Записки старшеклассницы

Мне повезло. Я пошла к маме в библиотеку, села в читальном зале и взяла подшивку «Литературной газеты». За ней меня не было видно. Тут пришла Мар-Влада, получила какую-то книгу и устроилась передо мной. А мама дежурила на выдаче, узнала ее, подошла и начала благодарить, что она меня «пригревает».

— Мечется она ужасно и всем жизнь портит. Знаете, я — объективная мама: я ее люблю, но не могу не видеть недостатки…

— Они возрастные…

Но мама явно решила меня «разоблачить» до конца, до самого донышка.

— Катька вечно позирует! А какая эгоистка! Как она высокомерна с товарищами, со взрослыми! Я пытаюсь ее одергивать, высмеивать — обижается…

Я сидела тихо, как запечный таракан, я боялась, что они меня заметят. Такая удача раз в сто лет выпадает: знать, что о тебе говорят взрослые…

Я не видела маму, но представляла, как она пожимает плечами — был у нее такой любимый жест, когда она возмущалась.

— Вы не догадываетесь, какая она зазнайка и фантазерка! Вдруг решила, что станет писателем. Я ее охлаждаю, я презираю графоманов…

— А если у нее способности, зачем лишать ее веры в себя?

— Но есть ли они?

Я замерла. Только вчера мы с Мар-Владой говорили о моей «зарисовке» — я ее назвала «Черные трусы». И Мар-Влада меня хвалила, сказала, что у меня естественная интонация. Неужели она была неискренна?

— Способности у нее есть, только пока неясно к чему именно, но главное — она умеет самостоятельно думать…

Мама вздохнула:

— Тем хуже… Я так переживаю за нее, иногда ночи не сплю. Самоуверенным людям живется тяжело, жизнь часто разрушает их иллюзии, и тогда они ломаются. И хоть Катька миловидна, я стараюсь подчеркнуть ее недостатки, ее сентиментальность, чтобы закалить перед жизнью. Ведь для идеалистов разочарования особенно болезненны, вы согласны? Вот я и хочу, чтобы она не верила в прописи, как ее отец, он ведь так и не стал взрослым…

Мне стало тошно, когда я поняла мамину методику моего воспитания. Говорит одно, думает другое — и все ради пользы?!

— А какая она неряха! Не выглажу ее вещи — пойдет в мятом, ни малейшей женственности. И мальчики к ней ходят нелепые. Представляете, пьют у нас чай, ужинают, но никогда даже цветочка не принесут. Более того, ей же рассказывают о своих влюбленностях в других, о своих походах с ними в театр или кино. А она считает, что такое нормально…

А разве это плохо, когда люди друзья? Я гордилась, что они со мной откровенны: и Сорока, и Сенька, и Степка-балбес. Я чувствовала себя старше, давала советы, утешала. И не видела в этом унижения.

И тут у меня защипало в носу. Я почувствовала, что сейчас чихну. А мой чих мама ни с чьим не спутает, он у меня против воли получается необыкновенно тоненько, как у кошки. Я стала отчаянно тереть переносицу и пропустила несколько их фраз.

— Вы что, ссоритесь? — донеслось до меня.

— Она стала такой грубиянкой! Представляете, выписывает прописи из газет и пользуется ими как аргументами в наших спорах…

Я представила мамины широко открытые грустные глаза; она умела смотреть таким взглядом, что я чувствовала себя преступницей. Интересно, как ее воспринимала Мар-Влада?

— Я столько педагогической литературы читаю! К счастью, все под рукой, девочке шестнадцать, а замкнута она и угрюма, как сорокалетняя старая дева…

— Да что вы! Катька у меня болтает часами, — не выдержала Мар-Влада.

На этом мама ее и засекла.

— У меня к вам просьба… — Тон мамы стал ангельски задушевным. — Раз она с вами откровенничает… не могли бы мы изредка встречаться, чтобы я была в курсе?

Стало тихо, я перестала дышать.

— Вы считаете это этичным? — спросила Мар-Влада.

— Ну простите, я просто пошутила… Она и со мной бывает болтлива, как попугайчик, ведь ей только птичьего молока дома не хватает…

Тут я и чихнула, и мне сразу стало жарко от ужаса. Я представила, как мама откидывает газету и я открываюсь…

Но все-таки чудеса бывают. В этот страшный миг появились читатели, и маму позвали на выдачу.

Я была спасена.