33 визы. Путешествия в разные страны

Апрель 1965 года ВСТРЕЧИ ВО ВЬЕТНАМЕ

Весну одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года я встретил в Индокитае вдвоем с корреспондентом «Правды» в Ханое Виктором Шараповым. Это была тревожная пора, когда американская авиация начала свою «необъявленную воздушную войну» против Демократической Республики Вьетнам. Сейчас, когда я перелистываю страницы своей записной книжки, разбирая неровные строки записей, часто сделанных на ходу, в темноте, в ушах снова и до боли звенит противный рев пикирующих «фантомов», грохот разрывающихся бомб, слышится торопливый стук зениток и ровный гул заводских станков, у которых продолжали трудиться, невзирая ни на что, храбрые вьетнамские рабочие. О том, что мы пережили, можно рассказывать без конца. Но теперь мне хочется поделиться с читателями впечатлениями от двух наиболее запомнившихся встреч — с крестьянами небольшого селения близ города Тханьхоа, и с рабочими города Винь.

Синяя-синяя тропическая лунная ночь. Мы сидим на бровке глубокого окопа, вырытого расчетом крупнокалиберного зенитного пулемета, и ведем долгий разговор с участниками группы самообороны деревни Намнган. Речь идет о войне, о жизни и смерти, о том, как вот эти славные деревенские парни и девушки стояли и выстояли под огнем.

Статная девушка Нгуен Тхи Ханг, командир группы самообороны, не выглядит воинственно. У нее нежный овал лица, на губах блуждает застенчивая улыбка, коса до пояса. Ни дать ни взять этакая вьетнамская Джоконда.

Не похожа на солдата и махонькая проворная Нго Тхи Туэн — ей недавно исполнилось девятнадцать лет, но больше пятнадцати ей никак не дашь. Туэн прославилась тем, что в разгар боя таскала на себе сразу по два ящика зенитных снарядов (их общий вес 98 килограммов).

— А сколько вы весите сами? — неосторожно спросили мы.

Туэн вспыхнула:

— Сорок два. Ну и что? У вьетнамской девушки плечи крепкие.

И, задетая за живое, тут же потребовала, чтобы парни принесли безмен и мешки. Туэн не успокоилась, пока на глазах у всех не был уложен в корзины и взвешен центнер камней. И она, подняв эту невероятную для девушки тяжелую ношу, понесла ее, довольная, по шоссе, шагая своим легким шагом и лишь чуть-чуть пошатываясь.

А уж что сказать о шустрых, остроглазых сестрах Кук и Май из семьи Ле...

Они напомнили нам своей повадкой чутких, пугливых белочек, которым не терпится разузнать все на свете и в то же время боязно. Одной из них семнадцать лет, другой — шестнадцать. Обе учатся в девятом классе средней школы. И знаете, что они сотворили? В разгар боя, когда все вокруг гремело и пылало, увязались вслед за пожарниками, которые под огнем переправлялись через реку в селение, где надо было во что бы то ни стало погасить пожар, угрожавший небольшому складу бензина: если бы он вспыхнул и взорвался, неминуемо погибли бы десятки женщин и детей, укрывавшихся в соседнем убежище.

И началось...

— Обычно, когда принесешь домой два ведра воды, то сразу чувствуешь усталость, а тут хоть бы что, — с искренним удивлением говорит Кук, — бегали мы тогда без счета за двести метров, только пыль из-под подошв летела!..

А сверху бомбы. Ракеты. И пламя со всех сторон. Погасили один дом — загорелся другой... Смуглые маленькие девчонки вместе с пожарниками рубили топорами горящие крыши, растаскивали стены, разбрасывали руками обжигающую пламенем солому, чтобы преградить путь огню к бакам с бензином. А те, кто постарше, вели огонь по самолетам, стараясь отпугнуть их, заставить подняться с бреющего полета повыше, туда, где их ждал прицельный огонь точных зенитных устройств.

Ну вот, пожар в конце концов погасили, авиацию Макнамары отогнали, и закопченные девочки Кук и Май, спросив, который час, заглянули на минутку в свою соломенную хижину, обняли 60‑летнюю мать — «Все в порядке, мамочка!» — и, как были в почерневшей от пожара одежде, побежали в школу. (Теперь по случаю непрерывных американских налетов дети учатся здесь по ночам.) Мы просим читателей запомнить именно эту деталь: после всей этой адской истории, подробного описания хватило бы на целый рассказ, девочек Кук и Май потянуло именно в школу!

