Золото Кёльна

Глава 7

Очевидно, ему нравилось жить с ощущением, что опасность дышит ему в затылок. Как еще можно объяснить, что он уступил Алейдис Голатти? Винценц ловко парировал выпады ученика, который искусно наносил удары длинным клинком. Лезвия двух тяжелых полутораручных мечей то и дело скрещивались в воздухе. Пот ручьем лился по лбу и шее. Дважды в неделю ван Клеве вел уроки фехтования в университетской школе боя на мечах. Сегодня среди его учеников преобладали молодые солдаты и дворянские сыновья. Единственным, кто заставил его сегодня попотеть, был Матис Гревероде, старший сын члена Совета и капитана городской гвардии Тильмана Гревероде. Юноше было семнадцать лет, и он был таким же высоким и смуглым, как его отец. Что касается его умения владеть оружием, то, похоже, и в этом он стремился не отставать от родителя. Сочетание темперамента и свирепости, которыми он отчасти был обязан молодости, а отчасти отцовской крови, превращало его в соперника, которого не стоило недооценивать. Винценц уже несколько раз шутил, что в юноше гармонично сочетаются вспыльчивость отца и почти легендарная непоседливость матери. Мира Гревероде была умной женщиной. В Кельне ее знали и любили. Но ее дьявольский темперамент всегда вызывал пересуды. Однако ее мужа, судя по всему, это устраивало, и никто не осмеливался насмехаться над ней публично. Точные и сильные удары градом сыпались на ван Клеве. Вот он едва сумел отбить особенно искусный выпад.

— Ну что, мастер Винценц, сдаетесь?

Молодой человек усмехнулся и снова атаковал. Винценц снова парировал и ловко ударил плашмя по запястью Матиса. Меч юноши вылетел из руки и лязгнул о каменный пол круглого зала, который они использовали сегодня для занятий, так как на улице шел дождь.

— Не будь таким самоуверенным, мой мальчик. — Винценц тоже усмехнулся, довольный тем, что ему удалось так легко обезвредить юнца, несмотря на весь его талант. — Этим ты только облегчаешь задачу сопернику.

Со смешанным чувством досады и восхищения Матис потер запястье.

— Мне показалось, что вы были мыслями где-то не здесь, мастер Винценц.

Ван Клеве согласно склонил голову.

— Никогда не суди о противнике по первому и внешнему впечатлению.

Именно эту ошибку он допустил по отношению к Алейдис Голатти, и ему еще не раз придется об этом пожалеть;

— Манера поведения бывает обманчивой. Человек может намеренно водить тебя за нос, либо ты просто можешь не знать всех обстоятельств его натуры и положения.

Он поднял меч и протянул его Матису.

— На сегодня достаточно. Твоя техника становится лучше. Судя по всему, ты тренировался с отцом.

О да, он нее еще так же хорош, как и вы, мастер Винценц.

— Потому что он регулярно упражняется с разными видами оружия.

Винценц вытер лоб и шею рукавом рубахи. Волосы, перехваченные кожаным шнуром, взмокли. Нужно помыть голову, иначе завтра она будет неприятно чесаться.

— В следующий раз мы добавим круглый щит.

Он обернулся к солдатам, которые стояли полукругом, наблюдая за поединком.

— Вы внимательно, смотрели и видели, какие точные выпады делает Матис? Я надеюсь, вы будете усердно тренироваться, пока не достигнете подобного мастерства или хотя бы приблизитесь к нему.

Одному из молодых людей он протянул меч, которым только что фехтовал Матис.

— Итак, построиться!

Он занял позицию перед новым противником.

— По моей команде!

Он работал с каждым из двадцати молодых людей, внимательно наблюдая, поправляя там, где это было необходимо. При этом он краем уха прислушивался к беседам, которые вели ученики. Он хотел понять, что говорят об убийстве Николаи в городе. К концу двухчасового урока его рубашка на груди и спине промокла, а мышцы приятно ныли. Удовлетворенный как успехами учеников, так и тем, что ему удалось узнать, он попрощался с каждым из них. Невзирая на проливной дождь, который лил с прошлого вечера, Винценц вышел во двор с ведром и набрал чистой воды из фонтана. Хотя он предпочел бы помыться позже, в теплой ванне, хозяйка заведения, в которое он решил отправиться сразу же после школы, не пустит его на порог, потного и неопрятного. Поэтому он отнес ведро в зал, снял рубашку и стал мыться холодной водой.

Матис, единственный, кто остался в зале, нерешительно приблизился к учителю.

— Мастер Винценц, отец передал, что хотел бы поговорить с вами насчет нового расписания занятий для городской гвардии.

