Золото Кёльна

Глава 16

Было уже довольно поздно, когда Алейдис отправилась в спальные покои. Она чувствовала себя измученной, но в то же слишком возбужденной, чтобы уснуть. Она изо всех сил пыталась прогнать мысли об этом дне, но ей это не удавалось. Стоило ей снять пояс и опустить глаза на кинжал, как на нее нахлынули воспоминания и чувства.

Как непристойно она вела себя сегодня! Позволить мужчине подойти к себе так близко, уже само по себе было вопиющим нарушением правил приличия. И то, что это был Винценц ван Клеве, который всего лишь учил ее защищаться, служило слабым утешением. Зачем ему вообще это понадобилось? Ладно, пусть его заботила ее безопасность. Но он с чего-то решил, что женщина должна уметь постоять за себя, и это поразило ее до глубины души. Что скажет отец, когда прознает об этом? Наверное, лучше держать это при себе. Как, спрашивала она себя, испытывая щемящую грусть, отреагировал бы на это Николаи? Он никогда бы не одобрил такого поведения. Она и сама не одобряла. Что заставило ее принять приглашение Винценцд ван Клеве? Стоило отказаться и поставить его на место. Зато она теперь знала, что способна дать отпор даже такому мускулистому мужчине, как он, и при необходимости повалить его.

Одна мысль о том, что у нее может возникнуть такая необходимость, потрясла Алейдис до глубины души. Никогда прежде, даже в самых страшных фантазиях, ей не приходило в голову, что ей может грозить опасность. Конечно, она никогда не выходила из дому одна, ведь даже маленьким девочкам внушали, что не следует расхаживать по улицам одним. Поэтому Алейдис всегда брала с собой кого-то из слуг. С тех пор как она вышла замуж за Николаи, за ней неотступно ходил Зимон.

Иногда к нему присоединялся и Вардо. Николаи это устраивало, возможно, подозревала она теперь, он специально так все устроил.

Алейдис подошла к открытому окну и выглянула в темную прохладную ночь. Дождь прекратился, но ветер гулял по крышам домов, возвещая о приближении осени. Справа виднелась часть двора, слева — Глокенгассе. Было тихо, близилась полночь. Лишь издалека доносились смех и голоса. Видимо, это загулявшие выпивохи возвращались домой. Казалось, что весь Кельн уснул, ну или по крайней мере большинство его жителей.

Она, конечно, знала, что это ощущение обманчиво. В городе, где жило около тридцати тысяч человек, жизнь не затихала ни на минуту. По темным закоулкам, грязным тавернам и борделям шатались, обделывая свои темные делишки, всякие сомнительные личности, от которых она предпочитала держаться подальше. Такие, как брат Вардо. Ее передернуло, когда она вспомнила разговор с ворчливым слугой. Сразу же после возвращения она отвела его в сторону и расспросила о семье и детстве. Алейдис осознала, что, несмотря на некоторые трудности, которые выпали на ее долю, ей повезло родиться в любящей и довольно состоятельной семье. Поражающий откровенностью рассказ Вардо напомнил ей, что бесчисленному множеству людей судьба благоволит гораздо меньше. Многие из них живут впроголодь, скитаются и мерзнут, не имея крыши над головой и даже самой необходимой одежки. Вардо оказался очень убедителен в своей прямоте. Алейдис немедленно захотелось помочь всем бедным и несчастным. Но как? Конечно, она раздавала остатки еды нищим, после каждой мессы вкладывала монеты в руки, которые тянулись к ней за милостыней, дарила поношенную одежду лепрозориям и больницам, а по праздникам щедро жертвовала сиротским приютам и богадельням, как это некогда делал Николаи. Не ради репутации, которая, вероятно, больше заботила ее покойного мужа, а потому что она действительно хотела творить добро. И еще потому, что ее грызла совесть.

Алейдис хотелось облегчить страдания, которые Николаи причинил должникам. Однако понимала, что Винценц прав. Это станет началом ее конца. Ну вот: в своих мыслях она уже называет его Винценцем, а не полномочным судьей, каковым он и был для нее на самом деле.

