Золото Кёльна

Глава 6

На следующий день перед обедом Алейдис вновь сидела на каменной скамье на краю сада. Солнце постепенно исчезало за сгустившимися тучами, но воздух был по-летнему теплым. Ей давно уже следовало заглянуть в меняльную контору, убедиться, что все идет по заведенному распорядку. Но вместо этого она сидела, и смотрела, как Лютц, их старый слуга, роет глубокую яму на другом конце сада рядом с пнем, поросшим плющом.

Это была могила для Руфуса. В то утро Ирмель нашла собаку мертвой перед курятником. Руфус был уже стар, даже старше Марлейн. Ему стукнуло то ли двенадцать, то ли тринадцать лет. Он верно служил их семье, охранял дом, отпугивал лис и воров, и Алейдис решила, что он заслуживает чести покоиться на их дворе. Ей всегда нравился этот степенный серый пес, хотя поначалу он немного пугал ее внушительными размерами. Но он был дружелюбным, как и его хозяин, за которым он так быстро отправился на тот свет.

Алейдис не знала, существует ли какой-то «тот свет» для собак. Священники утверждали, что, поскольку собаки не обладают душой, они не наследуют царствие небесное. Но у нее сложилось впечатление, что животные вообще и собаки с кошками в частности были личностями с неповторимыми характерами. Вряд ли такое было бы возможно, не надели их Господь душой. Руфус был предан Николаи. Возможно, именно поэтому, не в силах смириться с потерей хозяина, он решил, что и ему уже пора расстаться с бренной плотью. Когда Лютц опускал тело, завернутое в старое одеяло, в яму, даже на расстоянии было заметно, что он принимает смерть собаки близко к сердцу. Видимо, сказывалось то, что не так давно он пережил утрату хозяина. Впрочем, и без того все в доме были привязаны к Руфусу. Лютц несколько раз протер глаза и, перед тем как закопать яму, поправил одеяло.

Алейдис услышала шаркающие шаги по каменным плитам двора и сразу же догадалась, кто это, хотя посетитель еще не показался из-за угла дома. Ван Клеве, не здороваясь, опустился на скамью рядом с ней и пристально посмотрел на слугу.

— Что, еще одна смерть в доме Голатти?

Безрадостный голос полномочного судьи вызвал у нее странное ощущение. Наверное, такое чувствуют кошки, когда их гладят против шерсти. Волоски на затылке встали дыбом. Но она постаралась не обращать на это внимания.

— Наш старый дворовый пес околел.

— Руфус?

— Да.

Она с удивлением покосилась на ван Клеве. Тот слегка улыбнулся.

— Неужели вы думаете, что если мы с Николаи не были дружны; то я ничего, не знаю о нем и его домашних?

— Мне кажется, о нем вы знаете гораздо больше, чем я. Впрочем, в этом вы не одиноки. Похоже, мы с отцом единственные, кто понятия не имел, кем он был на самом — деле. Ну, может, еще Марлейн и Урзель, но они еще дети.

— Так значит, вы все-таки поговорили с отцом?

— Он с супругой был у меня вчера на ужине. Равно как и Катрейн и брат Николаи.

— И сегодня все они приходили на оглашение завещания.

Поймав на себе очередной недоуменный взгляд, он лишь пожал плечами.

— Я только что из ратуши. Эвальд фон Одендорп представил копию документа о начале выплаты ренты.

— Понятно.

Алейдис замолчала и снова перевела взгляд на Лютца. Тот вытирал пот с шеи. Легкий ветерок гнал по небу все новые и новые тучи. Судя по всему, к вечеру должен был пролиться дождь. Возможно, даже будет гроза.

— Тогда, думаю, вы уже знаете, как Николаи распорядился своим имуществом, — предположила Алейдис.

— Нет.

Полномочный судья откинулся на спинку скамьи и скрестил вытянутые ноги.

— Я предполагал, что вы расскажете мне об этом, поэтому не стал утруждать этим нотариуса. Он очень занятой человек.

— Николаи оставил Андреа без наследства.

Ван Кдеве снова выпрямился. Услышанное заинтересовало его.

