Золото Севера

ТАЕЖНЫЙ ПИР

Сегодня Кочева собиралась в обычный поход, но вела себя как-то странно: отозвала в сторонку завхоза, переговорила с ним о чем-то, потом кликнула Славу, таинственно вручила ему какую-то бумажку и зашептала что-то на ухо. Слава улыбнулся и утвердительно кивнул головой: «Конечно, сделаю». Я попытался расспросить Славу, но ничего не добился.

— Пока что секрет, — ответил он. — Через два дня узнаете.

Ничего не оставалось, как ждать.

Прошло два дня. Что же произойдет сегодня?

На рассвете Владик надул резиновую лодку и отправился за образцами пород вдоль береговых обнажений. Правый берег был особенно величествен: он почти отвесно поднимался на десятки метров над водой, каменномогучий и неприступный, с причудливейшими складками, белыми, розовыми, желтыми, коричневыми жилами кварца и кальцита, с одинокими, непонятно как зацепившимися на орлиной высоте лиственницами.

Что же будут делать остальные? Мыкола Карпович и Слава ходили как заговорщики, у них был такой вид, будто на всем белом свете одним им известна какая-то тайна. Я подошел к Славе:

— Теперь можно узнать секрет?

Слава улыбнулся:

— Можно. Сегодня день рождения Владика. Ему исполнилось двадцать лет. Он думает, что никто этого не знает. Такой пир будет!..

Кулинарам предстояла работа!

Завхозу помогали Слава, Юра и я. Мыкола Карпович поручил мне заготовить дров.

За дичью отправился Сухов. Завхоз выдал ему патроны, сел на пенек: дроби нэма.

Про дробь услышал Бородатая Неясыть. Подошел почему-то ко мне:

— Давай делать дробь, а?

Я даже рассмеялся: из чего же? Но Семен, не удостоив меня ответом, принес тряпок, ведро с водой, проволоку, еще что-то. Достал со дна своего рюкзака кусочки свинца.

— Смотри, как надо делать!

Он обмотал несколько проволок тряпками, окунул их в растопленный стеарин и затем устроил из них решетку над ведром с водой. На проволоку положил кусок свинца и поджег тряпки. Свинец плавился и падал в воду «готовым дробом», как сказал Семен. Впрочем, предстояла еще одна операция: остывшую дробь Семен ссыпал в порожнюю банку из-под тушенки, закрыл ее и сквозь верхнее и нижнее дно проткнул прут. Потом приделал к одному концу оси пропеллер, укрепил ее на двух упорах. Барабан завертелся, обкатывая дробь.

Возвратился Сухов. Он настрелял куропаток. На дробь посмотрел скептически, сказал: «Бурундукова работа».

— Пойду собирать наживу, — решил Степан Донатыч.

— Червяков? — спросил я.

Сухов усмехнулся:

— Червяки тут не водятся: они голенькие, им зябко на вечной мерзлоте. Пойдем со мною, покажу северную наживку.

Мы спустились к наледи. Степан присел на корточки:

— Видишь, оводы сидят — это и есть наживка.

Залетавшие сюда оводы становились от холода вялыми и еле ползали. Ловить их легко. Собирая оводов в спичечную коробку, Сухов заметил, как в сторонке переплывал маленькую протоку мышонок.

— Куда ты, малец, подался? — И вдруг мышонок исчез.

— Линь, наверное, схватил, — сказал Степан. — Рыба часто хватает таких пловцов.

Оводов было много. Сухов облюбовал один из прибрежных омутов, уселся на валуне и опустил крючок. В прозрачной воде ясно было видно дно, плотно уложенное камнями разной формы и величины. Ждать пришлось недолго. Первый хариус уже поднимался вверх, прямо на крючок. Готов!

— На таежной рыбалке можно обойтись и без поплавков, — сказал Степан. — Намотаешь нитку на палец, нацепишь овода на крючок — и все. Если нет овода, то достаточно и щепотки пуха, выдернутого из пыжикового спального мешка.

Часа через полтора мы возвратились в лагерь, сдали Мыколе Карповичу богатый улов, а в придачу к нему еще и грибы: собрали на обратном пути.

— Чи е тут гуп-гуп? — спросил завхоз. Он придирчиво порылся в грибах, хотя никогда этих «гуп-гуп» не видал.

