Золото Кёльна

Глава 12

К счастью, с другими посетителями в тот день проблем не возникло. Все это были уважаемые купцы и торговцы, со многими из которых Алейдис уже была знакома, так как они регулярно наведывались в меняльную контору.

Работа вскоре пошла своим чередом: обменивались монеты, обналичивались и выписывались векселя. Алейдис тщательно записывала каждую сделку на восковой табличке и просила Зигберта делать дубликаты каждого важного документа. Вскоре вернулся Тоннес и принес ей новости о некоторых — но не обо всех — должниках по корабельному залогу. К двум из них юноши наведаются на следующий день, к остальным ей придется идти самой. Алейдис оставалось лишь надеяться, что они не попытаются ее надуть, как Вайдбрехер. Она подозревала, что в ближайшее время ей может прийтись непросто.

Во второй половине дня все стихло, и Алейдис решила, что настала пора воплотить в жизнь план, который она наметила еще утром. На первый взгляд он мог показаться неразумным, но с учетом своего шаткого положения она была готова рискнуть в обмен на новые знания. Поэтому Алейдис поручила подмастерьям на время вести дела самостоятельно, а девочкам — помочь Эльз приготовить ужин. Зимону она повелела сопровождать ее в город. На этот раз мускулистый слуга держался к ней ближе обычного, бросая предупреждающие взгляды на прохожих, даже на тех, кого вряд ли можно было заподозрить в дурных намерениях. Она была благодарна ему за это. В его сопровождении она всегда чувствовала себя в безопасности, так как знала, что, если потребуется, Зимон будет защищать ее до последнего вздоха. Конечно, она молилась, чтобы до этого не дошло.

— Куда мы идем, госпожа? — поинтересовался Зимон, то и дело настороженно поглядывая то налево, то направо, то через плечо. — Этот путь ведет не на Старый рынок и не в порт.

— Разве я говорила, что собираюсь туда? — улыбнулась Алейдис.

— Я думал, вы собрались за покупками или решили навестить судовладельцев.

— Нет, на сегодня у меня другие планы. Мы идем к Франкской башне.

— Что вам там делать? Вроде бы никто из ваших клиентов не сидит там в тюрьме.

— Нет, я не к клиентам. Георг Хардефуст сообщил мне, что туда заключили Хиннриха Лейневе-бера.

— Того ублюдка, что напал на вас вчера? — Зимон удивленно уставился на нее. — Что вам от него нужно? Вам нельзя в тюрьму!

— Скажи на милость, кто может мне это запретить?

— Но он вам угрожал!

— У него были на то причины, ты не находишь? Мой муж плохо с ним обошелся. Нет ничего удивительного, что он и меня считает причастной. Ведь я жена Николаи Голатти, то есть была ей. А то, что я ничего не знала о его темных делишках, звучит настолько неправдоподобно, что вряд ли кто-то поверит, пусть даже это чистая правда.

— Но что вам нужно от Лейневебера?

Она пожала плечами.

— Ответы на вопросы.

— Какие вопросы?

Она ничего не ответила слуге, потому что к этому времени они уже почти дошли до площади, на которой возводился собор. Здесь было полным-полно народу. Строители и ремесленники спешили по своим делам. Между ними сновали слуги и служанки с поручениями от господ. Собаки, кошки, гуси и свиньи носились без всякого присмотра среди визжащей детворы, которая играла в догонялки, катала деревянные обручи и мячи. Уличные торговцы громкими голосами предлагали с лотков всякую всячину. Ближе к месту строительства собора под открытым небом или в шатрах расположились пекарни и переносные кухни, обеспечивавшие вечно голодных работников едой и питьем. В воздухе пахло каменной пылью, горячими пирогами и жареной кровяной колбасой. Грохотали и скрипели краны и тали, поднимавшие на верхние ярусы внушительного здания собора камни и инструменты. Повсюду слышались крики, смех и ругань. Кто-то довольно мелодично насвистывал «Песнь Марии». Алейдис всегда нравилась суета кельнских улиц. Особенно она любила бывать здесь, на строительстве собора. Но сейчас поймала себя на мысли, что пристально вглядывается в лица людей, ища в них признаки недоброжелательства и готовности напасть на нее. И лишь убедившись, что здесь никто не обращает на нее внимания, смогла расслабиться.

Когда они ненадолго остановились, чтобы пропустить вереницу мужчин, которые толкали перед собой тачки, нагруженные песком, она с любопытством обернулась и случайно увидела маленького Ленца. Она помахала ему рукой, но он, очевидно, не заметил ее, потому что унесся прочь, как ветер. Пожав плечами, она обернулась к Зимону.

— Смотри, как высоко уже поднялась новая башня. Кажется, мастер Клайве намерен добиться своей цели.

— Ваша правда! — раздался у нее за спинои грубый мужской голос, заставивший ее обернуть СЯ. — Если я добьюсь своего, то однажды на башне появятся великолепные колокола, к установке которых я намерен сам приложить руку.

— Доброго вам дня, мастер Клайве! Обрадованная, она подошла к крепкому, широкоплечему мужчине с темно-русой бородой и такого же цвета волосами. И в бороде, и в волосах уже проглядывалась проседь. Ему было около сорока лет, и его рост, а также мозолистые руки говорили о том, что когда-то он зарабатывал на хлеб насущный каменщиком, прежде чем три или четыре года назад стал временным управляющим строительством. Насколько было известно Алейдис, его прочили на официальную должность архитектора — строителя собора. Алейдис знала этого человека с детства: он был добрым другом ее отца.