Почувствовав неприятный укол совести, Алейдис отвернулась от окна и заходила по спальне, освещенной тусклым светом масляной, лампы. Затем, повинуясь внезапному импульсу, выпала на лестницу и спустилась на первый этаж. Прихватив с кухни кружку сидра из летних Яблок-, который так превосходно умела делать Эльз, она отправилась в тайную комнату и открыла сундук с алфавитным замком.

Большую часть его содержимого она уже перенесла наверх, в кабинет. Здесь оставалось лишь то, что ни при каких обстоятельствах не должно было попасть в посторонние руки. Она просмотрела далеко не все бумаги, но достаточно, чтобы понять, что незаконный промысел Николаи был куда более запутанным, чем она предполагала вначале. Каким-то шестым чувством она понимала, что где-то здесь скрыты еще какие-то улики. Где именно, она, возможно, никогда не узнает. Впрочем, она не была уверена, что хочет это знать.

Как ей ни хотелось предать забвению эту часть жизни Николаи, вздохнув, она принялась листать бумаги. Она разложила их по стопкам: векселя, кредитные договоры, права на собственность, письма.

Она забыла попросить Винценца — не Винценца, господина Ван Клеве — вернуть ей книгу, в которой Николаи вел учет должников. Было бы полезно сверить ее с перепиской, большая часть которой была зашифрована, и выяснить, кого именно и как подкупил ее муж или иначе убедил проголосовать нужным образом.

Когда среди пачки векселей ей на глаза попался документ с фамилией Лейневебер, сердце ее забилось. Это была купчая на ткацкую мастерскую. Она заставила себя прочесть несколько первых предложений, из которых явствовало, что новым владельцем дома и всего имущества стал Николаи Голатти. Значит, теперь им владела она, Алейдис Голатти, вдова. На душе у нее заскребли кошки, а к горлу подкатил ком. А ей что делать с этим домом? Не оставлять же себе? Он слишком напоминал ей о том отчаявшемся бедняге в тюрьме, который не смог совладать с постигшим его несчастьем. Возможно, этот ткач не слишком приятный тип, но что это меняет? Николаи унизил и растоптал его, а она не в силах возместить ему ущерб.

От долгого сидения на корточках заныли ноги, поэтому Алейдис села на пятки. Растерянно взирала она на письма и документы. Перед ней, нанесенная на бумагу и пергамент, лежала целая жизнь, полная преступлений, подлости и несправедливости. Вот что оставил после себя Николаи. Эти бумаги и бесчисленное множество людей, чьи судьбы он держал в своих руках. Людей, которые боялись и, конечно, ненавидели его.

Но она продолжала его любить. Ведь Николаи был ее мужем. Он всегда был добр к ней, ни разу не повысил голос, даже когда у них возникали разногласия. Такое случалось редко: Алейдис ценила его огромный жизненный опыт и с радостью прислушивалась к его советам и наставлениям. И от этого теперь чувствовала себя довольно глупо. Неужели она действительно была просто трофеем? Еще одним любопытным экземпляром в его пестрой коллекции людей? Как низко со стороны судьи было подозревать такое. Николаи любил ее, об этом говорили все, кто его знал, даже те, кто недолюбливал.

Тем не менее ее грыз червь сомнения. Трофей. Милая маленькая куколка. Конечно, можно любить и куколку, но Алейдис не хотелось ею быть, и Николаи знал это. Он ценил ее за быстрый ум и способности, не колеблясь давал важные поручения в меняльной конторе. Но он утаивал от нее правду. Больше всего Алейдис мучило то, что она не могла спросить мужа, почему он скрывал от нее, кем был на самом деле и зачем оставил ей все свое состояние. Может быть, он хотел сказать, но так и не решился? И надеялся искупить вину, щедро одарив ее после своей смерти? Или на то были другие причины, о которых она так никогда и не узнает? Что-то ей подсказывало, что сделал он это вовсе не из раскаяния, которое вряд ли когда-либо испытывал на протяжении своей жизни. Однако она не могла его ненавидеть. Возможно, Николаи заслуживал ненависти, не ей судить. Для нее он не был злодеем, которого в нем справедливо видели многие.

