девочкой, как Наташа Ростова…

— Б-рр! — вырвалось у Сеньки.

Все засмеялись. И тут я заметила, с каким выражением смотрит Татка на Гришу. Никогда не думала, что ее великолепные, но совершенно пустые глаза могут выражать такую боль.

— Главная ошибка, совершаемая человеком, — преждевременное обобщение, особенно в юности, — сказала Мар-Влада, точно отвечая моим мыслям. — А в общем, уроком я довольна. Почти все время вы активно участвовали в спорах, вы сопереживали докладчицам, вы думали…

Татка чувствовала себя победительницей. Впервые Мар-Влада поставила ей «пять». До сих пор, несмотря на честную зубрежку, больше четверки она не зарабатывала. Вера же обиженно надула губы, убирая в портфель «Войну и мир». Кажется, она всерьез считала себя Наташей Ростовой и обиделась, точно ее публично высекли.

Я постаралась представить, кого из героев Толстого «примеряли» на себя наши ребята. Сенька, конечно, Долохов. Гриша — Тимохин, а я — неужели княжна Марья? Но ведь во мне нет ни покорности, ни терпения, ни всепрощения…