— Как вы? Наверное, дел невпроворот?

— Благодарю за заботу, Алейдис. Или госпожа Алейдис. О, я до сих не пор не могу привыкнуть, что ты… то есть вы уже замужняя женщина, — он смущенно замялся. — Я хотел сказать, вдова. О боже, простите мне мой глупый язык, я сам не знаю, что несу. Мне очень жаль, что так вышло.

— Ничего страшного, мастер Клайве. У меня все хорошо. И ради бога, давайте без этих формальностей, называйте меня, как и раньше, по имени. В конце концов, вы качали меня на коленях, когда я еще не умела ходить.

— Очень точно подмечено, Алейдис. Но позволь мне выразить тебе мои глубочайшие соболезнования. Меня не было на похоронах, по-скольку на прошлой неделе я отправился в Зигбург по делам. И о твоем горе узнал лишь в конце недели. У меня еще не было возможности тебя навестить. Говорят, муж сделал главной наследницей тебя.

— Так и есть, — вздохнула она. — Вероятно, он хотел как лучше.

— Для тебя? Разумеется, хотел. Он был так влюблен в тебя, что это видели даже слепые и слышали даже глухие. У тебя все хорошо? Я хочу сказать, что ты, конечно, работала в конторе отца, а потом в меняльной конторе, но Николаи ушел от нас так внезапно, и теперь тебе приходится управляться с этим одной. Не самая простая задача для молодой женщины, я полагаю.

— Вы правы, непростая. Но я делаю, что могу.

Она с облегчением отметила про себя, что мастер Клайве до сих пор ни словом не обмолвился о темных делишках Николаи.

— Ты выдвинула иск против убийцы, да? Ну разумеется. Я надеюсь, что его поймают и накажут по всей строгости. — Мастер Клайве несколько неуклюже похлопал ее по руке. — Ужасное преступление. Это просто уму непостижимо.

— Благодарю за добрые слова, мастер Клайве.

Я вам очень благодарна.

Она улыбнулась, изо всех сил стараясь, чтобы улыбка вышла как можно более непринужденной.

— Возможно, вы захотите заглянуть к нам, я имею в виду, на обед? Уверена, отец будет рад увидеть вас снова, и мы отобедаем все вместе, как в старые добрые времена.

— С удовольствием. Пришли мне весточку, Алейдис, и я приду. А теперь мне пора вернуться на стройку. У меня там три новых каменщика, за ними нужен глаз да глаз.

Он уже повернулся, собираясь уйти, но вдруг остановился.

— По городу гуляет много слухов, ты знаешь?

— Что за слухи?

Алейдис нерешительно огляделась по сторонам. Ее взгляд на мгновение задержался на копне соломенно-светлых волос уличного мальчишки, который отирался за лотком. Мастер Клайве потер подбородок.

— Не самые приятные слухи о твоем муже. Говорят, он нажил бесчисленное множество врагов, и было лишь вопросом времени, когда один из них отправит его к Создателю. — Он снова легонько коснулся ее руки. — Надеюсь, все это не заставит тебя опустить руки, дитя мое. Я считаю, ты должна знать настоящее положение дел, ибо только тогда сможешь дать должный отпор. Даже если во всей этой болтовне нет ни капли правды.

Она снова вздохнула, на этот раз от всего сердца.

— Боюсь, в этих слухах больше правды, чем просто личной неприязни, мастер Клайве. Судя по всему, Николаи был не тем, за кого он всегда себя выдавал передо мной, да и перед отцом тоже.

Мастер Клайве смущенно склонил голову и шаркнул ногой в пыли.

— Я могу немного поспрашивать, если тебе это поможет. Может быть, мне удастся выведать что-то, что может оказаться для тебя полезным.

— Это очень любезно с вашей стороны. — Она снова выдавила из себя улыбку. — Давайте поговорим об этом в другой раз. Я пришлю вам приглашение, да?

— Договорились, — улыбнулся он ей в ответ. — Не дай всему этому одолеть тебя, Алейдис. Ты найдешь свой путь, я в этом уверен. А теперь извини, мне нужно работать.

Он резко развернулся и быстро зашагал прочь.

Алейдис поняла, что он сейчас сильно переживает. Какими бы бесчувственными и грубыми ни были некоторые мужчины, мастер Клайве — из тех, у кого под внешней твердой оболочкой скрывалось мягкое, как масло, сердце. За это она его и любила.

— Ладно, идем дальше, — она махнула, призывая Зимона следовать за ней. До Транкгассе, на которой находилась Франкская башня, было уже рукой подать.

У входа в тюремную башню стояли два стражника. Еще двое караулили у ворот, ведущих к Рейну, и досматривали проезжавшие мимо повозки торговцев и крестьянские телеги.

Вы действительно хотите туда войти, госпожа Алейдис? — Зимон окинул вход скептическим взглядом. — Тюрьма не лучшее место для почтенной вдовы.

— Я знаю, Зимон, поэтому ты идешь со мной. Она расправила плечи и подошла к старшему из стражников.

— Я хочу видеть Хиннриха Лейневебера.

Тот удивленно посмотрел на нее.

— Вы его родственница?

— Нет.

— Тогда какое у вас к нему дело?

— Вас это не касается. В ратуше мне сказали, что посещать заключенных разрешено.