Подлинная сущность души каждого человека обнаруживается в дни военных испытаний — мы с вами знаем это по себе. И вот, раздумывая над смыслом происходящего сейчас в этой стране, мы непрестанно задаем себе один и тот же вопрос: в чем же источник той небывалой силы, которую народ Вьетнама противопоставляет наступлению механических чудовищ Пентагона? Сознание правоты своего дела? Бесспорно. Решимость защищать свои социалистические завоевания? Конечно. Правильно осознанное чувство национальной гордости? И это верно. Но если все это попытаться обозначить одним словом, то, нам думается, что слово это воспитание, которому коммунисты придают огромное значение.

Могучая сила Вьетнама — его учительский корпус, сформировавшийся в годы великого Сопротивления французским колонизаторам: он обучал детей в джунглях, создавал в подполье целую сеть учебных заведений, вплоть до высших.

Благодаря усилиям прежде всего этих людей, за какие-нибудь двадцать лет (включая годы освободительной войны) коренным образом изменилось мировоззрение миллионов людей, населяющих эту страну, неизмеримо расширились их кругозор и интересы, повысился интеллектуальный уровень нации.

Пусть внешне вьетнамская деревня почти не изменилась. Пусть ее школы еще работают под соломенной кровлей, а ученики готовят уроки при свете керосиновых светильников. Пусть у детей еще бедна одежда и многим приходится бегать босиком. Пусть! Но посмотрите, как резко меняется их духовная жизнь и какие захватывающие дух перспективы открываются на будущее.

Вернемся ну хотя бы к той же молодой крестьянке Ханг, напомнившей нам обликом своим Джоконду. Кто она? Чем живет, о чем мечтает? Кто ее близкие? Отец и мать — крестьяне. В прошлом были неграмотны (до освобождения страны из тысячи жителей этой деревни лишь семеро были грамотны — помещики и кулаки), сейчас они читают и пишут. Старший брат Ханг, Нгуен Ван Сан, уже два года учится в Советском Союзе — он будет лесоустроителем. Младший брат — в девятом классе местной сельской школы. Сама Ханг в свое время не имела возможности учиться дальше пятого класса: надо было помочь родителям и братьям, и она взялась за рукоятку сохи. Обладающая незаурядной силой, девушка слывет одним из лучших пахарей в кооперативе. Но приглядитесь, насколько широк ее духовный мир. Она любит стихи. «О любви, — уточняет она, и лицо ее заливает румянец, — и еще о людях, у которых можно научиться хорошему».

Знает ли Ханг кого-либо из советских писателей? Да, знает многих: она завсегдатай местной библиотеки. Нас нисколько не удивило, когда Ханг сказала, что ее любимый герой — Павел Корчагин: книги Николая Островского очень популярны во Вьетнаме. Но когда она заметила, что ей полюбились герои «Тихого Дона», у нас, признаться, где-то внутри шевельнулся червячок сомнения. «Тихий Дон»? Такое многоплановое произведение, такие сложные характеры людей, чья жизнь столь далека от жизни народов тропических стран...

Но вот представьте себе: наша вьетнамская Джоконда вдруг говорит, с величайшим трудом справляясь с произношением крайне сложного для вьетнамца имени героя «Тихого Дона»:

— Меня очень взволновала судьба Гли-го-лий Пан-теле-витш...

Она помолчала и добавила:

— Пожалуйста, передайте писателю Шо-Ло-Хов спасибо и скажите: мы ждем, что он напишет новый роман — о том, как советские люди победили фашизм. Нам очень нужна такая книга. Она поможет нам воевать...

Вы слышите, Михаил Александрович, в своей далекой отсюда Вешенской? Ваша вьетнамская читательница, крестьянка, которая в эти дни воюет с американскими агрессорами, черпает свое вдохновение из ваших книг и ждет их, как солдат ждет боеприпасов!..