— Я не против.

Ван Клеве достал из котомки кусок чистого холста, обмакнул его в воду и принялся энергично тереть торс и руки. Вода приятно холодила мышцы.

— Я во вторник все равно собирался на площадь Вейдмаркт, буду рад увидеться с ним во второй половине дня.

Заметив в лице юноши сомнение, он спросил:

— Или это слишком поздно? Существует ли еще какая-нибудь причина, по которой я должен встретиться с вашим батюшкой?

— Он говорил об убийстве, которое произошло на днях. О ломбардце.

— Он вел с ним какие-то дела?

— Нет. Скорей всего, нет. Отцу ломбардец не нравился. Но он просил передать, что, возможно, сможет рассказать вам о людях, которые что-то знают об убийстве. О людях из… — Матис понизил голос, хотя в зале, кроме них, больше никого не было, — преступного мира. Он часто помогал полномочному судье Резе раскрывать преступления, и он знает многих людей, которых…

— С которыми тебе, общаться не стоит. — Винценц понимающе кивнул. — Как полномочному судье, так и капитану городской гвардии по должности приходится водить знакомства с людьми определенного сорта. Тем более что в данном случае капитан и судья приходятся друг другу родственниками. Передай отцу, что я благодарен ему за приглашение и, возможно, приму его. А еще кланяйся от меня госпоже Мире. Надеюсь, она в добром здравии.

— Да, она, как всегда, здорова. Матушка вновь взялась печь марципаны для монастырей, когда не присматривает за детьми госпожи Грит. Она печет их в большом количестве.

— Госпожа Грит — это супруга судьи Резе?

— Да, и самая близкая подруга матушки. Она недавно родила шестого ребенка и еще пару недель проведет в постели. Так что матушка помогает ей по мере возможности, потому что, как она говорит, иначе все в доме Резе пойдет кувырком. Она подменяет госпожу Аделину. Это ее золовка, которая переехала к госпоже Грит и присматривает за ее детьми с тех пор, как госпожа Катарина с мужем взяли на себя управление аптекой.

— Госпожа Катарина — это ведь младшая дочь госпожи Аделины? Я припоминаю, что несколько лет назад вокруг нее был большой переполох, как-то связанный с ее нынешним супругом.

Матис, явно пораженный такой осведомленностью, решительно затряс головой.

— Да-да, мы не должны говорить об этом, но вы совершенно правы. В то время был почти скандал, потому что мастера Бастиана обвинили в убийстве и… Ну, потом все прояснилось, а поскольку он был чужаком в городе и его имя было связано с неприятностями, он взял фамилию семьи Бурка и теперь…

— Теперь все спокойно.

Матис громко рассмеялся.

— О да, в семействах Бурка, Гревероде и Резе спокойно примерно так же, как и в других семьях. О настоящем покое нам остается только мечтать. Уверен, скоро нас ждут новые потрясения. Самое позднее, когда мой дядюшка Колин вернется с учебы в Салерно, Вы же знаете, много лет назад, выучившись на аптекаря, он уехал, чтобы продолжить образование в университете и стать врачом, как его отец.

— И он однажды захочет занять место главного городского врача по примеру отца?

— Возможно, — снова засмеялся Матис. — Но, зная его и нашу семью, можно с уверенностью утверждать, что тут не обойдется без проблем. У моей родни есть скверная привычка постоянно лезть в чужие дела. И даже если они не лезут, чужие дела сами их находят.

— Ну, имея в семье члена Городского совета, который к тому же является капитаном городской гвардии; да еще и полномочного судью, этого вряд ли удастся избежать.

— Ну, можно и так сказать, хотя, положа руку на сердце, в нашем семействе просто все любопытны до невозможности.

— И ты тоже? — улыбнулся Винценц.

Юноша неловко откашлялся.

— Думаю, да. Впрочем, мне уже нора. Пожалуйста, никому не говорите, что я так много рассказал вам о нашей семье, мастер Винценц. Не хочу, чтобы у меня были проблемы.

— Не волнуйся, я нем как рыба.

Винценц по-приятельски похлопал его по плечу.

— Кстати, Матис, ты хорошо потрудился сегодня. Становишься достойным преемником своего отца. А другими видами оружия ты владеешь так же хорошо, как и мечом?

— Я стараюсь.

На щеках юноши выступил румянец. Было видно, то ему приятна эта похвала.

— Меч нравится мне больше всего, но я неплохо управляюсь с арбалетом и луком. Только с копьем есть трудности.

— Копье не самое простое оружие, если говорить о точности удара. Но с твоими амбициями, я уверен, ты и в этом приобретешь определенное мастерство.