— Дайте угадаю: вашему деверю это не очень понравилось.

— Он рвал и метал.

— Вряд ли стоило ожидать иного исхода.

— Вы полагаете? — подняла брови Алейдис.

Поймав на себе взгляд внимательных черных глаз, она вновь испытала странное ощущение, что ее гладят против шерсти.

— Вы и сами не слишком удивлены, так что, думаю, нет необходимости отвечать на этот вопрос.

— Я знала, что Николаи сильно расстраивался из-за Андреа, но что он зайдет так далеко, лишит его всех прав на наследство — этого я не ожидала.

— Я думаю, больше всех от этого решения выигрываете вы.

— У Николаи не осталось других родственников мужского пола, кроме сына Андреа Маттео. Ему он завещал немалую сумму. Эти деньги отданы под процент Совету. Проценты пойдут на выплату ренты. А когда Маттео станет достаточно взрослым, чтобы продолжить дело отца либо открыть собственную лавку, он сможет получить всю сумму. Мальчику всего шестнадцать, так что, вероятно, он еще несколько лет проходит в подмастерьях.

— Этого следовало ожидать.

— Бегинажу, в котором живет Катрейн, Николаи тоже отписал много денег, а дочери назначил ренту. Она расплакалась. Добрая душа не смогла сдержать слез, когда услышала…

— Услышала о чём? — впился в неё вопрошающим взглядом ван Клеве.

— Николаи, он…

Она не могла ни произнести, ни в полной мере осознать значение того, что открылось ей на оглашении завещания.

— Так он сделал вас главной наследницей? — в голосе ван Клеве послышалось весёлое недоверие.

Алейдис раздраженно взглянула на него.

— Давайте еще посмейтесь.

— Прошу прощения, но… — он покачал головой и провел пальцами по густым черным волосам, которые, как всегда, спадали непокорными волнами на плечи. — Конечно, вы и сами знаете, что были и куда более… разумные, скажем так, альтернативы.

— Такова его последняя воля. Видимо, на то были свои причины.

Какие, она пока и сама с трудом понимала.

— Он хотел позаботиться о жене и в этом стремлении превзошел все ожидания. За это над ним будут смеяться и после смерти.

— И надо мной тоже. Особенно если учесть, как было нажито это наследство. Или, по крайней мере, та его часть, происхождение которой следует искать, как нам доходчиво объяснил Андреа, в кельнском преступном мире.

— А я смотрю, вы открыли меняльную контору. Думаете, разумно оставлять подмастерьев распоряжаться там одних без присмотра?

— Нет.

Она поднялась и заходила туда-сюда.

— Сию минуту пойду туда, помогу им, чем смогу.

— Что вы смыслите в меняльном деле, госпожа Алейдис?

— Я дочь торговца тканями, господин ван Клеве. На худой конец я умею читать, писать и считать. Вы знаете, что я вела бухгалтерию Николаи.

— Я имел в виду совсем не эти способности, вдова Голатти…

— Пожалуйста, не называйте меня так. Меня это ранит.

Она остановилась прямо перед ним.

— Я не хочу, чтобы мне напоминали о моем горе в каждом втором предложении.

— Как пожелаете, госпожа Голатти, — спокойно склонил голову ван Клеве. — Я говорил скорей о том, сможете ли вы общаться с клиентами.

— Я долгое время помогала отцу в его конторе.

— И это вас, безусловно, красит; но клиентура там, скорей всего, была несколько иная, — чем в меняльной конторе. Я уже не говорю о должниках вашего супруга или тех, кто только собирался взять у него в долг. И то я беру в расчет лишь тех, кто приходит днем, а не крадется под покровом ночи.

— Вы думаете, мне с ними не справиться? — спросила Алейдис, сложив руки на груди, и, не дав ему ответить, пожала плечами — Может, вы и правы. А может, нет. Я хочу вникнуть во все дела своего покойного мужа. Во всяком случае, в те, которые были заверены нотариально. Вы вольны думать, что я не в состоянии это сделать, господин ван Клеве. Возможно, моя внешность наводит вас на эту мысль. Нет, только не возражайте.