Быть может, кто-нибудь скажет, что история Ханг, так сказать, не типична? Что это — редкое исключение? Нет. Вдумайтесь хотя бы в такие факты. В той же деревне Намгнан из 1200 жителей — 400 детей, и все они учатся в школе второй ступени (по-нашему, в семилетке). Многие из тех, кто ее окончил, посещают школу третьей ступени (по-нашему, 8—10 классы). Среди них и уже знакомые нам сестры Кук и Май. А из тех, кто оканчивает и эту школу, лучшие отправляются дальше — либо во вьетнамские, либо в зарубежные университеты и институты.

Крестьянка Нго Тхи Ньо, участница отряда самообороны деревни, с гордостью сообщила нам, что, пока она тут воюет с американцами, ее муж Нгуен Суан Тхао вот уже три года учится в Советском Союзе и скоро приедет домой на побывку. В Германской Демократической Республике учится еще один крестьянин из этой деревни, Хуанг Ван Нгьем. Через два года он вернется домой инженером.

И сколько таких историй можно было бы еще рассказать! В Тханьхоа мы совершенно случайно познакомились с бабушкой Там. Пока в небе грохотали американские самолеты, она преспокойно сидела на корточках у клумбы перед входом в нашу гостиницу и деловито выщипывала сорные травы.

— Меня зовут Лэ Тхи Там, — представилась она. — Возраст? Ну что же, это не тайна — 55 лет. Работаю садовницей здесь, в этом отеле, восьмой год. Живу тут же рядом. Вон моя хижина...

Так знаете ли вы, что представляет собой нынче второе поколение семьи Лэ Тхи Там, взращенное этой скромной морщинистой женщиной в темной кофте? Слушайте. Ее 24‑летний сын Во Ким Лон вот уже третий год учится в советском институте, вернется оттуда специалистом. Недавно он прислал письмо: скоро приедет на каникулы. Второй сын работает геологом на северо-западе страны. Он окончил специальное училище в Ханое. Дочь учится в педагогическом институте в городе Винь. Район Виня американцы бомбят с утра до вечера, но институт назло им продолжает работать. Дочка пишет: «Мама, не беспокойся. У нас очень хорошие убежища...»

И это семья рядовой работницы. Мы так и не закончили беседу с ней: осторожно ступая босыми ступнями по горячему гравию, бабушка Там поспешила на кухню — надо было помочь готовить обед. И пусть этой пожилой женщине все еще живется нелегко, — она счастлива: ведь все ее дети — все! — будут жить совсем новой жизнью, о которой ни она, ни ее муж (оба они активные участники освободительной войны) не могли и мечтать в 40‑х годах, когда они были молоды (муж бабушки Там — член партии с 1943 года).

Перед отъездом из Тханьхоа мы встретились с учителями, которые воспитывали поколение, проходящее сейчас решающее испытание в боях. Мы привели здесь в пример лишь вьетнамских девушек, ибо то, что нам рассказали о них, особенно разительно, но не менее интересные страницы можно было бы, к примеру, посвятить здешнему десятикласснику Лыонг Ба Ню, который в памятный день 3 апреля прибежал на зенитную батарею и вызвался добровольно подносить снаряды. Он проработал без отдыха 48 часов подряд, пока не упал, сраженный горячим стальным осколком. Сейчас Ню медленно выздоравливает.

Так вот, эти учителя, скромные пожилые люди в таких же грубых коричневых рубахах, какие носят их ученики, обстоятельно, во всех деталях обрисовали поистине величественную картину преобразования умов народа. В сущности говоря, воспитание и является тем «секретным оружием», с помощью которого люди Демократической Республики Вьетнам, успешно разят интервентов, проявляя поистине великолепное пренебрежение к своим лишениям, страданиям и бедам.

Откуда молодая крестьянка Ханг узнала о героях «Тихого Дона» и почему она так близко к сердцу приняла их судьбы? Ее познакомила с ними школа, в которой она сейчас продолжает учиться по вечерам. Учителя провели недавно обсуждение творчества Михаила Шолохова на собрании тех, кто интересуется советской литературой. Они раздобыли и показали фильмы «Тихий Дон» и «Поднятая целина».

Откуда наши юные друзья так хорошо знакомы с «Войной и миром» Л. Толстого, «Матерью» М. Горького и другими классическими произведениями, у героев которых они учатся жить? Их опять-таки познакомила с ними школа!