— Это так, но я теряюсь в догадках, что вам от него нужно. Он слегка, м-м-м… приболел. С утра получил взбучку и теперь чувствует себя неважно. Ему потребуется несколько дней, прежде чем он сможет ходить не сгибаясь.

Алейдис передернуло от ужаса и отвращения, но она тут же взяла себя в руки.

— Так вы пустите меня к нему или нет?

— Только вас? — взгляд стражника двусмысленно скользнул по ее фигуре. — В тюрьме не слишком безопасно.

— Поэтому меня сопровождает слуга.

Алейдис достала из кошелька монету и протянула ее стражнику. Он взял ее, рассмотрел с обеих сторон и попробовал на зуб.

— Следуйте за мной, — мотнув головой в сторону прохода, он развернулся и быстрым шагом направился внутрь.

Алейдис поспешила за ним по крутой винтовой лестнице на второй этаж, подбирая на ходу юбки.

— Осторожно, он в камере не один. — Охранник открыл тяжелый засов и пропустил ее и Зимона вперед. После этого дверь за ними захлопнулась. — Как соберетесь уйти, крикнете.

Превозмогая омерзение, Алейдис огляделась. Камера была шагов пять или шесть в длину и почти столько же в ширину. Прислонившись к стенам на полу сидели четверо бородатых мужчин со свалявшимися волосами, в грязной и потрепанной одежде. Хиннрих Лейневебер, голый по пояс, лежал в углу на тонком соломенном тюфяке. Его спину покрывала зеленовато-коричневая жижа, которая, вероятно, должна была способствовать заживлению кровавых следов от кнута. Рядом с ним стояло ведро для фекалий, прикрытое крышкой, из-под которой распространялось ужасное зловоние.

На негнущихся ногах Алейдис направилась к тюфяку, не обращая внимания на других мужчин, которые с любопытством наблюдали за ней. Двое из них принялись нарочито чмокать, изображая поцелуи, но из-за цепей на руках и ногах их можно было не опасаться. К тому же свирепая физиономия и настороженный взгляд Зимона явно произвели на них впечатление.

Ткач лежал, отвернувшись к стене, поэтому Алейдис откашлялась и произнесла его имя, сначала тихо, потом чуть громче. Не дождавшись ответа, она осторожно коснулась его ребра носком туфли.

— Хиннрих Лейневебер!

Наконец он повернул голову. Узнав ее, он попытался встать, но застонал. Рубцы и ссадины напомнили ему о наказании, которому он подвергся несколько часов назад.

— Вы!

По крайней мере, сейчас он обращался к ней не так грубо, как накануне, — Да, я, — склонила голову она.

— Что вы здесь делаете? Пришли порадоваться моим страданиям?

Он попытался дотянуться до нее, но Зимон тут же оказался рядом и перехватил руку.

Алейдис отступила назад.

— В ваших страданиях вам следует винить лишь себя. Это вы напали на меня, а не я на вас.

— Это вы виноваты в моем несчастье, чертовы ломбардцы, все вы!

— Я никоим образом к этому не причастна. Это все мой муж, но не я.

— Вы все заодно!

— Нет, вы неправы.

Не обращая внимания на предостерегающий жест Зимона, она опустилась на корточки рядом с ткачом и попыталась заглянуть ему в глаза.

— Я ничего не знала о вашем займе и о том, как именно муж взыскал его с вас.

— Жалкая лгунья!

— Придержи язык и не смей оскорблять мою госпожу!

В ярости Зимон схватил мужчину за плечо и так тряхнул его, что тот застонал от боли.

— Оставь, Зимон, я хочу спокойно поговорить с Лейневебером, — вмешалась Алейдис.

— Убирайтесь прочь, ломбардка. С подобными вам я не хочу больше иметь дел.

— Я не ломбардка, это мой покойный муж был ломбардцем, Хиннрих Лейневебер.

Она снова попыталась поймать его взгляд.

— Муж посвящал меня не во все свои дела. Я хочу, чтобы вы ответили на мои вопросы.

— Черта едва!

— Почему вы пошли за кредитом к Николаи?

Лейневебер взглянул на нее с лютой злобой.

— Оставьте меня в покое!

— Вы задолжали в других местах? У вас были долги в других местах? Или муж, возможно, заставил вас взять деньги?

Ткач сплюнул перед ней.

— Зачем спрашиваете, если сами знаете?

Она слегка подалась вперед.

— Знаю о чем?

— Что он навязал мне этот заем. Мне нужно было купить новые станки. Те, что достались мне от отца, уже разваливались на глазах. И вот однажды Голатти появился в моей мастерской и предложил мне столько денег, что на них можно было купить три станка! Целых три! До этого у меня было только два. Процент оказался грабительский, но, боже правый, три станка. Благодаря им я мог бы наткать столько полотна, что быстро отдал бы долг. По крайней мере, я так думал.

Ткач снова сплюнул.

— И что же случилось дальше?

— Через год Голатти удвоил процент. Лейневебер со злостью дернул за цепь, которая мешала ему встать.

— А когда я пожаловался, его слуга сломал один из моих станков.

Алейдис подняла глаза на Зимона.

— Вардо?

Зимон пожал плечами.

— Уверена, он сделал это не по своей охоте.