Матис согласно кивнул.

— Я сегодня чуть было не обезоружил вас, мастер Винценц.

Глаза молодого человека с вызовом блеснули.

— Чепуха.

— Вы явно отвлеклись.

С трудом подавив улыбку, Винценц угрожающе поднял указательный палец.

— Такого юнца, как ты, я могу победить даже во сне.

Матис сделал два шага назад, отойдя на безопасное расстояние.

— Зависит от того, что вам снится.

— Убирайся отсюда! — Винценц сделал вид, будто хочет нанести удар. Рассмеявшись, ученик зашагал прочь.

Повеселевший и в то же время немного обеспокоенный тем, что Матис оказался прав, ван Клеве вытерся и надел свежую рубашку. Затем он направился на Швальбенгассе в квартале Берлих.

— Госпожа, к вам посетитель.

Ирмель толкнула локтем дверь в кабинет и теперь вытирала о фартук руки, испачканные до самых локтей мукой. Очевидно, она помогала Эльз печь хлеб. Весь дом был наполнен аппетитными запахами, которые явно исходили из печи. Алейдис оторвала взгляд от документа, который пыталась прочесть. Кто бы это ни написал, почерку него был просто ужасный. Она удивленно улыбнулась, увидев входящую Катрейн:

— Добрый вечер! Что ты делаешь здесь в такой час? Я думала, у госпожи Йонаты все ложатся спать строго в положенное время.

Катрейн улыбнулась в ответ и села в кресло напротив стола.

— Да, но учитывая мое, вернее, наше нынешнее положение, она все же позволила мне навестить тебя сейчас. Я сказала ей, что проведу ночь здесь, в доме, и тогда никому из служанок не нужно будет сторожить дверь. Ты ведь не против?

— Это дом твоего отца. Конечно, я не против.

Алейдис отложила документ в сторону.

— Как ты? Могу ли я что-нибудь сделать для тебя? Ирмель, принеси нам вина с пряностями и два кубка:

— Сию минуту, госпожа.

Ирмель исчезла, но оставила дверь открытой. Алейдис вздохнула, но не стала звать служанку обратно. К счастью, та вскоре появилась, держа в одной руке кувшин вина со специями — Эльз явно подогрела его после ужина, — а в другой — две деревянные кружки.

— Ирмель! — воскликнула Алейдис. Она уже хотела закатить глаза, но взяла себя в руки, сообразив, что это ничего не изменит. — С каких это пор мы пьем вино из деревянных кружек?

Служанка недоуменно воззрилась на посуду.

— О, я и не подумала, госпожа. Простите. Сейчас принесу другие.

И снова быстро удалилась.

Катрейн улыбнулась.

— Спорим, она сейчас принесет хорошие…

Она оборвала себя и захихикала, когда вбежала, запыхавшись, Ирмель. Она так спешила, что чуть не потеряла один башмак.

— Вот, госпожа, пожалуйста…

—…серебряные кубки, — закончила предложение Катрейн. — Оловянные тоже подошли бы.

Алейдис приняла из рук служанки два сосуда.

— Спасибо, Ирмель. Возвращайся на кухню к Эльз.

— Да, госпожа, уже иду.

Повернувшись, Ирмель покинула кабинет.

— Закрой дверь, Ирмель!

На этот раз Алейдис не удержалась и воздела глаза к потолку.

— Да, госпожа, как скажете, госпожа.

Дверь с грохотом захлопнулась, потому что Ирмель дернула ее со всей силы.

— Простите, госпожа, — уже стоя снаружи, крикнула она и, топая башмаками, удалилась.

— У этой женщины мудрости не прибавляется, — весело заметила Катрейн. — Все такая же болтливая и неуклюжая.

— И мозгов у нее, как у курицы, — со вздохом согласилась Алейдис. — Но у нее доброе сердце.

— Да, это точно.

Катрейн вновь посерьезнела.

— Что касается твоего вопроса — я в порядке. Правда. Я очень опечалена смертью отца, но ведь смерть — это часть жизни.

— Так и есть, но обычно жизнь не прерывается насильственным путем.

Катрейн согласно склонила голову.

— Вот почему я здесь. Ты уже говорила с полномочным судьей? Есть ли какие-нибудь зацепки или предположения, кто может быть убийцей?

— Нет, пока нет. Мы виделись с ним, но говорили исключительно о том, что было в тайном сундуке Николаи. Ну, знаешь, я тебе о нем рассказывала.

— Тот, что со специальным замком? Так вы разбили замок?

— Нет, я подобрала комбинацию.