— Да и я не собирался возражать, госпожа Алейдис.

Она раздраженно свела брови.

— На первый взгляд я могу казаться дурочкой. Светлые локоны и смазливое личико вызывают у мужчин мысль, что обладательница всего этого хороша лишь в одном. Однако будьте уверены, что я использую голову не только чтобы надевать на нее чепчики и диадемы, но и для кое-чего большего.

— Рад это слышать.

— Неужели? — недоверчиво глянула на него она. — До сих пор у меня не создавалось впечатления, что мои слова вам по душе.

— Неважно, пощуше мне они или нет. Вы употребили свое влияние или, вернее будет сказать, влияние вашего супруга, и сделали это настолько хорошо, что я, пусть даже не желая того, приложу все усилия, чтобы помочь вам узнать правду и добиться справедливости.

— Ладно.

Она проводила кивком Лютца, который, низко опустив голову, возвращался с лопатой на плече в сарай. Слуга всхлипнул, но тут же сделал вид, что что-то попало ему в нос. Когда он скрылся из виду, она продолжила говорить.

— Разумеется, у меня нет намерения становиться во главе подпольного королевства, которое выстроил Николаи. Но его обычное ремесло — обмен денег и выдачу займов — я постараюсь продолжить. Он не был исчадием ада, и я не хочу, чтобы его запомнили таким. Поэтому я должна найти его убийцу и предать суду. Меняльная контора была жизнью Николаи. Не всей жизнью, признаю, но значительной ее частью. Именно это ремесло сделало его человеком, каким его знали многие люди и любила я.

Какое-то время полномочный судья смотрел на нее и молчал, а потом промолвил:

— Полагаю, вы правы.

— Я устала от того, что весь мир считает, что я не справлюсь, — Алейдис мрачно посмотрела поверх его головы в сторону дома. — В общем, вы можете считать это причудой, блажью, поднять меня на смех, мне все равно. — Она снова взглянула собеседнику прямо в глаза. — Я любила Николаи. Не из покорности, которой ожидают от жен, а потому что он был добр со мной и тоже любил меня. Если это вызывает ваше неудовольствие или насмешку, держите и то, и другое при себе.

Лицо ван Клеве приняло необычайно пытливое выражение, от которого Алейдис снова сделалось нехорошо.

— Если вам понадобится совет или помощь в меняльной конторе, вы можете обращаться ко мне, госпожа Алейдис.

— К заклятому врагу моего мужа?

— Возможно, пришло время оставить старую вражду в прошлом Моя семья никогда не враждовала с вами.

— И вы считаете, что сейчас самое удачное время для заключения мира?

— Вы недовольны тем, что я ждал, пока Николаи, служивший источником раздора, не сможет больше возвысить свой голос против?

Алейдис резко развернулась и снова зашагала туда-сюда.

— Насколько мне известно, эту вражду начал не он.

— Но он и не пытался положить ей конец.

Полномочный судья поднялся и подошел ближе.

— Как мне кажется, и у Николаи, и у моего отца имелось достаточно возможностей испортить друг другу жизнь, и ни один из них не видел причин останавливаться.

— А вы видите? — Алейдис остановилась у гряды с салатом. Она медленно повернулась к нему лицом, ее руки снова были сцеплены вместе. — Вы хоть понимаете, что могут подумать люди?

В глазах ван Клеве блеснул насмешливый огонек.

— Что я решил попытать счастья с симпатичной вдовой конкурента, чтобы наставить ему посмертно рога и прибрать к рукам его дело. Похоже, вы и сами так думаете, верно?

— Вы даете основания для подобных мыслей, господин ван Клеве. — Она отвела глаза, не в силах выдержать его взгляд. — А теперь прошу последовать за мной в дом. Все бухгалтерские книги Николаи хранятся в его кабинете. Можете ознакомиться с ними, а я пока схожу в меняльную контору и посмотрю, как там идут дела.