При всей загруженности учащихся многими важными и неотложными делами (надо копать окопы и траншеи, помогать старшим убирать рис, готовиться к самообороне) учителя выкраивают время и для того, чтобы школьники успели выучить наизусть «Песню о Буревестнике» М. Горького и поэму В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин». Здесь ученики знакомятся и с классической прозой Лу Синя, и с романтическими поэмами Виктора Гюго, и с Александром Пушкиным, и с Чарльзом Диккенсом.

А историки прививают школьникам любовь и уважение к героям Октября 1917 года, которые открыли путь к освобождению всего человечества, знакомят их с историей революционного движения во всем мире и, конечно же, прежде всего во Вьетнаме.

И еще одно немаловажное обстоятельство: вьетнамские учителя учат своих воспитанников не только словом, но и личным примером. Они вместе с ними выходят на поля, чтобы помочь крестьянам быстрее убрать рис, который сейчас так нужен народу и его армии; вместе с ними вступают в отряды самообороны.

Так выглядит на практике один из важнейших рычагов великого механизма воспитания народа. Решение этой сложнейшей задачи — воспитания сознательных борцов-революционеров было начато вьетнамскими коммунистами еще в годы борьбы против Французских колонизаторов, и теперь оно получило новое развитие. Да, именно в воспитании масс — «секретное оружие» Вьетнама, которое делает эту страну неуязвимой…

По прямой от Тханьхоа до Виня всего 140 километров. В мирное время в Винь можно было добраться из Тханьхоа за несколько часов, но теперь поездка в этот город растягивается на целую ночь — добираться туда приходится по обходным проселкам, ухабистым, пыльным и тряским.

Мы выехали еще засветло. Первая остановка у переправы Геп. Пожалуй, сейчас во Вьетнаме нет человека, который бы не слыхал о ней. Американская авиация неоднократно бомбила Геп, как и дорогу № 1, по которой мы только что приехали. На обочинах мы видели сожженные американскими летчиками грузовики, легковые автомашины, автобусы, — американцы часто бомбят и обстреливают автобусные остановки, придорожные поселки.

Перед нами — широкое водное пространство. Вода здесь соленая: в часы прилива близкое отсюда море устремляется вверх по реке. Вот и сейчас в воде видны белые куполочки проплывающих медуз. Вода искрится, фосфоресцирует. Можно нагнуться, зачерпнуть в ладони воду, и тогда с рук начинают падать светящиеся струйки.

Моста здесь нет, и мы переправляемся на пароме. Паромщик нервничает: прилетят американцы или не прилетят? Не прилетели... Переправа уже позади. Машина мчится по шоссе. Наши спутники Май-первый и Май-второй, не отрываясь, смотрят в небо, не появится ли самолет. А небо удивительно чистое, залитое лунным светом. Едем с погашенными фарами.

Снова остановка. Это мост через реку с поэтическим названием «Желтый цветок». По обе стороны его нет ни одного строения, ни одного дома: все снесено бомбардировками.

Судя по всему, мост недавно бомбили. Его фермы искорежены, настил разбит, еле держится. Мы осторожно перебираемся через реку.

— Видите там, внизу, ямы? Раньше это был поселок, — поясняет сопровождающий нас капитан Банг.

Да, мы видим и воронки, и груды битого кирпича, и развороченный берег реки.

За рекой нас встречает милицейский патруль на мотоцикле. Дальше придется ехать проселками. Патруль укажет нам дорогу... Езда мучительно долгая и трудная. В тропической мгле не видно ни зги. Часто приходится останавливаться — мы пропускаем большие колонны грузовиков. Движение здесь осуществляется только ночью...

Наконец, въезжаем в Винь. Долго открываем ворота тихой одноэтажной гостиницы. В рукомойниках — о, счастье! — есть вода. А потом валимся на кровати, укрытые марлевыми пологами от москитов.

Утром нас будит (в который уже раз за время поездки) сигнал воздушной тревоги: два американских самолета на огромной скорости проносятся над городом. Включаем транзистор. Американская радиостанция опять сообщает, что самолеты США «прекратили» налеты на ДРВ. А чьи же это самолеты только что пронеслись над нашей головой?

Днем идем осматривать город. За невысокой оградой посреди огромной поляны стоит двухэтажное здание Музея Советов провинций Нгеан и Хатинь. В зале — красные знамена с нашитыми на них изображениями серпа и молота. Под этими знаменами в 1930 году рабочие Виня впервые вышли на первомайскую демонстрацию, а потом под такими же стягами поднялись на борьбу крестьяне провинции Нгеан. Здесь были созданы первые Советы, всколыхнувшие всю страну.