— И мне понадобились деньги, чтобы отремонтировать станок. — Ткач, казалось, немного успокоился, но теперь выглядел еще более плачевно. — Проценты по новому кредиту были еще выше. Я вообще не хотел больше брать у него никаких денег. Я зарабатывал достаточно, чтобы держаться на плаву. Но Голатти… он сказал…

— Чем он вам пригрозил?

Алейдис почувствовала, как холодная дрожь пробежала по позвоночнику.

Лейневебер сполз на сырой каменный пол.

— Он угрожал, что приведет в негодность и другие станки, и тогда мне точно понадобятся его деньги, ведь я не смогу покрыть понесенный ущерб.

— Какой ущерб он имел в виду?

— Он говорил о том, как опасны кельнские улицы, и о том, что не может поручиться за жизнь моих дочерей, если я не согласен платить за их защиту.

Он тяжело вздохнул.

— То есть он не просто брал с вас проценты… Он грабил вас, — заключила Алейдис. — Как долго это продолжалось?

— Четыре года.

Теперь и Алейдис вздохнула.

— И настал день, когда вы больше не могли выплачивать долг?

— Да, на меня слишком много навалилось. Старшенькая заболела и больше не могла помогать в мастерской. Пока она лежала, мне пришлось посадить за станок младшую. Но ей всего девять, она еще почти ничего не умеет. А потом у Магды случился выкидыш, и она тоже слегла. А Голатти угрожал мне… — Глаза ткача наполнились гневными слезами. — Ваш муж был негодяем! В конце концов он забрал у нас все, даже наш дом. А теперь я лежу здесь в цепях и больше не могу прокормить семью…

— Вас отпустят, как только раны немного заживут.

— Это не вернет ни мой дом, ни мои ткацкие станки. Убирайтесь отсюда, ломбардка! Это таких, как вы, нужно заковывать в кандалы и пороть, а не почтенных работяг вроде меня!

Вновь вспыхнув от гнева, Алейдис немного отошла назад и позвала стражника. Выйдя через минуту из Франкской башни, она не могла не признать, что по крайней мере часть сказанного Лейневебером — чистая правда. Николаи должен был понести наказание за все, что натворил. Суровое наказание. Он был богат, успешен, пользовался всеобщим уважением. Что толкнуло его на эти злодеяния, она при всем желании не могла понять. Вероятно, кто-то был того же мнения, что и Лей-невебер, и взял правосудие в свои руки. Как бы она ни скучала по Николаи, она начинала испытывать нечто похожее на болезненную симпатию к его убийце.

Она как раз свернула к месту строительства собора, когда сзади послышался стук копыт. В следующий миг к ней на крупном гнедом жеребце подскакал Винценц ван Клеве; Приблизившись, он осадил коня и ловко соскочил с него.

— О чем, во имя всех святых, вы думаете?

— Добрый день, господин ван Клеве, что вас сюда привело? — удивилась Алейдис.

— Что меня сюда привело? — фыркнул ван Клеве. — Это вы что здесь делаете?

— Я была у Хиннриха Лейневебера.

— Ради бога, кто подал вам эту дурацкую идею? Лучше держитесь от него подальше.

— Я должна была с ним поговорить, господин ван Клеве. И это касается только нас двоих.

— Этот человек хотел напасть на вас вчера, возможно, покалечить вас. — Винценц замолк и провел рукой по волосам. — Вы ведь не предложили вернуть ему деньги?

Алейдис скрестила руки на груди.

— Возможно, я бы так и поступила. Мне невыразимо жаль этого человека. Наверняка вам трудно это понять, но это так.

— Я могу понять, но…

— Я не предлагала ему ничего подобного. Просто хотела, чтобы он ответил на несколько вопросов.

Она сделала несколько шагов в сторону собора, и он последовал за ней, ведя лошадь за поводья.

— На какие именно вопросы мог ответить вам Лейневебер? Он ведь не имеет никакого отношения к убийству вашего мужа.

— Я знаю, но он был одним из тех… — Алейдис помедлила, подбирая правильные слова. — Одним из тех, кого Николаи несправедливо преследовал и шантажировал. Я хотела узнать, как это было.

— И он вам рассказал?

— Да, рассказал. Он был не особо любезен, но его можно понять, вы не находите? Николаи разрушил его жизнь и обрек его семью на голод и нужду. — Алейдис остановилась и взглянула в лицо ван Клеве. — Почему Николаи так поступил? Выходит, он был жестоким, коварным и… подлым.

Она прикрыла глаза, пытаясь унять боль, которая внезапно запульсировала в висках, а когда она вновь подняла веки, ее мир слово вылинял, лишился прежних красок.

— Ведь в этом не было никакой необходимости. Даже без этих махинаций он был бы одним из самых богатых и уважаемых граждан Кельна.

Полномочный судья какое-то время молчал с серьезным, задумчивым выражением лица, а потом произнес:

У меня нет ответа на этот вопрос. Его мог дать лишь ваш муж. — Ван Клеве замолчал, а потом медленно продолжил: — Отец всегда говорил, что Николаи Голатти приобрел влияние и стал внушать всем ужас лишь благодаря этим тайным махинациям. Возможно, он был прав.

— Внушать всем ужас, — повторила Алейдис и потерла плечи, чтобы унять в них дрожь. — То есть вы считаете, что все это началось не тогда, когда он уже был влиятелен, а…

— Что он обрел власть и влияние в первую очередь благодаря своим преступлениям? Да, возможно, так и было. — Винценц пожал плечами. — Это многое объяснило бы.

