Золото Севера

ДОРОГА НА КРАЙ ТАЙГИ

Начальник разведпартии отправляет караван в Билибино за продуктами. Мы с Абаевым присоединяемся к каравану.

Вот и Билибино.

С трех сторон рыжей подковой лежат сопки. Внутри подковы — поселок. Один из самых молодых в тайге. Назвали его по имени геолога Юрия Александровича Билибина. Он был в 1928—1929 годах руководителем комплексной экспедиции, положившей начало планомерному изучению богатств Колымы. Билибин и его соратники — первые исследователи края и первые создатели золотой промышленности Севера.

В поселке разместились геологи (к ним отправился Абаев, простившись со мною «до следующего сезона») и приисковики, добытчики золота. В центре — новые жилые дома, учреждения, производственные корпуса. А на окраинах — живописные остатки тайги.

Художников бы сюда! Идешь безлюдными тропками, то среди кустарника, в котором еле продерешься, то под высокими ивами и тополями, скрывшими небо; по поваленным стволам или шатким временным мостикам пересекаешь бурные, ревущие потоки Караля (так здесь называют стремительный Каральвеем). По самому Каралю ездят грузовики, лихо рассекая мутные воды. Караль — это одна из дорог поселка: неглубокая речка с плотным галечниковым дном стала трассой для автотранспорта.

Билибино растет! Когда я поинтересовался сроками строительства некоторых корпусов, бригадир в свою очередь спросил:

— Вы плавали по нашим рекам? Значит, приметили такое: несет лодку по течению, а вода за бортами рвется вперед еще шибче. Так и наша жизнь: обгоняет она все планы.

Как-то сам собой возник разговор о будущем Билибина. Начал его старожил, «чудак-романтик», как он сам представился. «Чудак-романтик» отказался переселяться в новый дом из палатки, которая уже сейчас стала чем-то вроде музейного экспоната. Она обнесена невысокой завалинкой, а изнутри вся обклеена несколькими слоями газет: от холодов.

Так вот хозяин этой палатки сказал, что прииски растут как грибы, а значит, скоро Билибино станет городом. С клубом, театром, школами, стадионом, плавательным бассейном, телецентром.

— Телецентр — чистая фантазия!

— Поживем — увидим, — не сдавался рассказчик. — И гидростанция должна быть на Колыме! Непременно!

Я не раз вспоминал позднее «чудака-романтика». Поселок Билибино поднимался как на дрожжах и вскоре стал районным центром. Возведены школы, открыт новый кинотеатр, больница…

А потом еще более дивное: прочно, по-богатырски расставили железные ноги опоры электропередач. Один радиус — из Билибина в Певек, другой — из Билибина к Зеленому мысу, что на самой Колыме.

«Чудак-романтик» верно угадал: решено перекрыть Колыму могучим поясом плотины, возвести гидроэлектростанцию! Далекому Северу нужно все больше электроэнергии, и вот новое сообщение: на реке Амгуэма тоже встанет энергетический гигант.

И наконец, Чукотка обзаведется и атомной электростанцией. Первая в мире заполярная Билибинская атомная уже строится!

Промерзшую до костей золотую Чукотку зальет сияние электрических огней — Северное полярное сияние, созданное руками советских людей!

Прав был «чудак-романтик»!

Здесь, недалеко от Малого Анюя находится прииск имени Билибина — вероятно, самый северный в нашей стране и в мире. Прежде всего начальник прииска показал золотую кассу — в высоком несгораемом шкафу стояли на полках маленькие, сантиметров в 20 высотой, темно-зеленые мешочки с золотом. Маленькие мешочки, но в каждом по десять килограммов! Плоские, матово-желтые кусочки золота похожи на халву.

В Билибино доставляют капсулы с золотом, промытым в партиях. По ним в лабораторий Анюйской экспедиции определяют содержание металла в руде. Но в капсулах есть примеси, их нужно удалить. Этим занимаются отдувальщики. Они высыпают содержимое капсул в черный металлический совок (на черном лучше видно золото) и, шевеля эту массу перышком куропатки либо совы (охотники доставляют!), осторожно удаляют эфеля, то есть отходы, отдувая их прочь. Потом совершенно чистое золото взвешивают на точных весах. Сегодня как раз обрабатывали шлихи, промытые Егором Семеновичем Шевчуком. В них оказалось много золота, гораздо больше, чем предполагали.