Не дожидаясь его, Алейдис зашагала по направлению к дому. У черного хода она замерла. Ее взгляд остановился на двух глиняных мисках. В одну из них Руфусу накладывали еду, в другую наливали воду. Странное подташнивание, смешанное с горечью и печалью, подкатило к горлу, и вдруг ее осенило. Не обращая внимания на то, идет ли за ней ван Клеве, Алейдис быстро зашла в дом, спустилась в подвал и отперла замок на тяжёлой двери. Но когда она Остановились у заветного сундука с алфавитным замком, ей пришлось сделать глубокий вдох: Пальцы слегка дрожали-, когда она вращала кольца. Она чуть не сорвала ногти, настолько плохо слушался механизм даже после многочисленных попыток совладать с ним: Когда первое кольцо застопорилось на букве R, раздался громкий щелчок. Он повторился, когда второе кольцо остановилось на U. Алейдис поняла, что нашла кодовое слово.

Уже более получаса Винценц ван Клеве сидел в полном одиночестве в кабинете Голатти, изучая бухгалтерские книги и письма, которые Алейдис сложила для него на столе. Копия завещания лежала там же. Он прочел его с недоверчивым изумлением. Винценца поразило не столько то, что Голатти сделал Алейдис единственной наследницей, сколько уверенность ломбардца в том, что Алейдис способна разобраться и с темной стороной его наследства. Он не мог не понимать, что его махинации недолго останутся тайной для скорбящей вдовы, но, видимо, считал, что эта маленькая хрупкая женщина сможет взять на себя управление его подпольным королевством. Ломбардец не был простофилей, и его уж точно не стоило недооценивать. Если он доверил такое жене, значит, был уверен в ее способностях. Либо под старость лет тронулся умом. Либо был ослеплен любовью. А может быть, и то, и другое, и третье разом.

Винценц задумчиво посмотрел на груду документов на столе. Ни одна из этих бумажек, в этом он был уверен, не даст ни малейшей подсказки насчет убийцы, иначе Алейдис уже обратила бы на это его внимание. Она могла производить впечатление простушки, хотя, заглянув в ее ярко-синие глаза, уже нельзя было быть уверенным, что это слово характеризует ее достаточно точно. Узнав ее чуть ближе, он нехотя признал, что она была совсем не глупа. Однако дать ей это понять, по его мнению, было опаснее, чем делать вид, что он ее ни во что не ставит. Кто знает, какие мысли могут прийти ей в голову и на какие действия может подтолкнуть ее пытливый ум? Он был настолько погружен в свои мысли, что не заметил, как она вошла. И лишь когда хозяйка дома оказалась перед ним, ван Клеве поднял глаза. На лице Алейдис было смешанное выражение ужаса, решимости и чего-то еще, что он не мог определить. Увлеченности?

— Следуйте за мной, — заявила она без обиняков, развернулась и вышла. Он быстро поднялся и пошел за ней. Настороженно оглядываясь по сторонам, он спустился за ней по ступеням в подвал. Здесь было темно и прохладно, в воздухе витал слабый запах затхлости. При мерцающем свете большой масляной лампы, стоявшей на одном из сундуков, Алейдис опустилась на колени перед тяжелым, окованным железом ларцом и подняла крышку. Винценц с любопытством подошел ближе и откашлялся, увидев открытый замок.

— Вы разгадали комбинацию?

— Я вам ее не скажу.

— Разве я вас просил?

— Пока нет. — Жестом она пригласила его взглянуть на замок. — Только не слишком надейтесь. После того как я открыла его, сразу же перекрутила кольца.

Он опустился рядом с ней и снял замок.

— Полагаю, вы не питаете ко мне особого доверия.

— А разве мой супруг вам доверял?

— Нет.

— Так почему я должна?

— Он скрыл от вас комбинацию, Как и от всех остальных.

Она сердито покосилась на него.

— И поэтому, по вашему мнению, я предам его доверие? Для полномочного судьи вы слишком плохо разбираетесь в людях, господин ван Клеве.

Незаметная улыбка тронула его губы.

— Я разбираюсь в них достаточно, чтобы понять, что мне следует вас опасаться, госпожа Алейдис. Однако в данном случае вам не о чем беспокоиться. Я не хотел ни выпытывать у вас комбинацию, ни подталкивать вас к тому, чтобы предать доверие покойного супруга. Но позвольте мне восхититься мастерством того, кто изготовил этот замок. Вы знаете, кто это был?