Документы музея рассказывают о рабочем и крестьянском движении. 12 сентября 1930 года у небольшого поселка Тхайлао самолеты французских колонизаторов обстреляли и сбросили бомбы на крестьян, вышедших на демонстрацию протеста против феодального гнета и ига чужеземных захватчиков. Сейчас эти же самые места подвергаются налетам американской авиации.

На столике листок бумаги. На нем выписка из решения VII конгресса Коммунистического Интернационала: «Коммунистическую партию Индокитая, являющуюся до сих пор секцией Коммунистической партии Франции, считать самостоятельной секцией Коммунистического Интернационала».

Улицы города чисто подметены. Сквозь раскрытые окна и двери видно, как в мастерских трудятся швеи, ткачи, сапожники. Заходим в магазин. На прилавках стоит посуда, лежат предметы домашнего обихода. Здесь же — чехословацкий и китайские радиоприемники, венгерские электротовары, вьетнамские и советские велосипеды, швейные машины «Тула». У стены стоят новенькие чешские мотоциклы «Ява».

Мы останавливаемся возле небольшого дома с широкими окнами. За стеклом витрины — модные мужские сорочки и легкие летние ситцевые платья. Это ателье. В комнате над швейными машинами склонились девушки. Многолюдно и в соседнем ателье фотографа. Вот пришла целая семья: мать, худенькая пожилая женщина в традиционном вьетнамском длинном платье, и трое сыновей. Один из них, парень лет двадцати, в форме бойца Народной армии. Пока он поправляет у зеркала форму, мать не сводит с него добрых, ласковых глаз...

Какое это звучное и певучее имя — Винь! Словно птица подала голос в джунглях, либо пуля пропела в горячем воздухе. Винь... Много ли раньше вы знали об этом городе, имя которого ныне то и дело мелькает в военных сводках беспокойной весны 1965 года?

Если вы захотите разыскать его на карте Вьетнама, опустите палец пониже девятнадцатой параллели. Там, в тесной горловине у самого моря, в устье широкой реки Лам, что значит «Синяя», вы заметите точку, которая так много говорит сердцу каждого вьетнамца.

Запомните: с тех пор как в августе 1945 года Вьетнам стал свободным, над провинцией Нгеан — а Винь ее главный город — ни разу не опускался алый, с большой золотой звездой вьетнамский флаг.

А ведь были чертовски трудные годы: колонизаторы снова ворвались тогда в Сайгон, они вновь захватили Хайфон, Ханой и многие другие города только что освободившегося Вьетнама. Но сюда, в центральную часть страны, в провинции Тханьхоа, Нгеан, Хатинь, даже отпетые эсэсовцы, продавшие свою шкуру французскому иностранному легиону, не смели сунуться. На протяжении всей войны Сопротивления тут действовали законы народной власти, готовили кадры специалистов институты. Все это как бы само собой разумелось: разве могло быть иначе на земле, которая еще в тридцатом году стала родиной первых Советов Индокитая?

Но вот Виню совсем в другой ситуации вновь довелось стать городом-солдатом: вооруженные силы далекой отсюда страны — Соединенных Штатов Америки — атаковали его без предупреждения в памятный день 5 августа 1964 года, и с той поры — вот уж девять месяцев! — он живет по-военному.

Только в апреле провинция Нгеан пережила двести военных тревог; на нее было совершено 1906 групповых авиационных налетов. Бомбы и ракеты сыплются с неба в любое время дня и ночи. Летчики Макнамары не утруждают себя выбором цели, для них годится любая: казармы или жилой дом, мост или школа, база или завод, буйвол на рисовом поле или грузовик на шоссе. Лишь бы быстрее освободиться от груза бомб и удрать: ведь с каждым днем, по мере того как Вьетнам наращивает свою современную противовоздушную оборону, вторжения в его воздушное пространство становятся все более опасными.