— Но почему он не остановился, когда достиг цели? Почему он продолжал грабить и шантажировать людей?

— И на это у меня ответа нет. Я не так хорошо знал вашего супруга. — Ван Клеве снова замолчал, погрузившись в свои мысли. — Но, вероятно, он уже настолько привык к такой власти, что не мог от нее отказаться. Так он продолжал обманывать добропорядочных граждан Кельна и использовать их в своих целях.

— И все эти обманутые, измученные и обиженные люди теперь хотят отыграться на мне? — спросила Алейдис и задрожала — настолько ужасной показалась ей сама мысль об этом.

— Вопрос в том, чего именно они хотят. Отомстить или добиться возмещения убытков… Госпожа Алейдис, вы не должны позволить себе забыться и пожать руку хотя бы одному из них. Дайте им понять, что не намерены продолжать преступное дело мужа. Но ради бога, не пытайтесь возместить то, что отнял у них Николаи.

— Но именно так Господь велит поступать нам, добрым христианам, господин ван Клеве.

— Этим поступком вы обречете себя на гибель. Алейдис испуганно округлила глаза.

— Вы что, не понимаете, что случится, если вы вернете Лейневеберу его станки, вернее те деньги, которые Николаи за них выручил? Или, того лучше, его дом, если его еще не продали.

— Я понятия не имею, что он сделал с домом. Для этого мне придется просмотреть все его книги и документы. Пока у меня не было такой возможности.

Ван Клеве раздраженно махнул рукой.

— Да забудьте вы уже об этом доме и послушайте меня, госпожа Алейдис. Подумайте! И ответьте на мой вопрос.

Она смотрела перед собой — на оживленную улицу, на сидящих у стен домов нищих, которые требовательно протягивали руки, когда мимо них проходил кто-то, и жадно хватали монеты, которые им время от времени бросали. По ее спине пробежал озноб.

— Вы хотите сказать…

— Именно! К вам будет приходить все больше и больше людей. И они будут ощипывать вас, как ваша кухарка ощипывает гуся, пока на вас не останется ни единого перышка. Как разобрать, кто имеет право на возмещение, а кто — нет? У вас доброе сердце, и в этом нет ничего плохого, если мы говорим о христианских добродетелях. Но в данном случае стоит забыть об этом и думать только о себе, госпожа Алейдис. Иначе вы потеряете все быстрее, чем успеете прочесть «Отче наш».

Алейдис была вынуждена признать, что в его речах есть здравое зерно.

— Вы, конечно, приехали сюда вовсе не для того, чтобы объяснить мне все это, господин ван Кдеве. Скорей всего, вы приехали меня отчитать. И откуда вы вообще узнали, что ходила во Франкскую башню?

Он смущенно кашлянул.

— Я заехал к вам на Глокенгассе…

— Не лгите мне, я не говорила слугам, куда пойду, — сказала она, сдвинув брови. — За мной шпионят, да?

Алейдис подозрительно огляделась вокруг, и вдруг до нее дошло.

— Ленц! Это вы послали его шпионить за мной. Зачем вы это делаете?

— Неужели так трудно догадаться?

Он глянул на ее таким пронизывающим взглядом, что сердце у нее забилось сильней. Испугавшись, она отвела глаза, чтобы прогнать нечестивые мысли.

— Госпожа Голатти! — голос полномочного судьи прозвучал сурово и резко, как карканье ворона. — Вы в опасности. Кто-то должен защищать вас, и, как видите, в основном от вас же самой.

Сердце Алейдис так резко замедлило бег, что ей показалось, будто она сию минуту упадет замертво.

— Что вас не устраивает в моем поведении? Я должна понять, что натворил Николаи. Поговорив с его… — Она сделала паузу, подыскивая подходящее слово.

— Жертвами, — подсказал ей ван Клеве.

Она с неохотой кивнула.

— Лишь поговорив с этим несчастными, я смогу узнать больше.

— Предоставьте мне добывать сведения.

Она покачала головой.

— Он был моим мужем. Я должна сделать это сама.

— Даже если тем самым вы подвергнете себя еще большей опасности? Вы с ума сошли, госпожа Алейдис. Стоит вам допустить малейшую оплошность — и даже ваш силач Зимон не сможет вас защитить.

Она бросила быстрый взгляд на верного слугу. Было видно, что тому слова ван Клеве пришлись не по нраву.

— Я всецело доверяю Зимону. Как вы думаете, почему муж поручил ему и Вардо защищать нас?

— И все же кому-то удалось выманить Николаи за Петушиные ворота, задушить, а потом повесить на дереве.

Ван Клеве поднял с земли камень и швырнул его в сторону.

— Тем, кто ведет дела с преступным миром, чтобы оставаться в живых, нужны не только сильные и выносливые слуги. Каким бы умным и хитрым ни был ваш покойный муж, даже его удалось перехитрить. Вы не имеете ни малейшего представления о том, что на самом деле происходит на кельнских улицах, которые на первый взгляд кажутся мирными и безопасными. Что вы сможете противопоставить убийце, если он решит замести следы?

Алейдис вздрогнула.

— Вы говорите так, будто я должна бояться переступать порог собственного дома. Мне что, запереться в своей опочивальне, ждать, пока я состарюсь, и надеяться, что к тому времени люди забудут, что с ними сделал Николаи?

— Я не просил вас ни о чем подобном.