— Боюсь, что нет.

Она извлекла на свет книгу, переплетенную в толстую темно-коричневую кожу.

— Взгляните-ка.

Винценц откинул тяжелый переплет и пробежал глазами по записям на первых страницах, затем наугад пролистал дальше.

— Кажется, это хроника решений Городского совета Кельна. Последняя запись была сделана неделю назад.

Алейдис кивнула.

— Она как раз о том заседании, на котором было принято решение изгнать евреев. Здесь две такие книги. Обе они от 1396 года. Николаи скрупулезно вносил в них все, что происходило на Совете.

— Ну, «всё» — это, конечно, преувеличение. — Ван Клеве взял другую книгу и пролистал ее. — Я бы сказал так: все, в чем он сыграл важную роль. А это уже немало, — добавил он, бросив на Алейдис многозначительный взгляд.

Винценц видел, как она вздохнула, доставая очередную книгу. Та была немного меньше по размеру двух предыдущих, но зато значительно толще.

— А тут, наверное, список его тайных клиентов. Или должников. Как хотите, так и называйте, — сказала она.

— Он вел и их учет? Как предусмотрительно с его стороны.

— Разве вы не это искали?

— Разумеется, но из того, что мы это искали, еще не следует, что мы нашли то, что нужно.

Алейдис собиралась было отдать ему книгу, но ее рука остановилась на полпути.

Ван Клеве снова улыбнулся, на этот раз мрачно.

— Боюсь, на какое-то время вам придется довериться мне, в противном случае мне будет трудно вам помочь.

— Но вы не будете использовать это против меня или моей семьи, господин ван Клеве?

Теперь взгляд ее синих глаз был устремлен прямо в его глаза. И этот взгляд был настолько пронзительным, что Винценц поневоле задался вопросом, Действительно ли она смотрит на него или пытается разглядеть что-то в нем.

— Даю вам слово, госпожа Алейдис.

— Я была бы счастлива быть, уверенной, что вы хозяин своему слову. Даже если речь идет о вашем старом недруге.

Он сдвинул брови.

— Вы ставите под сомнение мою честь?

Взгляд Алейдис то падал на книгу, то снова взмывал к глазам собеседника. Было видно, что ее гложут сомнения. Наконец, она неуверенно протянула судье книгу.

— Я не ставлю под сомнение вашу честь, господин ван Клеве.

На ее щеках выступил легкий румянец, хорошо заметный в свете масляной лампы, и он шел ей гораздо больше, чем бледность последних нескольких дней.

— Но насчет ваших мотивов у меня есть некоторые подозрения.

Он удивленно встрепенулся, пытаясь понять, к чему она клонит, а когда понял, рассердился.

— Вы действительно считаете, что я нацелился на вдову конкурента?

— До сих пор вы не сделали ничего, что убедило бы меня в обратном.

— Для невинной овечки, какой вы кажетесь на первый взгляд, вы чересчур горды и самодовольны. Я вижу, что под хорошенькой личиной скрывается хитрая Цирцея.

— Кто? — сердито нахмурилась Алейдис.

— Цирцея, или Кирка, — колдунья из греческой мифологии. Она считалась непревзойденной соблазнительницей, и только Одиссей мог противостоять ей, потому что выпил отвар особой травы, который сделал его невосприимчивым к ее чарам.

На мгновение Алейдис уставилась на него, утратив дар речи. Затем ее глаза полыхнули гневом.

— И вы сравниваете меня с колдуньей?

— Она была еще и богиней к тому же.

— А вы, надо полагать, тот самый Одиссей.

— Вряд ли. Хотя бы потому, что у них, по легенде, было трое совместных детей.

— Судя по всему, действия травы хватило ненадолго.

Она поднялась и сделала шаг в сторону. Винценц тоже выпрямился.

— Вам не поразить меня знанием греческих мифов.

— Я и не собирался этого делать. Просто использовал один из них для сравнения.