— Какая ты умная! Я предполагала, что ты догадаешься. Скажешь мне? Я, конечно, никому не расскажу.

Алейдис внимательно посмотрела на эту миловидную женщину с красивыми светло-каштановыми волосами. Катрейн, строго говоря, приходилась ей падчерицей, хотя была на несколько лет старше Алейдис. Они стали хорошими подругами, а молодая вдова отчаянно нуждалась в ком-то, кому можно было бы довериться.

— Так звали нашего дворового пса.

— О боже! — Катрейн озадаченно прикрыла рот рукой, но не удержалась и прыснула: — Это так похоже на отца. Он всегда был очень привязан к собаке. Кстати, а куда делся Руфус? Я почему-то не видела его во дворе.

— Он умер, — покачала головой Алейдис. — Прости. Забыла тебе сказать. Ирмель нашла его сегодня утром у курятника. Видимо, он заснул ночью и больше не проснулся.

— Какая жалость. — Катрейн поджала губы. В уголках ее глаз блеснули слезы. — Как быстро он последовал за отцом. — Она смущенно смахнула слезу со щеки. — Вы его… Я имею в виду….

— Лютц похоронил его в саду.

— Рада это слышать. Он заслужил это, наш старый приятель.

Тихонько шмыгнув носом, Катрейн попыталась улыбнуться.

— А как там Эльз? Она ведь припасла на этот случай какую-то ужасную историю и напугала ей моих девочек, да?

— Она настаивает на том, что сороки, которых Марлейн считала на днях, принесли в дом эти смерти.

— О боже. А ты знаешь, сколько их было? Сорок, я имею в виду.

— Кажется, четыре.

— Боюсь, толстуха Эльз не успокоится, пока не дождется еще двух смертей.

— Надеюсь, это будут навозные жуки, на которых кто-то случайно наступит во дворе, — неодобрительно скривила губы Алейдис. — Терпеть не могу эти суеверные бредни. Если бы Эльз не была такой замечательной поварихой, я бы давно выставила ее к чертям.

Она быстро перекрестилась.

— Прости, не стоило так выражаться в присутствии такой благочестивой женщины, как ты.

— Ерунда, — махнула рукой Катрейн. — Я не обращаю на это внимания. Кроме того, мы, бегинки, не монахини и не порываем полностью с миром.

Она разгладила складки на подоле серого платья и улыбнулась.

— К счастью, от нас этого не требуется. Знаешь, я даже сохранила одно из своих мирских платьев. Из темно-коричневого бархата, с красивым шелковым чепчиком. При этом мне его даже некуда надеть, и я чувствую себя в нем странно. Я слишком долго носила простой костюм бегинки.

Ненадолго воцарилась тишина. Женщины понимающе переглянулись.

— Я хотела бы помочь тебе, Алейдис, раскрыть убийство. Я знаю, что мало что могу сделать, но если есть хоть что-то, чем я могу помочь, пожалуйста, скажи. Я знаю, что ты любила отца, а он любил тебя. Как он был счастлив, когда сказал мне, что сделал тебе предложение и ты сразу же согласилась! И все же ему было неловко об этом говорить, потому что ты была так молода… то есть ты и сейчас молода.

Приятные воспоминания вызвали у нее улыбку.

— Он боялся, я решу, что он спятил. Но я сказала: отец, если эта славная девушка любит тебя и искренне, всей душой желает стать твоей женой, так тому и быть. Таковы были мои слова. И посмотри, как хорошо мы ладим. Почти как сестры. Я всегда хотела сестру, но мама… ну ты знаешь эту историю. После меня все, кто у нее рождался, умирали. Но то, что такой человек, как мой отец, хотел наследника, вполне объяснимо. Просто оглянись вокруг! Все это…

Она слегка подалась вперед и прикрыла ладонью кисть Алейдис.

— Ты не беременна?

— Как я уже сказала позавчера, я не знаю точно. Нам придется подождать еще некоторое время, но не думаю, что ношу под сердцем наследника Николаи.

Алейдис прислушивалась к своим ощущениям и осталась гари прежнем мнении. Она не чувствовала в себе присутствия плода, хотя никогда не была береженной и поэтому не могла знать, каково это. Она также не могла понять, рада этому или нет. Когда Николай был жив, она ничего так не желала, как подарить ему ребенка, желательно сына. Но после его смерти это желание, казалось, испарилось. Оставалось лишь смутное беспокойстве о том, как она справится с ребенком, если все-таки забеременела. Подруга слегка сжала ее руку, затем Отпустит, ла ее и откинулась в кресле.