— Вы хотите, чтобы я ни во что не вмешивалась, господин ван Клеве, но я так не могу. У меня есть дело, которое я не могу просто так оставить.

Она ускорила шаг, но Винценц на своих длинных ногах без труда поспевал за ней. Копыта жеребца, которого он вел под уздцы, стучали по неровной мостовой. Когда они дошли до Глокенгассе, Алейдис облегченно вздохнула. Ей не терпелось избавиться от зловещей атмосферы, которую распространял вокруг себя полномочный судья. Подойдя к дверям, она заставила себя успокоиться, обернуться и посмотреть ему прямо в лицо.

— В этом доме живут люди, которые зависят от меня и за которых я теперь несу ответственность. Две маленькие девочки, чей дедушка любил их и хотел для них только лучшего. Два подмастерья, о чьем будущем я должна позаботиться…

— Кстати, о них-то я и хотел с вами поговорить, — перебил, он ее.

— О Марлейн и Урзель? — удивилась Алейдис.

— О ваших учениках. Вернее, об одном из них. Рихвин ван Кнейярт попросил меня взять его сына подмастерьем в мою меняльную контору.

Кровь прилила Алейдис к лицу.

— Вас?

— Думаю, вы догадываетесь, что Зигберт тоже недолго пробудет в вашем доме.

— И вы намерены уступить просьбе ван Кнейярта?

Очевидно, его не смутил гнев, прозвучавший в ее голосе. Он просто пожал плечами.

— Вы не сможете продолжать обучение мальчиков.

— Но из всех… — она запнулась.

— Из всех менял он выбрал вашего главного конкурента, — кивнул судья. — Думаю, нам стоит похоронить старую вражду.

— И что? Броситься друг другу в объятия и вести дела вместе? — Алейдис метнула в собеседника уничтожающий взгляд.

— Вас постоянно бросает из одной крайности в другую, госпожа Алейдис, — невозмутимо ответил судья. — Потребуйте от ван Кнейярта компенсацию за убытки, которые вы понесете. И не просите слишком мало. Тоннес умный и трудолюбивый подмастерье, не так ли?

— И что же мне делать без него и Зигберта?

Она посмотрела на связку ключей, которую только что сняла с пояса.

— Найдите себе хорошего помощника.

— О да, это проще простого, — саркастически скривила губы Алейдис.

— Я не говорил, что это будет просто, госпожа Алейдис.

А Зигберта вы тоже забереге к себе?

Ван Клеве покачал головой.

— Иоганн Хюссель, похоже дружен с семьей де Пьяченца в Бонне. Он отправляет сына жить к некоему Роберту, двоюродному брату покойного мужа госпожи Катрейн.

Вот как? — удивленно распахнула глаза Алейдис. — Это как-то связано с нашим делом?

— Я уже послал человека выяснить это. Но мне кажется, здесь, скорей всего, несчастливое совпадение. Хюссель и ваш муж ведь были партнерами?

— Вроде бы да. — Она пожала плечами и вдруг испуганно ойкнула. — Николаи что, и его шантажировал?

— Я так не думаю. Но даже если он и вертел им, то делал это крайне деликатно, так что у Хюсселя не было повода его убивать. Хотя, как мне показалось, он был бы только рад сплясать на могиле вашего мужа.

Алейдис снова опустила глаза на связку ключей.

— Зайдемте в дом, господин ван Клеве. Похоже, собирается дождь. Не хочу говорить о таких вещах на пороге.

Она подала Зимону знак рукой, чтобы он позабо тился о лошади, а затем отперла дверь.

В меняльной конторе они застали лишь Тош, который увлеченно что-то писал на восковой личке.

— Госпожа Алейдис, вот вы где! Мы взяли на себя смелость закрыть дверь, потому что после вашего ухода никто из клиентов не приходил.

— Все в порядке. Следуйте за мной в кабинет, господин полномочный судья.

— Я ненадолго, — сказал он, встретившись с ней взглядом. — Мне нужно быть в школе фехтования сразу же после вечерни, — он слегка улыбнулся. — Я должен выплатить долг.

— Долг? У вас что, дуэль? — удивилась Алейдис.

— Нет, я даю урок!

— Кто взыскивает долги уроками фехтования?

Улыбка на его лице расплылась до ушей.

— Ленц.

Она на мгновение задумалась, не разыгрывает ли он ее, но блеск в его глазах свидетельствовал о том, что, несмотря на идиотскую ухмылку, он говорит вполне серьезно.

— Оставьте бедного мальчика в покое!

Винценц продолжал ухмыляться так открыто и обезоруживающе, что она чуть не забылась и не ответила тем же.

— Ленц уже давно находится у меня в услужении, госпожа Алейдис. И достиг значительных высот в фехтовании коротким мечом.

— Вы что, вложили в руку ребенка меч? — всплеснула руками Алейдис.

— Пока что деревянный. Но сегодня он погребо-вал, чтобы я заменил его на настоящий.

Ван Клеве непринужденно устроился в удобном кресле.

— И все это время, пока он находится у вас в услужении, вы посылали его шпионить за мной?

Самодовольное выражение лица судьи настолько взбесило ее, что все попытки улыбнуться в ответ были мгновенно забыты.

— С чего бы мне это делать? — снова посерьезнел Винценц. — Нет, присматривать за вами я поручил ему совсем недавно. Кстати, вы ему очень нравитесь и ему не по душе это задание. Если бы я не уступил его требованию дать пофехтовать настоящим мечом, он бы отказался следить за вами.