Алейдис скорбела о нем, но помимо скорби ее одолевал стыд за то, что она на могла совладать со странными и прямо-таки возмутительными ощущениями, которые охватывали ее, когда полномочный судья ван Клеве оказывался рядом. Одно его присутствие уже вызывало у нее смятение, а урок в школе фехтования ясно дал понять, что от этого человека ей не стоит ожидать ни душевного спокойствия, ни спасения. Она никогда раньше не встречала никого, кто был бы похож на него. Его зловещий взгляд и мрачный ореол равным образом пугали и завораживали ее. Но, похоже, это была лишь одна сторона его личности. Как она могла наблюдать сегодня, когда он брал в руки меч, темное облако, окружавшее его, рассеивалось. В эти моменты Винценц излучал неотразимую мужественность, страсть, упоенность жизнью и уверенность в себе, которые притягивали ее как магнит. Однако она даже не смела представить, что случится, если она позволит себе поддаться этой странной харизме. Слишком много тайн, слишком много неразрешимых вопросов таилось в его красивой голове, в этом у нее не было сомнений. Сближаться с Винценцем ван Клеве столь же опасно, как совать руку в костер. Пусть даже этот костер почти догорел и превратился в груду тлеющих углей, от которых исходит слабый жар. Никогда не знаешь, что произойдет, если поддать в угли воздуха. Иногда достаточно дуновения ветерка, чтобы превратить маленький огненный язычок во всепоглощающее пламя.

Совершенно измученная лезущими в голову мыслями, Алейдис сложила документы обратно в сундук и защелкнула на нем замок, оставив лишь бумагу, удостоверявшую право собственности на мастерскую. Но она не отнесла документ в кабинет, а взяла с собой в спальню. Там она сунула его под подушку, затем закрыла ставни, разделась и забралась под одеяло. Ее одолевал холод: руки и ноги на ошупь были ледяными, но внутри, казалось, все горело. И чем упорнее она сопротивлялось, тем хуже ей становилось. Комок в горле мешал ей дышать. В отчаянии Алейдис уткнулась лицом в подушку и заплакала. Горло и сердце сдавливало болезненными спазмами.

— Мне так жаль, Николаи! — Она пыталась заглушить рыдания подушкой и одеялом. — Мне так жаль. Я знаю, что поступаю неправильно. Но и ты поступил со мной плохо. Я доверяла тебе, Николаи, а ты лгал мне.

В этот момент она испытывала страстное желание, чтобы кто-то облегчил ее боль, поддержал, вернул ей почву, которая ушла у нее из-под ног после смерти Николаи. Но такого человека не было и не предвиделось. «В вас скрыт талант бойца», — эхом отозвались в голове слова судьи.

— Всё ложь, — пробормотала она, даже не пытаясь унять озноб. — Как я вообще теперь могу кому-то доверять?

Когда Алейдис очнулась от беспокойного сна, было еще темно. За окном бушевали дождь и ветер, и сначала ей показалось, что она проснулась от их шума, как вдруг что-то ударилось о ставни. Алейдис обратилась в слух. Откуда-то снаружи доносилось то ли поскребывание, то ли скрежетание. Сердце у нее заколотилось. Она поднялась с постели. Время от времени к ним забредали нищие в поисках ночлега или еды, но это редко случалось посреди ночи. Кем бы ни был злоумышленник, если бы Руфус был жив, весь дом был бы уже на ушах от его лая. Снова что-то стукнуло в ставни. Кто-то хотел привлечь ее внимание? Стоит ли ей кликнуть Зимона или Вардо? Алейдис тихо поднялась, надела сорочку и халат. Она не стала зажигать свет, не желая себя выдать, но быстро повязалась поясом с кинжалом. Стараясь не шуметь, спустилась по лестнице, подошла ко входной двери и прислушалась, а затем проделала то же самое у черного хода. Никаких звуков, кроме стука дождя и завывания ветра в дымоходе.