— Я понимаю, что ты очень этого хотела, Алейдис. Но взгляни на это с другой стороны. Кто знает, какие еще планы у Всевышнего на тебя и на всех нас? Если он решил, Что ты должна родить ребенка от отца, значит, так оно и будет. Если же нет, ты еще молода и когда-нибудь снова выйдешь замуж. Ты ведь выйдешь, правда?

Алейдис вздохнула. Ей вспомнился тот странный и волнительный разговор, который она недавно вела на эту тему с Винценцем ван Клеве.

— Знаешь, Катрейн, не хочу сейчас об этом думать. Николаи все еще здесь.

Она обвела комнату рукой.

— Я чувствую его, иногда слышу его голос или смех.

— Это хорошо.

Катрейн промокнула уголки глаз рукавом платья.

— Ты добрая, верная душа.

Алейдис покачала головой, гоня прочь из памяти энергичное мужское лицо с бородкой, непокорными черными кудрями и глубокими темными глазами.

— Слишком рано об этом думать, Катрейн.

— Ну разумеется, дорогая, — согласилась подруга. — Я говорю о будущем. Однажды ты снимешь траур, и тогда…

— Возможно.

— В конце концов, тебе повезло в браке больше, чем мне, и если ты не захочешь снова выходить замуж, никто не посмеет упрекнуть тебя в этом. Уж точно не я. В жизни вдовы есть много преимуществ.

Катрейн быстро взяла кувшин и налила себе немного теплого вина. Алейдис сделала то же самое. Они пили друг за друга, и лица их были серьезными и понимающими.

Катрейн прокашлялась.

— Отличное вино. В нем ведь есть перец, да?

— Я дала Эльз четкие указания добавить совсем чуть-чуть.

Алейдис сделала еще один глоток, наслаждаясь легким покалыванием в горле от смеси дорогих пряностей.

— Так что же было в тайном сундуке отца?

— Итоги его… как бы это сказать… темных делишек. Господин ван Клеве считает, что по крайней мере часть содержимого — это кровавые деньги.

— Даже так?

—¹ Там было также много документов и книги, в которые Николаи записывал незаконные сделки. И решения Совета, на которые он повлиял.

— Дорогая., это звучит захватывающе. Я довольно много знала о его делах, но всегда держалась в стороне. — Катрейн подалась назад. — Я действительно думала, что и тебе известна правда. Я и представить себе не могла, что ты вышла за него замуж, совершенно ничего о нем не зная. Ведь твой отец был дружен с ним. Помнишь, когда ты была еще маленькой, мы часто виделись по праздникам или по другим поводам. Пока я не вышла замуж и не переехала в Бонн.

Она поджала губы. Было видно, что ей неприятно вспоминать о своем браке.

— Могу я взглянуть на документы?

— Разумеется.

Алейдис протянула ей одну из книг с протоколами решений Совета.

— Я уже пробежала их глазами, но мне кажется, если мы хотим раскрыть убийство, правильнее будет искать зацепки в договорах и письмах Николаи.

Она указала на стопку бумаг.

— Господин ван Клеве забрал книгу с записями о тайной клиентуре Николаи. Он хочет изучить ее до завтра, а затем вместе со мной найти этих людей.

— Он берет тебя с собой?

Катрейн оторвала глаза от книги, в ее взгляде читалось удивление.

— Ну, я настояла.

— Какая ты все-таки смелая. Я не думаю, что осмелилась бы встретиться с кем-то, кого отец мог бы, ну…

— Запугивать или шантажировать? — закончила за нее Алейдис. Ты права, мне это тоже не по душе. Но Николаи сделал меня наследницей своего дела. Всего дела, поэтому он должен был понимать, что я рано или поздно узнаю о его подпольном королевстве. Мне придется с этим смириться. Возможно, я могу что-то исправить и здесь, и там. Но в любом случае я хочу знать, не причинил ли кому-нибудь Николаи настолько большое зло, что тот почувствовал себя вынужденным жестоко отомстить ему.

— Как я уже сказала, если я могу быть чем-то полезной… Не знаю чем, но вдруг… Ты только скажи.

Не спрашивая, Катрейн взяла со стола другую книгу и принялась листать. Это была последняя из трех книг Совета, как окрестила их Алейдис. Когда Катрейн дошла до последней записи, ее подбородок дрогнул, и она задумчиво подняла голову.

Тут кое-какие записи не завершены. Ты видела? Отец специально их отметил. В основном те которые относятся к распределению голосов в цехах. Даже в цехе «Железный рынок», в котором он состоял. Ты ведь унаследовала его место в цехе как его вдова?

— Полагаю, что так.

