Золото Севера

ВОТ КАКОЙ ОН, ОМОЛОН!

Половодье ревет, руша берега, засасывая лиственницы, путая птицу и зверя. Вниз по Омолону плывут три лодки. Зеленовато-бурые, как и вода в реке, они то мчатся по самой стремнине, то сворачивают в боковые протоки, столь же бурные. Когда впереди показывается завал из наносника или мель, над речной ширью перекатывается:

— Эге-ге-ей! Палу-ун-дра-а!

Это кричит, сложив руки рупором, Семен Пальченко — жилистый, давно небритый мужчина в старой зимней шапке, брезентовой робе, под которой видны ватник, а под ним — тельняшка. Он поворачивает свою лодку вправо и машет рукой плывущим следом:

— Держи право, орясины, а то костей не соберете.

Моторы лодок надрываются, кто-то помогает им веслами. Лодки с трудом забирают вправо, и вскоре мимо них проносится грозный завал, выставивший стволы лиственниц, будто орудия.

— Ну и глаз у тебя, Семен! Черт те откуда заметил. Я бы только в бинокль рассмотрел завал, — раздается на лодке.

Семен с достоинством молчит, не сводит глаз с задних лодок — верно ли идут?

На трех лодках плывет геологическая партия.

Корма первой лодки осела под тяжестью груза, покрытого брезентом и перевязанного веревками. На носу сидят геолог Степан Донатыч Сухов и рабочий Семен Пальченко. А возле мотора — широкогрудый крепыш Слава Горин. Слава закончил месяц назад девятый класс и на время каникул поехал в тайгу. Он зачислен мотористом — хорошо знает мотор, изучив его во время школьных походов. И еще неофициально он именуется «адмиралом омолонской флотилии». Во второй моторке и буксирной плоскодонке — начальник партии Ираида Александровна Кочева, коллектор Владик Ловинкин и Юра Кущенко, тоже девятиклассник, друг Славы. Собственно, Юру взяли в партию по просьбе Славы: «Мы еще никогда не разлучались». Худощавый, с длинной шеей, Юра походил на птицу, особенно когда он, вертя головой по сторонам, всем своим видом хотел сказать тайге: «Я буду открывать новые земли». Есть и еще один пассажир на моторке — шустрый, лохматый и симпатичный пес Рыжик, спутник коллектора Владика во всех экспедициях.

Когда Ираида знакомилась со Славой Гориным и Юрой Кущенко, последний выпалил:

— Юрка.

— Юрка — это от слова юркий? Очень похоже на тебя.

Хотя флотилия имеет и начальника, и адмирала, однако сейчас командует всеми Семен Пальченко. Он уже был на Омолоне, знает реку. И Семен действительно ведет лодки с редким умением. Над рекой то и дело гремит его хриплый, навеки застуженный голос:

— Палундра!

Впереди показались острова — их было много, они разрезали реку на густую сеть проток. Перед входом в эту таежную Венецию мотор передовой лодки закашлял и заглох. Семен привернул к берегу, заваленному упавшими лиственницами. Кричит:

— Поищите причал чуть ниже и ждите меня!

— Хорошо. В случае чего — стреляйте! — отвечает Кочева.

Вторая моторка и плоскодонка уходят вперед. Вскоре показывается пологий чистый берег. Можно причалить. Но тут моторка о что-то сильно ударилась, все падают. Скрытый в воде предательский топляк! Лодку сильно повернуло, на какое-то мгновение она стала поперек течения (Юра успел отцепить свою плоскодонку) и перевернулась.

…На берег выбрались мокрые, злые, продрогшие. С одежды лилась вода; грузы, которые удалось спасти, тоже были мокрые и валялись в невообразимом беспорядке.

— Надо же такому случиться почти в самом начале! — воскликнул Юра, выливая воду из сапог.

Владик Ловинкин стащил с себя синий свитер, выкрутил, повесил на ветке. Возле Владика суетливо вертелся Рыжик — волнение людей передалось и ему. Ираида Александровна Кочева отряхивала мокрые волосы.

— Юркий! — обратилась она к Кущенко. — Аварийную коробку спичек не подмочил? Разжигай костер. Но сперва помоги мне расстелить брезент, будем сушить концентраты… А ты, Владик, разбавь спирт, дай всем по глотку — нужно согреться.

Коллектор Владик Ловинкин зачерпнул кружкой из реки, долил спирта.

Донесся стрекот мотора. Слева из-за ближнего островка появились Пальченко, Сухов и Горин.

Причалив, молча выпрыгнули, закрепили лодку. Сухов опустился на землю, не проронив ни слова. Семен окинул взглядом разбросанные жалкие остатки снаряжения и вдруг закричал:

— Орясины! — Затем у Семена вырвалось крепкое ругательство, но в то же мгновение Слава закрыл ему рот рукой. — Из-за женского персоналу? Проворный ты, малец. Уважаю таких, — и, показав на перевернувшуюся лодку, повысил голос: — Куда смотрели?