Решив, что уж нищих ей точно бояться не стоит, она отодвинула засов на двери и выглянула во двор. Никакого движения. Она уже собиралась вернуться в дом, когда услышала, как что-то лязгнуло и тут же скрипнула дверь сарая для повозок. Волоски на ее руках встали дыбом, а по спине пробежала неприятная дрожь. Там явно кто-то прятался. Алейдис бросила неуверенный взгляд на кинжал, вытащила его и смело вышла во двор. Тут же порыв ветра растрепал ей волосы, а по лицу хлестнуло ледяным дождем. Тем не менее она направилась дальше к сараю. Его дверь действительно была приоткрыта. Мысленно отругав себя, что не взяла ни лампы, ни хотя бы свечки, она толкнула дверь и прислушалась. С удивлением она заметила, что в самом дальнем углу сарая мерцает крошечный тусклый огонек. Сделав шаг вперед, она почувствовала за спиной какое-то шевеление. Она не слышала ни звука, но знала, что сзади кто-то есть. Ее рука крепче сжала кинжал.

— Кто там! Покажись, кто бы ты ни был!

Ее голос подрагивал, но, к счастью, не передавал и сотой доли охватившего ее испуга. Резким рывком она обернулась и тут же с ужасом отскочила, увидев высокую темную фигуру, появившуюся в дверном проеме.

— Назад! — крикнула она, угрожающе наставив на нее кинжал. — Убирайся или пожалеешь!

— Вы еще глупее, чем я предполагал, госпожа Алейдис.

Насмешливый голос жестокого судьи заставил ее вздрогнуть.

— Господин ван Клеве? Что вы здесь делаете?

— Ничего. Как и вы.

Он спокойно прошел мимо нее и через мгновение вернулся с источником света — маленькой масляной лампой — в руке.

— Вы что, с ума сошли — выходить из дома посреди ночи одной?

Возмущенно фыркнув, она засунула кинжал обратно в ножны и уперла руки в бока.

— Я услышала подозрительные звуки и пришла посмотреть, что здесь происходит.

— Почему бы вам не попросить об этом кого-либо из слуг? — в его голосе звучало раздражение.

— Эта могла быть просто лиса.

— Которая швыряла камушки в ваши ставни? Очень талантливая, надо признать, лиса.

— Или нищий.

— Лисы и нищие, швыряющие камни в окно. Сколько я ни силюсь, мне не понять женский разум.

Покачав головой, он поставил лампу на перекладину. Затем он приблизился к. Алейдис так быстро, что она почти ничего не заметила. В следующее мгновение он схватил ее и ловко вывернул ей руку за спину.

— Да еще и кинжал выпустили из рук, — с досадой воскликнул он. — Глупо, очень глупо.

Ловким движением он расстегнул ее пояс так, что тот соскользнул на землю вместе с кинжалом.

— Если не хотите умереть до следующего вдоха, во имя всех святых, сопротивляйтесь, Алейдис!

От его голоса, прозвучавшего у самого ее уха, сердце ее бешено заколотилось, а по всему телу пробежала дрожь. Она отчаянно пыталась вспомнить защитный прием, который он ей показывал несколько часов назад. Помедлив, она начала извиваться и брыкаться, пытаясь заставить его отступить. Его движение в сторону дало ей возможность воспользоваться его силой. Таким образом, хотя ей и не удалось сбить его с ног, она смогла вырваться. Она оглянулась в поисках кинжала, но сделала это слишком поздно, потому что ван Клеве снова схватил ее и всем телом прижал к дверному косяку. Покачав головой, он взглянул ей в лицо.

— Слишком медленно и неловко. Вам не следовало позволять мне разоружить вас. Если кто-то поджидает вас в темноте, нужно сначала нанести удар, а потом задавать вопросы. Иначе рано или поздно вы окажетесь именно в такой ситуации. И поверьте, в вашем нынешнем положении я мог бы сделать с вами что угодно.

«Уже сделал», — подумалось ей. Сердце колотилось так часто и громко, что ей казалось, что и он его слышит. Его тело, закаленное в бесчисленных тренировочных схватках, держало <ее в плену без малейших усилий, и от этого ей было жарко и безумно страшно. Резко ослабив хватку, он коснулся кончиками пальцев пульсирующей вены на ее шее.

— Полагаю, этим я смог убедить вас, что вы слишком беспечны и неосмотрительны.

Ван Клеве задумчиво отшагнул назад, поднял пояс с кинжалом и протянул ей.