— Если хочешь вести дела в его меняльной конторе, тебе нужно получить цеховую лицензию. Она дает право использовать его печать.

Алейдис бросила удивленный взгляд на подругу.

— Я этого не знала.

— Уверена, печать тебе скоро доставят. Думаю, тебе стоит этим заняться.

— Ты имеешь в виду, вести дела в меняльной конторе?

— Ну конечно, — закивала Катрейн. — Отец, вне всяких сомнений, желал бы, чтобы все было именно так. Иначе зачем он оставил тебе контору в придачу к состоянию?

— Честно говоря, я до сих пор не могу взять в толк, зачем он это сделал.

Алейдис растерянно провела кончиками пальцев по стопке векселей, которые ей еще предстояло просмотреть.

— То, что он хотел обо мне позаботиться, — это одно, но завещать мне всё? В конце концов, есть же еще и ты. Разве он не должен был дать тебе гораздо больше?

— Зачем? — покачала головой Катрейн. — Я счастлива в бегинаже, и мне его богатства там ни к чему. Суммы, которую он нам с детьми отписал, хватит, чтобы мы ни в чем не знали нужды по меньшей мере лет десять. Этого более чем достаточно, ты не находишь? И он оставил мне процентную ренту, которую я могу либо израсходовать, либо использовать в качестве приданого, если захочу снова выйти замуж. — Она на мгновение замешкалась. — Чего, впрочем, не будет никогда и ни при каких обстоятельствах.

— Пусть, так, но полномочный судья считает, что можно было найти другие способы продолжить дело, кроме как оставить его вдове.

— Так могут рассуждать только мужчины, тебе не кажется?

С улыбкой, в которой читалось то ли смущение, то ли гордость, Катрейн снова наклонилась вперед и положила руку на руку Алейдис.

— Это я попросила отца.

— Попросила о чем? — округлила глаза Алейдис.

— Сделать тебя главной наследницей по завещанию. Мы говорили об этом несколько недель назад.

Алейдис так удивилась, что даже откинулась на спинку кресла.

— Но почему ты так поступила?

— Сначала отец и слышать об этом не хотел, ведь есть я, девочки, Андреа и… Но я знала, что он никогда не доверит брату все свое состояние, а я вообще ничего не могу с ним сделать. Я просто хочу жить тихой, уединенной жизнью и никогда не… — Катрейн закашлялась. — Никогда не иметь дел с мужчинами. С меня хватит этого раз и навсегда. Знаешь ли ты, что я, когда мне приходится выходить из дома, всегда беру с собой большой нож? Это просто ужасно. Я не чувствую себя без него в безопасности. Но ты, Алейдис, ты способная, умная женщина. Отец был о тебе самого высокого мнения, ты знаешь это. Поэтому… поэтому я рада, что смогла убедить его. И ты тоже должна быть рада. Если ты все сделаешь правильно, то добьешься большой власти и влияния.

— В дополнение к тому состоянию, которым я теперь и так обладаю и которое выросло из несчастий множества неизвестных мне людей?

Катрейн замолчала и опустила глаза, но, несколько раз вздохнув, вновь подняла взгляд.

— Отец творил не только зло, ты это знаешь. Он умел быть милосердным и справедливым.

— Но как это согласуется с рассказами Зимона и Вардо о том, как они обращались с теми, кто не мог платить, а также с теми, с кого Николаи брал Деньги, как выразился ван Клеве, за защиту? Где тут скажи на милость, справедливость и милосердие? Объясни мне, Катрейн, если сможешь.

Голос Алейдис становился все громче. Ей приелось изо всех сил сдерживать себя, чтобы не сорваться в крик-: Это могло привлечь внимание слуг. Откуда взялся этот внезапный всплеск эмоций, она не могла объяснить. Они просто нахлынули на нее, как горячая волна. Горло сжало железными тисками. Она тяжело перевела дух. Катрейн вскочила на ноги, подошла к Алейдис и приободряюще положила руки ей на плечи.

— Я не могу, милая. Я могу лишь сказать, что отец был сложным человеком. Возможно, дело в том, что некоторые люди, достигнув власти и влияния, не могут остановиться, им хочется все больше и больше. У отца, конечно, были враги, но никто из них никогда не осмеливался напасть на него или публично обвинить в чем-то. Ведь отец был не только умен, но и умел обставить все так, что никогда нельзя было доказать, что он злоупотреблял своей властью, обманывал или что-то еще.

— Ты так хорошо осведомлена об этом?

— Факты говорят сами за себя, Алейдис. Или тебе известно, что отец когда-либо обвинялся в чем-либо?

— Наверное, те кто мог его обвинить, слишком боялись его.