Ну, а как живет Винь? Что ж, он полностью доверяет своим неутомимым защитникам, прикрывающим его огненным щитом. Да и сам город активно участвует в обороне. Когда вражеский бомбардировщик вдруг врывается в воздушное пространство Виня (а это бывает иногда до десяти раз в день!), навстречу ему из траншей, с крыш, из любых укрытий устремляются струи горячего металла. Стреляют не только артиллеристы. Стреляют ополченцы и бойцы отрядов самообороны. А те, что не стреляют? Те, у кого нет в руках оружия, помогают своим товарищам. Город живет и работает все в том же размеренном темпе. Послышалось тревожное пение сирены, застучали зенитки — люди точными движениями останавливают станки, деловито закрывают магазины и парикмахерские, покидают учреждения и уходят по извилистым ходам сообщения в надежные, выложенные кирпичом убежища. Женщины несут свое вязанье, портные — недошитые рубашки, парикмахер — бритву и зеркальце. После отбоя все быстро возвращаются к своим делам.

Вечером мы пошли в кино. Огромный, недавно выстроенный зал кинотеатра был переполнен. Показывали новый вьетнамский фильм «Молодой солдат». Вдруг сквозь распахнутые настежь в черную тропическую ночь двери блеснул на какую-то тысячную долю секунды ослепительный свет. В тот же миг разом загрохотали зенитки. Экран погас, и люди быстро, но без всякой излишней спешки направились в убежище. Наш сосед деловито пояснил:

— Это американский разведчик. Дает с борта сверхсильный световой импульс и фотографирует. Сейчас зенитчики его прогонят...

Прошло полчаса. Отбой. Зрители вернулись в зал. Говорят, иногда случаются за вечер три-четыре таких вынужденных антракта. Если тревога затягивается, билеты объявляются действительными назавтра. Кинотеатр всегда полон.

А как обстоит дело на предприятиях?

В поисках ответа на этот вопрос мы отправились на маслодельный завод, построенный в 1959 году с помощью ГДР. Нас радушно встретил директор товарищ Нго Май, седой коренастый человек с выдубленным солнцем морщинистым лицом. Только мы уселись за стол, только началась беседа о том, как коллектив завода ухитряется в условиях почти непрерывных воздушных тревог выполнять план, как нам тут же представился случай увидеть эту сложную реальность своими глазами.

Вот это утро, проведенное нами с рабочими завода, минута за минутой, час за часом. Быть может, наши заметки, сделанные по горячим следам событий, помогут читателю зримо предоставить себе атмосферу Виня.

7 часов 30 минут. Директор заканчивает свое приветствие:

— Советский народ, КПСС, Советское правительство оказывают активную поддержку, искреннюю помощь Вьетнаму. Это воодушевляет рабочих. Люди трудятся, не считаясь со временем: поскольку тревоги вызывают перебои в работе, приходится оставаться допоздна, чтобы выполнить план. Во время тревог у основных агрегатов остаются дежурные, а остальные с винтовками в руках занимают боевые позиции. У кого оружия нет, те идут в убежища...

И тут же, совсем как в кино, не успел директор закончить фразу, раздался сигнал тревоги, и мы увидели в окно, как по длинным, глубоким ходам сообщения быстрым шагом идут рабочие в пробковых шлемах, накрытых маскировочной сеткой. Мы присоединяемся к ним и выходим на боевые рубежи — отлично оборудованные огневые позиции над крутым берегом реки Лам.

7 часов 35 минут. Самолетов пока не видно. Наблюдатели следят за горизонтом в бинокли. Мы знакомимся с бойцами самообороны — рабочими Ха Куи Банг и Нгуен Ван Чунг (они дежурят у крупнокалиберного пулемета), с двадцатилетней Нгуен Тхи Нгуэт, прижавшейся щекой к ложу карабина, с Фам Ван Ты, Тао Зун Ши и другими. Удобно устроившись в своих индивидуальных окопчиках, они готовы открыть огонь, когда это будет необходимо.

7 часов 40 минут. Резкий шум самолетов над облаками.

7 часов 45 минут. Отбой. Рабочие начинают покидать окопы.

7 часов 47 минут. Новая тревога. Теперь шум самолетов сразу с двух сторон. Рабочие снова занимают свои рубежи. Капитан Конг Банг, наш спутник, глядя на изумительный пейзаж, открывающийся за рекой, такой мирный и величественный — гряда синих гор над зеленой равниной, — вдруг говорит:

— А вы знаете, по ту сторону реки родина нашего великого поэта Нгуен Зу. Шестнадцатого сентября по решению Всемирного Совета Мира во всех странах будет отмечаться его двухсотлетие...