Она возмущенно фыркнула.

— Посмейте только не выполнить свое обещание.

— Я думал, вам будет неприятно, что я вложу меч в руку ребенка.

— Да, но это не повод лишать мальчика обещан ного вознаграждения за его услуги. Ему всего десять лет!

— Я знаю.

— Позаботьтесь о нем.

Он усмехнулся.

— Вы очень любите малыша.

— Он ужасная заноза в заднице.

— Но воли и выдержки ему не занимать, — заметил ван Клеве.

— На днях они с Урзель подрались на улице пря-мо перед домом.

— Что? — поднял бровь ван Клеве и тут же расхохотался: — И кто победил?

— Никто.

— Так вы успели их разнять?

— А вы хотите сказать, что я должна была позволить им делать, что им вздумается, и опозорить этот дом? — возмутилась Алейдис.

— Честная драка еще никогда и никого не позорила.

— Девочки не дерутся с уличными шалопаями.

— Вам не кажется, что вы чересчур строги, госпожа Алейдис? Вы что, никогда не дрались в детстве?

— Нет.

— Не проказничали?

Она промолчала.

— Ясно. Но что же вы делали? Может быть, прятали вещи в отцовской конторе? Или ставили подножки клиентам?

— За кого вы меня принимаете? — возмущенно потрясла головой Алейдис, но затем вздохнула. — Я лазила по соседским вишням, — призналась она, непроизвольно коснувшись шрама на подбородке.

— И набивали вишнями живот, пока он не начинал болеть? — От ван Клеве не скрылось движение ее руки. — Этот шрам — напоминание о тех веселых днях?

Алейдис снова ничего не ответила.

— Вам стоит быть чуть более снисходительной, — добавил он.

— Хорошие девочки не валяются в грязи.

— Наверное, вы правы, но вы же сами сказали, что Ленц ужасная заноза в заднице. Возможно, он сумел допечь Урзель.

— Драка не выход, всегда есть другой путь.

Он засмеялся.

— А вы не преувеличиваете? Ну что могли натворить два ребенка такого нежного возраста? Выдрать друг у друга пару волос?

— О, они натворили достаточно. Все платье у Урзель было в пыли, да еще и порвалось в нескольких местах.

Винценц широко улыбнулся.

— Ну, значит, она была настойчива в своих попытках дать отпор. Возможно, вам стоит научить Ленца пользоваться мылом, иголкой и ниткой. Он бы смог возместить ущерб.

— А Урзель, по-вашему, нужно вручить короткий меч?

— Почему бы и нет? А вдруг ей понравится?

— Ваши взгляды на воспитание несколько экстравагантны, господин ван Клеве.

— Даже среди святых мучениц были те, кто защищал свою добродетель и веру силой оружия.

— Урзель не святая и уж точно не мученица. — Теперь ей самой пришлось сделать над собой усилие, чтобы не рассмеяться. — Насколько мне известно, большинство женщин-мучениц приняли смерть от меча, а не брались за него сами.

— Этого могло бы с ними не случиться, умей они обращаться с этим оружием.

— В таком случае они не стали бы святыми.

— Но прожили бы определенно дольше, — развел руками ван Клеве.

— Но вы бы, конечно, не стали учить фехтованию на мечах девушку? Что на это сказали бы люди?

— Меня не слишком волнует, что думают обо мне люди.

Он пробежался взглядом по кабинету.

— Возможно, однажды вы и сами захотите попробовать, госпожа Алейдис. Не обязательно сразу коротким мечом. Владение этим оружием требует определенной практики. Но вам не помешало бы научиться пользоваться кинжалом.

— Защищаться от врагов Николаи? — Улыбка на ее лице погасла.

— Женщина должна уметь защитить свою жизнь и честь. Не вечно же Зимон будет ходить за вами по пятам.

— Он всегда со мной, когда я выхожу из дома. Я не беру его, только когда иду в бегинаж, до которого тут пара шагов.

— И в этот момент кто-то может устроить засаду.

— Среди бела дня?

— Днем или ночью — неважно.

— На Глокенгассе днем всегда людно, в любом случае я всегда могу позвать на помощь.

Алейдис не успела и глазом моргнуть, как ван Клеве каким-то неуловимым движением выскользнул из кресла и оказался у нее за спиной. Она почувствовала, как его ладонь зажимает ей рот, а рука держит за талию так крепко, что она не может шелохнуться.

— А теперь попробуйте крикнуть, Алейдис, — прошептал он ей на ухо.

Широко раскрыв глаза, она попыталась раскрыть рот, но железная хватка судьи не давала ей ни единого шанса. Сердце заколотилось так, что готово было выскочить из груди. И не только потому, что ван Клеве напугал ее. Его теплое дыхание касалось уха и щеки, отчего внутри все сжималось от сладостной истомы.

— Вы бы умерли, даже не успев понять, чем именно вас убили.

Он отпустил ее так резко, что она схватилась за край стола, чтобы не упасть. Совершенно спокойный, он опустился в свое кресло и окинул ее многозначительным взглядом.

— Защита своей жизни должна быть одним из основных навыков каждого человека, будь то мужчина или женщина.

Немного пошатнувшись, она сделала усилие, чтобы выровнять дыхание.

— Боюсь, с такими взглядами вы не найдете понимания в обществе.