…Итак, теперь мой путь — на промывочный прибор, туда, где добывается уже промышленное золото. От управления до ближайшего промприбора на участке Безымянном — около двадцати километров. Предлагают выбор: грузовик или лошадь.

Стоящий рядом со мною пожилой приисковик-бородач (он тоже держит путь на промприбор), с какой-то настороженностью ожидает моего ответа. Не раздумываю: что же может быть лучше машины?

Едва я отказался от лошади, как на нее тут же вскочил бородач. Я сразу не обратил внимания на эту поспешность, а потом мне стало все ясно.

Все, кому нужно на промприбор, устраиваются в кузове на дровах и мешках с печеным хлебом. Дрова — главный груз, идущий на промприбор: там уже нет тайги, там тундра, голые сопки, и поэтому каждый чурбачок — особенно зимой — драгоценность.

Шофер дает газ. Поехали! Машина сползает к Каральвеему, река с яростью ударяет в колеса.

Едем против течения, мимо торчащих из воды коряг, затопленных деревьев, мимо ив, хлещущих по лицам холодными листьями. Потом потянулись лиственницы. Здесь они особенно густо обсыпаны маленькими, величиной с вишню, шишечками — матово-шоколадными, поблескивающими на солнце своими гранями.

За поворотом река подходит к крутой отвесной скале высотой в несколько десятков метров. Взглянешь на самый верх — фуражка слетает с головы. Меж острых выступов-клыков непостижимо как держатся лиственницы. Караль течет у самого подножия и, будто пила, точит скалу. Она становится все более пологой, и перед нами открывается живописная долина, усыпанная фиолетовыми и еще какими-то желтыми цветами. Сопки самых разнообразных форм — одна напоминает Эльбрус, другая — опрокинутый таз, а вот та — прямо-таки спящий динозавр, его «хвост» оброс молодыми лиственницами и стлаником.

Ближняя к нам сопка похожа на каравай ржаного, хлеба, густо присыпанного солью. Соль — это кварц, спутник золота.

Неожиданно машина резко затормозила, остановилась, и в ту же секунду шофер выскочил из кабины с криком:

— Рыба! Рыба!

Он побежал вдоль Караля, и мы увидели: по неглубокому руслу плывет крупная рыба. Шофер начал швырять в нее камнями.

— Соли не нужно? — раздались насмешливые голоса с кузова.

Однако смех оказался преждевременным: шофер попал-таки и на перекате схватил большого хариуса.

Вот и край тайги — сзади осталась последняя одинокая лиственница. Впереди — сопки, покрытые разнотравьем да еще кустиками карликовых берез на склонах и редкими пятнами вечнозеленого стланика. Кузов начинает так сильно встряхивать, что мы ударяемся друг о друга, о бревна, о мешки.

— Ну, теперь держись: по вскрыше поехали, — раздался чей-то голос.

Значит, мы уже достигли места, где залегают золотоносные пески. Сейчас их готовят к промывочному сезону будущего лета, снимают верхний, незолотоносный слой земли.

Пески, по которым бросает сейчас нашу машину, — это перемешанная с землей галька, всевозможных размеров валуны. Мы и скачем по камням. В стороне от нас урчит бульдозер — он уперся лбом, как бык, в огромный валун и еле-еле подталкивает его.

Мешки с хлебом, перекатываясь, развязались, и буханки вместе с чурбаками бьют наши бока. Движемся вперед буквально по метру, то и дело останавливаемся перед грядами гальки, остающейся после прохода бульдозера. Теперь мне становится понятной поспешность, с которой завладел лошадью приисковик в Билибине.

На одном из полигонов торчат свежие ветки. Их воткнули промывальщики. Они сделали контрольную промывку, определили горизонт золотоносного слоя. Веточки — условный знак для бульдозериста. Здесь все готово, ничего не счищай.

Лишь к концу третьего часа мы добрались наконец до полигона, где уже брали промышленное золото.