— Я в этом не сомневаюсь.

Катрейн слегка сжала плечи Алейдис.

— Он всегда держал меня подальше от своих дел, как обычных, так и тех, что он проворачивал тайно. Не знаю, то ли он считал меня неспособной, то лит просто хотел защитить.

— Он очень любил тебя, Катрейн.

— И в этом я тоже не сомневаюсь.

Я знаю.

— Думаю, что все же он хотел меня защитить от своего подпольного королевства, — продолжила Катрейн дрогнувшим голосом — Наверное, именно поэтому он так легко согласился отпустить меня, когда я в пятнадцать лет решила выйти замуж.

— Он говорил мне, что ему непросто было отпустить тебя.

— Об этом я тоже знаю. Тем не менее, когда Якоб де Пьяченца сделал мне предложение, он сразу согласился. 8 я была влюблена по уши и хотела последовать за Якобом в Бонн.

— Откуда тебе было знать, что муж окажется таким… — Алейдис замолчала, подыскивая нужное выражение, — плохим человеком.

— Нет, я и не знала, — вздохнула Катрейн. — Но разве отец не должен был знать? Он хотел защитить меня и тем самым навлек на меня беду.

— Но он не хотел, чтобы так вышло.

— Нет, конечно, нет.

— Ты долго не говорила ему.

Катрейн втянула голову в плечи.

— Мне было стыдно, Алейдис. Ведь именно я во что бы то ни стало хотела выйти замуж за Якоба. Любовь настолько ослепила меня, что я не могла заставить себя признать ошибку перед отцом и матерью. Лишь когда отец однажды приехал к нам в гости и заметил следы побоев, он понял, в какой ад я угодила. Тогда он набросился на Якоба и хорошенько поколотил его за то, что тот со мной творил. Я не была благодарна ему за это, ведь после этого стало еще хуже. Якоб просто позаботился о том, чтобы не оставлять синяков и ссадин, но бить меня не прекратил.

Катрейн снова вздохнула и продолжила:

— Отец все равно узнал, но что он мог сделать? Я бы не осмелилась выдвинуть обвинения против Якоба, а отец боялся, что если он сделает это сам, то все только усугубит. Думаю, Якоб шантажировал его.

— Какой кошмар! — воскликнула Алейдис, вздрогнув.

Иногда они с Катрейн говорили об этом, но она не знала всех ужасных подробностей.

— Я верила, что отец причастен к смерти Якоба. Когда в тот раз его вытащили из Рейна, разбухшего от воды, с проломленным черепом, я почувствовала такое облегчение, что наконец-то освободилась от него.

Алейдис вскочила на ноги и со страхом уставилась на подругу.

— Так это Николаи убил твоего мужа?

— Это всего лишь мои подозрения.

— Но ты не уверена?

Катрейн помолчала и выдавила из себя улыбку.

— Он никогда не признавался, если ты об этом. Алейдис бессильно рухнула в кресло.

Николаи — убийца. Она не могла в это поверить, хотя была способна понять мотивы. Но сама мысль приводила ее в ужас: убийству не может быть оправдания, только вечные муки в самом жарком пламени ада.

— Давай не будем больше об этом говорить, — попросила Катрейн, выдержав небольшую паузу, и снова села. — Воспоминания о том времени причиняют мне слишком сильную боль, и нет смысла будить их снова и снова. Я решила оставить прошлое позади и смотреть в будущее.

Алейдис некоторое время сидела молча. Она размышляла.

— Я вот тут думаю, действительно ли ты оказала мне такую уж хорошую услугу, убедив Николаи изменить завещание, — наконец нарушила молчание она.

— Да, я в этом уверена, — горячо закивала Катрейн. — Вот увидишь, все встанет на свои места. Кому еще по силам такая задача? Ты очень умна и с честью продолжишь дело, которому отец посвятил всю жизнь.

Алейдис скрестила руки на коленях.

— Ты слишком уверена в моих способностях, Катрейн. Но вспомни о том, какими средствами Николаи добился влияния и состояния. Никогда, никогда в жизни я не смогла бы поступить так же с ближними.

— Дорогая, тебя об этом никто не просит. — Катрейн взглянула на нее с укоризной. — Если ты берешь в свои руки дело отца, веди его по-своему. Хотя, как мне кажется, его влияние в Городском совете может быть весьма полезным. А этого влияния он совершенно точно добился не только благодаря козням и подкупам. Я не могу себе этого представить. Опять же, он ссужал деньги на законных основаниях. Такие сделки всегда выгодны обеим сторонам, и, если постараться, они могут-превратить тебя в одну из самых влиятельных женщин в Кельне.