— Топляк, — сказал Владик. — И зря не ори.

От топляка не спас бы и опыт Семена. Топляк не разглядеть в глиняно-мутной воде да еще при такой скорости.

— Ну, дай и мне глотнуть. — Семен протянул руку за кружкой со спиртом. — С горя.

Что и говорить, беда была серьезной, все были очень огорчены. После беспорядочной суеты, криков понемногу успокоились и теперь уже сосредоточенно занимались делом, сушили возле костра одежду, промокшие продукты, спички. Больше всех была расстроена Ираида Александровна: ведь она начальник партии! (И зачем я согласилась возглавить водную партию, да еще впервые?! Вот теперь и получай.)

— Ну, что ж, давайте подсчитаем потери, — сказала Ираида Александровна.

— Вьючный ящик утонул, а ведь в нем были диметилфталат, наше спасение от комаров, — произнес Юра.

— Неужели?! — воскликнула Кочева. Она очень страдала от комаров, они были страшней любых лишений.

— Впрок не идет нечестным путем добытое, — попробовал шутить Владик, намекая на то, что часть диметилфталата была получена сверх нормы.

Шутки не получилось. Никто не улыбнулся. Итог был печален. На дне Омолона вся соль, почти весь сахар, мешок муки, половина патронов, запасные винты к моторам.

В первые секунды, когда лодка перевернулась, Кочева действовала, как автомат: спасать, спасать, спасать! А теперь, растерянно осматривая вырванное у воды, она испугалась: как много утонуло! Кочева сдавила ладонями щеки и едва не воскликнула вслух: «Что же мы теперь будем делать?» Но она тут же выругала себя: «Дура! Не распускайся. Если ты раскиснешь, то чего же ждать от остальных?!»

Сухов что-то рассматривал в своей карте.

— Авария постигла нас у ручья Оленьего.

— Степан Донатыч, это установить можно было бы и позднее, — сердито ответила. Кочева, — Не сидите, как наблюдатель ООН, помогите развязать мешок.

— Ведь возле вас вон как стараются омолонские близнецы, — так Сухов называл Славу и Юру.

Спокойствие Сухова злило Кочеву. Лучше ворчал бы. Она ненавидела его в такие минуты.

Степан Донатыч все же взял у Кочевой мешок, развязал. Посмотрел на промокшие концентраты, высыпанные на брезент, сказал:

— Бурундуково дело. Раскисший концентрат уже не еда.

— А что такое «бурундуково дело»? — спросил Юра.

— Бурундук делает запас на зиму, а другой зверь, посильнее, выпотрошит склад орехов и съест. Выходит, зря трудился бурундук.

Кочевой сейчас припомнилось, как Слава Горин и Юра Кущенко просили взять их на лето в тайгу. Чуть ли не со слезами в глазах умоляли: «Возьмите, хотим в поход с геологами!» Слава, тряхнув светлым чубом, выпятил грудь: «Я сильный, рекордсмен школы по лыжам! И еще — я хочу быть геологом. И за Юрку ручаюсь — он хоть и невидный по фигуре, но тоже крепкий. С него даже зимой загар не сходит».

— А ты, Юра, тоже хочешь стать геологом? — спросила Кочева.

— Еще не знаю, — честно сознался тот. И вдруг его карие глаза загорелись: — Я люблю путешествия, всякие приключения, у геологов они часто случаются.

Ираида Александровна глянула на Юру; он высыпал на брезент пшенный концентрат, приговаривая: «Полная перепутаница».

— Вот тебе, Юркий, и приключение, которого ты так жаждал. Как видишь, романтика — вещь трудная.

Юра ничего не ответил, он и в самом деле был обескуражен: прочитать в книге — одно, а самому оказаться участником — совсем другое.

Слава подошел с гребным винтом в руках.

— Задели за корягу. Но ничего — винт еще послужит нам. Можем плыть дальше.

— Вот, значит, какой он, Омолон! — сказал Владик. — Было у нас все для нормальной жизни в необитаемом крае, и на тебе — нет половины! А сколько мы проплыли! Всего километров шестьдесят. Видно, как ни снаряжай сюда людей, а Омолон может их в один миг раздеть-разуть.

Владик был прав: Омолон — река своенравная, опасная, и никто никогда не предугадает, какие неприятности можно от нее ожидать. Да и весь Чукотский Север таков — суровый, необжитый, единственный в нашей стране край, на карте которого еще сохранились белые пятна. Но даже и там, где белых пятен уже нет, — все равно нужно еще много усилий, чтобы полнее изучить, использовать богатства. Для этого и отправились сюда геологи.

Их задача: собрать материалы для геологической карты. Это очень важно: ведь карта позволяет делать прогнозы, успешнее вести поиски полезных ископаемых.