— Чтобы оскорбить меня — фыркнула она. — Неужели вы думаете, что я всерьез рассматриваю возможность повторно выйти замуж сейчас, когда труп Николаи еще не остыл? Да еще и за вас?

— Ну, будь здесь третьи лица, у них могло бы сложиться такое впечатление.

— Что ж, тогда мне стоит возрадоваться, что мы здесь вдвоем, господин полномочный судья. И зарубите себе на носу: я бесконечно далека от того, чтобы очаровывать, а уж тем более соблазнять вас или кого-либо еще. Так что можете не бояться меня. Я не собираюсь выходить замуж.

Ван Клеве верил ей, но в то же время ему казалось, что этот сердитый блеск в ее глазах оказывает на него то самое чарующее воздействие, которого Алейдис так стремилась избежать. На душе у него было тревожно. Сейчас не помешал бы тот волшебный отвар, чтобы укрепить его стойкость.

Желая отвлечься от этих мыслей, он вернул разговор в прежнее русло.

— Что там еще есть в сундуке?

Согнувшись, Алейдис вновь опустилась на колени и достала из сундука увесистый бархатный мешочек.

— Золото.

Нечестивые чары, которые, казалось, на мгновение овладели им, рассеялись.

— Дайте посмотреть.

Он развязал тесемку и взглянул на монеты.

— Святые угодники! — воскликнул ван Клеве, тряхнув мешочком. — Да тут целое состояние.

— Вот еще один.

Алейдис указала на второй кошель с деньгами.

— Золото ломбардца Николаи Голатти, — пробормотал судья, позволив паре монет проскользнуть сквозь пальцы обратно в мешочек. — Всякий раз, когда я слышал о нем, мне казалось, что это ложь или преувеличение.

— От кого вы об этом слышали? — насторожилась Алейдис, принимая у него из рук кошель и завязывая его.

— В основном от отца. Но вас не должно удивлять, что в определенных кругах имя вашего мужа звучало довольно часто. Его влияние было огромным. И когда я вижу это, то понимаю, насколько огромным. Вы уже, наверное, осознаёте, что по крайней мере часть этого золота нажита нечестным путем.

По затылку Алейдис пробежала дрожь, а Винценц мрачно улыбнулся.

— На содержимое одного из этих мешочков можно было бы купить весь Городской совет, — продолжал он. — Вы богатая женщина, Алейдис Голатти.

— Достаточно богатая, чтобы заставить даже вас изменить свое мнение?

— Насчет чего?

— Ну, не Стоит ли вам позариться на вдову конкурента.

— Я бесконечно далек от этого, госпожа Алей-дис, — ответил её собственными словами Винценц.

— И вы ожидаете, что я поверю?

— Этого золота недостаточно, чтобы я соблазнился подвергнуть себя опасности брака с вами.

— В чем состоит эта опасность? — поинтересовалась она, задрав подбородок.

В этот момент он допустил промашку: заглянул ей в глаза и задержался в них дольше, чем позволяли приличия. Зловещее жало пронзило его, оставив назойливое жжение в желудке.

— В вас точно есть что-то от Цирцеи.

В ее глазах снова полыхнул огонек.

— Прекратите.

Он подчинился, не столько ради того, чтобы угодить ей, сколько ради собственного спасения.

— Не задавайте мне этот вопрос, если не хотите знать ответ, госпожа Алейдис.

Он перевел взгляд на сундук.

— А это что там? Векселя?

Громко вздохнув, она склонила голову и потянулась к стопке бумаг, скрепленных скобами.

— Думаю, да. У меня не хватило времени, чтобы все тщательно проверить.

— Тогда сделайте это до завтра. Мне пора идти.

Он указал на книгу.

— Это я захвачу с собой. Хочу изучить получше. Завтра в полдень я вернусь, если вы не возражаете.

— Я бы возразила, но надо так надо, господин ван Клеве. — Алейдис перелистывала векселя, избегая поднимать на него глаза. — И еще: если вы хотите разыскать кого-то, чье имя указано в книге, я тоже хочу в этом участвовать.

— Нет.

С удивительным проворством она вскочила на ноги и сделала шаг к нему.

— Да!