— Дорогая моя, о чем ты только думаешь! — Алейдис была потрясена, увидев лихорадочный блеск в глазах подруги. — Ты, кажется, более амбициозна, чем я могла себе вообразить;

— О нет! — Катрейн энергично взмахнула рукой. — Сейчас тебе так кажется только потому, что ты все еще скорбишь и не успела все обдумать. Но я размышляю об этом уже какое-то время, поэтому и поговорила с отцом.

Она на мгновение замолкла, но потом расправила плечи и сменила тему.

— Итак, допустим, вы расспросите всех его тайных должников. Что еще вы планируете предпринять, чтобы найти убийцу?

Обрадованная тем, что разговор вернулся к материям, которые казались ей логичными и осязаемыми, Алейдис на мгновение призадумалась.

— Не знаю, что уже сделал господин ван Клеве. Предполагаю, что он пришлет шеффена допросить слуг и членов семьи.

— Разве не стоило сделать это гораздо раньше?

— До поры до времени господин ван Клеве не давал моей жалобе хода. — Пожав плечами, Алейдис потянулась к документу, который изучала ранее. — Если бы я не настояла перед Советом, чтобы этому вопросу уделили особое внимание, никто бы пальцем о палец не ударил. Без свидетелей или доказательств мало что можно сделать. Боюсь, что это промедление дало возможность убийце замести следы, если таковые имелись.

— Значит, допросят слуг и, вероятно, меня тоже?

— Рано или поздно это произойдет.

— И моих девочек? Тогда пообещай, что ты будешь присутствовать при этом. Я не хочу, чтобы их напугали. — Катрейн взволнованно закусила нижнюю губу. — Я бы и сама побыла с ними, но, боюсь, со своим заячьим нравом вряд ли буду для них большой поддержкой.

— Не наговаривай на себя, Катрейн. Ты добрее, чем думаешь, особенно если дело касается твоих детей.

Алейдис улыбнулась подруге, а та слегка зарделась от похвалы.

— Мне приятно это слышать. Допустим, мне хватит храбрости. Но ты не только смелая, ты еще и умеешь разговаривать с людьми. Я хотела сказать, с мужчинами.

— Да, заодно и попрактикуюсь. В будущем мне это умение пригодится, — помрачнев, добавила Алейдис.

— Ты имеешь в виду, когда будешь вести дела отца самостоятельно?

— Похоже, тебя это очень волнует.

— Больше, чем что бы то ни было.

— Ну, пока что мне нужна практика, чтобы научиться держать себя в руках, когда я общаюсь с этим подозрительным судьей.

— Ты назвала его подозрительным? — удивилась Катрейн. — С чего ты так решила? Я не говорю о том, что со стороны Совета было не самым удачным решением назначить его ответственным за расследование. Но мне показалось, что ты ему доверяешь. Разве нет?

— Нет, не доверяю… Или доверяю. Я не знаю. Но сам он не из доверчивых.

— Ты боишься, что он может использовать смерть отца в своих целях?

— Он утверждает, что не сделает этого. Это было бы бесчестно.

— Если ты не доверяешь ему, ты должна попросить Совет назначить другого судью.

— Я уже пыталась это сделать, но тщетно.

— Тогда попробуй еще раз.

Алейдис нравился румянец, проступивший на щеках Катрейн. Стремление изменить ситуацию к лучшему явно пошло подруге на пользу.

— Нет, я оставлю все как есть, по крайней мере пока. Потому что, если он действительно что-то замышляет против меня или моей семьи, будет лучше, если я буду за ним приглядывать. Но я смогу сделать это, только если буду работать с ним и тем самым заставлю его обсуждать ход расследования со мной.

Катрейн кивнула и торжествующе улыбнулась.

— Вот видишь, отец рассуждал бы точно так же. Ты достойна его наследства, Алейдис. И знаешь, что самое главное?

— Что?

Улыбка Катрейн стала еще шире.

— Люди не способны распознать твой острый ум с первого взгляда. Это усыпляет их бдительность ложным чувством безопасности. Особенно мужчины, у которых вообще отказывает рассудительность, когда они видят перед собой смазливое личико. По крайней мере, подавляющее их большинство. Это может быть большим преимуществом.

Алейдис скептически свела брови.

— До сих пор я считала это скорее недостатком.

— А ты поразмысли хорошенько. — Катрейн снова протянула руку и накрыла ей кисть Алейдис. — Тогда ты увидишь то же, что и я.

Она потянулась к одной из бумаг, лежавших на столе.

— Давай вместе просмотрим эти бумаги. Может быть, раскопаем что-то важное.