— Почему вы просто не позвали на помощь? Я ведь не зажимал вам рот.

Она смущенно повязала пояс.

— Как бы я объяснила ваше присутствие слугам? Вардо и Зимон убили бы вас еще до того, как вы начали бы говорить.

— В этом-то и смысл, госпожа Алейдис. Для этого вам и нужны они оба, чтобы защищать вас, если вы не в состоянии сделать этого самостоятельно.

— Вы поднялись посреди ночи, чтобы позволить Вардо отправить вас на тот свет?

Она с трудом совладала с желанием коснуться шеи, на которой горел след, оставленный его пальцами.

Он сухо рассмеялся.

— Да я вообще-то и не поднимался. Пришел к вам прямо из преисподней.

— Что?

От удивления она не знала, что и сказать.

— Я встречался с людьми, которые наводили для меня справки о том, что происходит в городе и имеет отношение к убийству Николаи.

Винценц скользнул по ней взглядом и только сейчас, кажется, заметил, что на ней лишь сорочка и халат, а волосы растрепаны. Изменившись в лице, он сделал еще один шаг назад. Было такое чувство, что он пытается удержать себя от чего-то. Он поднял правую руку, но не коснулся ее снова, а лишь провел себе по волосам.

— Ну и что вам удалось узнать? — Алейдис с облегчением почувствовала, что ее голос больше не дрожит.

— Ничего, что могло бы вам понравиться. Но мне удалось установить тех, кто подбил слуг на вас напасть.

— И кто же это был? — испугалась она.

— Мясник и бондарь с Шильдергассе. Думаю, у обоих имелся счет к вашему мужу. Я прикажу арестовать и допросить их.

— Вы выражаетесь недостаточно ясно.

— Это потому, что я и сам пока мало что знаю. — Он повернулся к двери, собираясь уходить. — Не думаю, что кто-то из них совершил или заказал убийство. Тогда какой смысл им было нападать на вдову и привлекать к себе внимание? — сказал он и добавил, бросив на нее суровый взгляд через плечо: — Возвращайтесь в постель, госпожа Алейдис, и не смейте больше выходить из дома ночью без слуг.

Она возмущенно скрестила руки на груди.

— Я бы не стала этого делать, если бы у вас не возникла вздорная идея швырять камни в мои ставни посреди ночи.

Полномочный судья улыбнулся, не разжимая губ.

— Я просто возбудил ваше любопытство, но теперь вы знаете, что оно может привести к печальным последствиям. Так что научитесь держать его в узде или хотя бы пользоваться кинжалом.

Она достала из ножен оружие и осмотрела острый клинок длиной с ладонь.

— Вы действительно думаете, что кто-то может прийти за мной и заманить меня в ловушку таким коварным способом, как это сделали вы?

Он долго молчал, прежде чем ответить:

— Я считаю, что муж оставил вам в наследство болото, населенное ядовитыми гадами. И теперь вы бродите по этому болоту как в тумане, да еще и с полузакрытыми глазами.

Она смущенно опустила взгляд.

— Я была не готова ко всему этому. Откуда я могла знать, что со мной произойдет нечто подобное? Еще несколько дней назад я вела спокойную и счастливую жизнь рядом с богатым и всеми уважаемым человеком. А теперь…

— Теперь все это оказалось ложью. — Впервые его лицо немного смягчилось, и при тусклом свете масляной лампы в них даже можно было разглядеть нечто похожее на сочувствие. — Всевышний иногда подвергает нас испытаниям, но я не думаю, что он не стал бы этого делать, если бы не был уверен, что мы сможем их пройти.

— Вы в это верите? — со вздохом спросила она.

— Я это знаю.

Хотя он немного отстранился, но все еще стоял достаточно близко, чтобы легко коснуться ее, и на этот раз он действительно сделал это. С удивительной деликатностью он положил палец ей под подбородок и заставил поднять голову. При этом она избегала смотреть ему в глаза.

— Рано или поздно вы это тоже поймете, Алейдис, и лучше рано, чем поздно.

Слабая улыбка заиграла на его губах, когда он убрал руку.

— Ваш разговор с Вардо что-нибудь дал? — вдруг поинтересовался он.