— Это прискорбно, но не должно помешать вам признать справедливость моих слов. — Он скрестил руки на груди. — Насколько я понимаю, допрос ваших слуг прошел без происшествий.

— Да. — Алейдис заставила себя собраться и сменить тему. — К сожалению, удалось узнать не так много нового.

— Этого следовало ожидать. Вряд ли убийца кто-то из ваших слуг, да и тех, кто мог бы быть сообщником убийцы, я среди них не нахожу.

— Благодарю, — она сдавленно откашлялась. Ее голос все еще дрожал.

— За что?

— Разумеется, это вы распорядились, чтобы шеффены не задавали моим людям каверзных вопросов и не слишком копались в тайных делах Николаи.

— С чего бы мне это делать? — удивился ван Клеве.

Алейдис только пожала плечами.

— Я просто подумала, что…

— Хюссель и ван Кнейярт получили от меня инструкции провести допрос со всем тщанием. Если они проявили чрезмерную снисходительность, то не ради того, чтобы оказать услугу вам, а, вероятно, лишь потому, что хотели защитить самих себя.

— Защитить себя от чего?

— От любых подозрений, что они сами могут быть хоть отдаленно вовлечены в паутину Николаи. Что в той или иной степени соответствует истине. Хюссель сам проговорился, что, выбирая мастера для сына, он предпочел вашего мужа своему доброму другу Роберту де Пьяченце. А теперь, когда Николаи умер, он хочет это исправить. Что касается Рихвина ван Кнейярта, он всегда принимал сторону тех, кто имел наибольшие шансы на победу. Он уже несколько лет ходит в шеффенах.

— Вы полагаете, Николаи помог ему заполучить эту должность?

— Не исключено. Чтобы обеспечить себе нужные голоса при голосовании или взамен на услугу.

Полномочный судья откинулся на спинку кресла и сложил кончики больших и укпазательных пальцев вместе, так что те образовали треугольник.

— Что бы ни связывало этих двоих с Николаи, они не хотят, чтобы это всплыло.

— Стало быть, вы считаете, что никому из них нельзя доверять.

Алейдис с тревогой подумала о многих высокопоставленных горожанах, которые бывали в их доме До смерти Николаи.

— Нет, я считаю, что нужно просто скрупулезно взвешивать каждое произнесенное ими слово, а не слепо принимать все, что мы от них узнаем, на веру.

Он разомкнул руки и немного подался вперед.

— Далеко не все члены Совета и шеффены коррумпированы или питают к вам вражду, госпожа Алейдис. Но пока мы не отыскали убийцу или хотя бы не разгадали его мотив, нам приходится ходить по тонкому льду.

— Так что теперь? — грустно спросила Алейдис. — Как вы думаете, есть хоть малейшая надежда выследить преступника?

— Не буду лгать — очень слабая.

Он указан на стопку бумаг, сложенную на столе.

— Как далеко вы продвинулись в изучении переписки Николаи?

— Не так далеко, как хотелось бы.

Алейдис пододвинула к себе письма и пролистала их.

— Повседневные дела отнимают у меня слишком много времени и внимания.

— Этого следовало ожидать.

— Но я нашла три письма, в которых упоминается о делах, имеющих какое-то отношение к изгнанию евреев из Кельна. Написано так, что трудно понять, но, по-моему, Николаи предлагает одному из членов Совета долю от таможенных пошлин, которые собирают у Рильского замка.

Она протянула ему три листка.

— В Риле располагается архиепископский монетный двор, — заметил ван Клеве, изучая написанное.

— Я знаю. Насколько мне известно, таможня там очень важна, — заметила Алейдис.

— Важна и, прежде всего, очень выгодна, — кивнул полномочный судья, оторвавшись от письма, — Кельн и Риль связывает прямая дорога. По ней постоянно возят товары на рынок купцы и ремесленники. — Он поднялся. — Могу я взять эти бумаги с собой?

Не дожидаясь ответа, ван Клеве спрятал письма под плащом и встал с кресла.

— Я изучу этот вопрос. Кроме того, завтра я собираюсь нанести визит семейству Хюрт.

— Семейству госпожи Гризельды? — Алейдис тоже поднялась. — Могу я сопровождать вас?

— Нет.

— Значит, я схожу поговорю с ними в другой раз.

Он сердито сдвинул брови.

— Собираетесь взять меня измором?

— Я просто хочу раскрыть убийство Николаи. — Она решительно вздернула подбородок, хотя в его присутствии чувствовала себя не так уверенно, как хотелось бы. — Две пары глаз и ушей способны увидеть и услышать больше, чем одна.

— Упрямая женщина!

Она склонила голову.

— Мне казалось, женская непреклонность вас в некотором роде восхищает.

Его глаза округлились.

— Когда это я говорил вам нечто подобное?

— Но вы же сами говорили, что не видите ничего предосудительного в поведении Урзель.

— Мне и в голову не пришло, что вы хотите взять с нее пример.

— У меня нет намерения бросаться в драку.

— Еще как есть, разве что махать кулаками вы вряд ли решитесь, госпожа Алейдис. — Винценц раздраженно пожал плечами. — Завтра в полдень. Я за вами зайду.

— Спасибо.

— Право, не за что.

Он развернулся, собравшись уходить. Она проводила его до двери.

— Передайте Ленцу от меня привет.

Если бы взгляд, которым он ответил ей, превратился в штормовой ветер, ее бы точно сдуло.