— Добрэ, — похвалил нас Мыкола Карпович. — Зараз хлиб вытягну з печи, та за рыбку визьмусь.

Вокруг завхоза суетился измазанный в тесте и древесном угле Юрка:

— Хлеб у нас во!!

Завхоз поднял еще выше засученные рукава, поманипулировал руками, словно маг, и начал расталкивать гору тлеющих головешек. Потом разгреб гальку, обжигая о нее пальцы, и вытащил оттуда миски с готовым хлебом. Повертел одну буханку в руках, понюхал, удовлетворенно крякнул. Потом отрезал от буханки краюху, разломил надвое, дал мне и Сухову.

— Ну, як?

«Ну, як?» Мыкола Карпович говорил только в том случае, когда оценка могла быть похвальной.

Итак, на обед была уха, жареные грибы, рыба и куропатки, кисель из голубики. Восторг вызвали два «колдовских блюда».

Первое приготовил Степан Донатыч. Он налил в котелок немного спирта, добавил туда сироп, приготовленный из голубики с сахаром, — наливка получилась на славу!

Мыкола Карпович не мог уступить и выставил на стол… мороженое! Попробовали — блаженство! В мире еще не было лучшего прохладительного! Секрет приготовления? Пожалуйста: в сгущенное молоко положить снега и размешать. Вот и все. Для тайги — более чем достаточно!

В середине торжества Слава куда-то исчез и потом явился, держа в одной руке мелкокалиберную винтовку, в другой — записку.

— Новорожденному телеграмма и подарок! — возвестил он и вручил Владику.

— Вслух, вслух! — шумели повеселевшие «гости».

Коллектор прочитал: «Дорогой Владик, поздравляю с днем рождения, желаю успехов, здоровья, счастливого двадцать первого полета вокруг солнца. Прими мой подарок. Винтовка хорошо пристреляна. Ираида».

Так вот о чем таинственно, говорила Славе Горину Кочева перед уходом в маршрут и какую бумажку вручила ему!

Обед подходил к концу, и тогда появился езде один, совсем неожиданный, но желанный «гость»: затарахтел мотор самолета, и в небе показалась «аннушка». Мы повскакали, приветливо замахали руками. Самолет сделал круг, и вниз полетела бутылка, разбилась о камень. Из нее, словно вылупившийся птенец, вывалилась бумага и, подхваченная ветром, пропрыгала совсем по-птичьи до куста можжевельника.

Схватили бумагу, прочли: «Как дела, есть ли больные, нужна ли помощь?»

Юра и Слава моментально бросились в палатку, вытащили простыню, положили ее на землю.

«Аннушка» сделала еще круг, приветливо качнула крыльями и скрылась за высокими лиственницами.

Сухов пояснил мне: это условный знак, означающий: «Все в порядке». Если же нужен самолет — одна черная полоса поперек простыни; если есть больной — две полосы крест-накрест. Обо всех этих знаках договорились еще перед походом.

— Ну, а теперь, друзья, зажжем костер, — предложил Владик.

Высоко поднялось пламя на берегу Омолона.

День рождения, отмеченный в тайге… Он останется в памяти навсегда!

Владик Ловинкин вспомнил, как в прошлом году отмечали в партии день рождения геолога Вали Шевченко. Мужчины специально ходили за тридцать километров к чукчам, купили Вале пыжика на шапку. А ее подруга Рая Пчелинцева испекла в тайге торт.

Потрескивают сухие смолистые ветки, «дышит» костер, то вздымаясь к вершинам деревьев, то сворачиваясь рыжим клубком, словно живой.

И кажется, к несмолкающей беседе прислушивается река, притихшая на это время, и лиственницы, обступившие поляну…

…Настал день, когда базу, основанную Мыколой Карповичем и Жорой, мы покидали навсегда, чтобы снова плыть вниз по Омолону. Владик сделал на самой толстой лиственнице затес и написал на нем химическим карандашом:

«Здесь жили люди омолонской полевой партии».

Ушли, когда от запасов продовольствия остались только два старых валенка.

Привет вам, будущие исследователи страны Ламутии!

Старайтесь не топить соль в ручьях и не есть грибов «гуп-гуп».

Погрузились в лодки.

— Прощай, база!