Алейдис была немного сбита с толку тем, что разговор изменил направление. Борясь с ознобом, который овладел каждой клеточкой ее тела, она тщетно пыталась придать лицу невозмутимое выражение.

— Он давно не видел своего брата. Обычно он встречается с ним раз или два в месяц, но в последа ние несколько дней Бальтазар словно сквозь землю провалился, — сказала она.

— Он мог уехать, ничего не сказав Вардо?

Она пожала плечами.

— По крайней мере, Вардо так думает. Его брат часто ходил… в набеги. Так это он назвал. Но никогда не пропадал больше чем на несколько дней. Поэтому Вардо считает, что Бальтазар скоро должен объявиться.

Алейдис беспокойно потерла локти и продолжила:

— Думаю, что он не верит, что его брат как-то причастен к смерти моего мужа, впрочем, полной уверенности нет. Я по лицу вижу: чувствует он себя ужасно. Ведь если брат имеет к этому какое-то отношение, то он тоже…

— А вам не приходило в голову, что Вардо пытается выгородить брата или даже…

— Нет, не говорите так! — вскричала Алейдис и в ужасе замотала головой. — Вардо никак не связан с убийством.

— Надеюсь на это, ради вашего блага, да и его тоже. — Он вздохнул. — Не смотрите на меня, точно увидели призрака, госпожа Алейдис.

— А как мне еще на вас смотреть? Если верить вам, мне стоит бояться всех вокруг — слуг, друзей, даже собственной семьи. — На ее глаза навернулись слезы. — Ступайте и оставьте меня в покое.

Вместо того чтобы подчиниться ее требованию, он снова приблизился к ней.

— Мне кажется, в данный момент в этом нет необходимости, госпожа Алейдис. Возьмите себя в руки. Слезы ни к чему не приведут.

— Почему бы вам уже не уйти, тогда вам не придется их терпеть. — Sä» Она яростно вытерла глаза, но слезы текли против ее воли. — Убирайтесь с моего двора! Не могу вас больше видеть! Когда вы рядом, весь мир кажется мне опасным, коварным и…

Ее голос оборвался, когда он энергично и не слишком деликатно привлек ее к себе.

— И каким еще? — прозвучал над ней его резкий голос.

— Неприятным.

— Вы хотели сказать, таким же неприятным, как я?

— Да, как вы.

Всхлипнув, она уткнулась лицом ему в грудь.

— Мир опасен и коварен, или, по крайней мере, люди в нем таковы. И временами неприятен, — тихо произнес Винценц.

Алейдис почувствовала, как его рука гладит ее по волосам, затем по шее. На ладонях у него были мозоли, вероятно, от регулярных упражнений с мечом. Такие мозоли вряд ли могли появиться у обычного менялы или судьи. Но они были под стать его натуре. Она так и представляла себе его: грубым и шершавым, как снаружи, так и внутри. Его прикосновения успокаивали и придавали сил. И хоть ее немного пугала эта внезапно возникшая близость, она не спешила ее нарушить. Ей казалось, будто со слезами камзол судьи впитал в себя часть бремени, лежавшего на ее сердце. Но все закончилось так же стремительно, как и началось. Откашлявшись для приличия, он резко отстранился от нее.

— Все, полно вам, госпожа Алейдис. Не глупите, слезы ничего не изменят в вашей ситуации. И я, наверное, последний человек в этом мире, от кого вам стоит ждать утешения. Подозреваю, что вам мое утешение и ни к чему.

Она смущенно вытерла слезы рукавом халата.

— Вы жестокий человек, господин ван Клеве. Если бы я знала…

— Это не имело бы ровным счетом никакого значения, потому что вы всего лишь плаксивая чувствительная женщина.

В два шага он оказался у двери сарая и снова обернулся.

— Берегите себя, госпожа Алейдис, и не позволяйте мне больше приближаться к вам.

Она испуганно вскинула голову, и их взгляды встретились. Он мрачно склонил голову.

— В следующий раз зовите на помощь.

Потрясенная двусмысленностью его слов, она смотрела вслед, пока его фигура не растворилась в ночной тьме.

— Сукин сын! — сердито пробормотала она, схватила масляную лампу и направилась обратно в дом.