Для составления одного листа карты, вбирающего в себя огромную территорию в сто сорок тысяч квадратных километров, охватывающего далекие северные районы, снаряжены три партии: две «сухопутные» и третья «водная», которой руководит Кочева. Она должна обследовать правобережье Омолона — от Щербакова до устья на протяжении сотен километров.

Предстоит проплыть огромное расстояние на лодках по опасной реке, исходить вдоль и поперек правобережную тайгу.

И вот уже в самом начале они столкнулись с первым испытанием.

Потерянного не возместить: здесь не у кого ни купить, ни занять. И Кочева не собиралась скрывать серьезности положения.

— Пока не доберемся до перевалки, будет туго, — сказала Кочева.

Она имела в виду перевалочную базу партии, которую создали заранее, далеко впереди, на берегу Омолона, там, где впадает в него ручей Кошевой. В марте, еще по снегу, туда были посланы на тракторах завхоз и рабочий с необходимым имуществом. Туда перегнали из Щербакова и лошадей — они понадобятся для далеких маршрутов в глубь тайги. Но до перевалки еще недели четыре пути. Теперь большая надежда на охотников — Степана Донатыча и особенно Семена. Про него ходит поговорка: «Олень чует человека за километр, а Семен чует зверя за два километра». А сам Семен о своей страсти к охоте говорит так: «Охота для меня — первое дело на свете. Башку мне отрезай, а ружья не лишай».

Выдавая Семену из скудных запасов патроны, Кочева сказала:

— Будешь отчитываться за каждый патрон как за золото. Ни пуха ни пера!

Назавтра чуть свет Семен отправился на охоту. Ждали его с большим нетерпением. «Нужно хоть что-нибудь на вертело», — как сказал Степан Донатыч. Кроме того, всем было любопытно, что же «ходит-бродит-порхает» в окрестных сопках.

Слава и Юра даже написали Семену «наказ от бродячей таежной комсомольской пары»: «Самое желательное — медведя, не окажется медведя — полдюжины глухарей; неплохо тоже — уток; ну, если не будет вышеуказанного, то хоть кедровок, и уж на самый худой конец — сову и прочую таежную нечисть: была ни была — съедим».

Увидя эту бумажку, Кочева написала внизу: «Лебедей не стрелять! Ни в коем случае!»

Семен возвратился с глухарем и тремя кедровками.

— Не повезло, — ответил он на разочарованные взгляды. Кедровок, правда, можно было и больше взять, так разве это дичь? Барахло!

— При нашей бедности и бородавка прибавка, — сказала Кочева.

Сегодня партия занималась всевозможными хозяйственными делами. Только Степан Донатыч скучал. В руке он держал алюминиевую ложку и то сгибал ее, то разгибал.

— Могли бы найти более производительное занятие, — заметила Кочева.

Она чувствовала, что Сухов хочет что-то сказать. Подошли Слава, Юра, Владик.

— А между прочим, — произнес наконец Степан Донатыч, — будь я начальник партии, я бы все-таки взял в дорогу рацию. «Вот зачем он выжидал, чтобы кто-нибудь подошел, ему всегда нужна аудитория, особенно если он хочет упрекнуть в чем-либо начальника партии».

Кочева запальчиво ответила:

— Вы знаете не хуже меня, что рацию мы не могли взять. Портативных не было, а стационарная очень громоздка — вместо нее нам дали лишний мешок муки.

— И все-таки…

— Ваше «и все-таки» просто упрямство. Рация при аварии тоже могла утонуть!

— …Сейчас связь важнее пуда еды, — закончил Сухов фразу.

— Связь все равно будет (Кочева говорила это уже специально для Славы, Юры, Владика). Не сейчас, так завтра, но будет.

— Вы можете сотворить чудо?

Кочева выпалила:

— В тайге случалось и худшее, но помощь все же приходила, приходила и тогда, когда не было, казалось, никакой надежды. А знаете ли вы, что пятьдесят километров ниже по течению Омолон пересекает самолетная трасса? Они увидят нас. Во-вторых, в это паводковое время по Омолону пройдут два парохода, забрасывая грузы на базы.

Слова Ираиды Александровны произвели впечатление. Она это увидела по лицам.

И ее запальчивость сразу прошла, она подобрела, снисходительно потрепала шевелюру Сухова:

— Степочка, не мучайтесь, прогуляйтесь. Прогулка успокаивает нервы.

Сухов всегда терялся перед снисходительно-ироническим тоном Кочевой и, чтобы не попасть в еще более неловкое положение, ушел. «Будь я начальником партии, я, ей-богу, не догадался бы изучить трассы самолетов и рейсы пароходов. Молодчина Ирка. Только до поры я тебе этого не скажу».

А к Ираиде Александровне вернулось отличное настроение. Она еще долго сидела со Славой, Владиком и Юрой, просто болтая о том, о сем.

«Почему мне с ними так хорошо? А-а, вот: я сейчас особенно почувствовала, что они верят в меня. А Степан? Уязвленное самолюбие: очень хотел поехать начальником партии, да не получилось».