8 часов. Тревога продолжается. Но сейчас самолетов не видно и не слышно. Вдали слышится канонада зенитной артиллерии. На зеленом откосе двое молодых рабочих. Винтовки лежат рядом. Один из парней трогает палочкой ветку молодой мимозы. Она моментально съеживается. «У вас в Советском Союзе такие есть?» — «Есть, но только на юге...» — «Значит, все-таки есть и у вас?» — Ребята довольны.

8 часов 10 минут. На белом фоне облаков вдруг становятся отчетливо видны вытянутые черные силуэты двух F‑105. Когда-то мы с таким же чувством встречали на фронте появление «мессеров». Вот только мощь их несоизмерима. До американских самолетов километра четыре, они идут на небольшой высоте, со снижением, вдоль реки, со стороны моря. Ополченцы вздыхают: «Для нашего оружия далеко». Но тут же в небе рядом с американскими самолетами вспыхивают разрывы снарядов зенитной артиллерии. И вдруг все звуки покрывает донесшийся, наконец, рев реактивных самолетов — ведь это сверхзвуковые машины...

Через полчаса все наконец стихло, и мы можем вернуться в скромный кабинет директора, где нас ждет уже остывший чай. Товарищ Нго Май скупыми, точными фразами продолжает свой рассказ о заводе, его людях, о том, что план, несмотря на «новую ситуацию», выполняется и перевыполняется, что производимое заводом из арахиса высококачественное масло идет на экспорт в разные страны, в том числе в Китай, ГДР и Советский Союз.

Потом мы просим директора хотя бы коротко рассказать о себе. И тут оказывается, что этот тихий, скромный, неразговорчивый человек — из тех, кому при жизни следовало бы ставить памятники. Он — один из самых первых коммунистов Вьетнама. Нго Май вступил в Коммунистическую партию Индокитая еще в 1930 году — тогда он был молодым крестьянином одной из здешних деревень.

А уже через год Нго Май был схвачен полицией и брошен за решетку. Его приговорили «за подрывные действия» к двенадцати годам заключения в одной из самых мрачных тюрем Индокитая, Бан Ме Тхуат, и там судьба свела его с интересными людьми, многие из которых занимают теперь весьма ответственные посты в республике.

— Было тяжеловато, — отрывисто говорит директор. — На работу нас водили в кандалах, на ночь надевали, словно на собак, стальные ошейники и приковывали их к ногам, чтобы мы не могли разогнуться. Но партийная работа продолжалась и в тюрьме, Я, например, там, в сороковых годах, изучал программу Вьетмина, тайно переданную нам с воли. Мы боролись с тюремщиками. Правда, они увеличили мне за строптивость срок заключения еще на десять лет. Но колонизаторы уже не были всесильны: в 1944 году подъем народной борьбы во Вьетнаме и там, во Франции, вынудил их освободить нас досрочно...

Как же дальше сложилась судьба этого интереснейшего человека? Выйдя за ворота тюрьмы, он сразу смешался с толпой, и полиция потеряла его след. Назавтра Май уже работал в подпольном комитете Вьетмина. Шла вовсю подготовка к революции. Затем после августовской победы 1945 года — уже легальная руководящая работа. В годы освободительной борьбы партия поручила Нго Маю производство оружия. Кончилась война — он вместе со всеми занялся мирным строительством. Вот построил этот завод и стал его директором.

Май рассказывает обо всем этом, как о самых будничных делах: что тут особенного? И только мимоходом удается узнать, например, как упорно и скрупулезно следит он за тем, чтобы ни в коем случае, ни чем и ни в чем не выделяться из общей массы, хотя его заслуги и возраст, казалось бы, дают ему право на некоторые преимущества.

Мы узнали, например, что его сорокачетырехлетняя жена трудится тут же на заводе рядовой работницей. Что четверо их детей находятся в эвакуации, и что он не имел возможности даже навестить их. Эта скромность, присущая настоящим революционерам, свойственна многим деятелям, с которыми мы познакомились в городе Винь. И вот, думается, что это коммунистическое умение слиться с массами, жить их жизнью, тревожиться их тревогами, радоваться их радостями, и обеспечивает успех того большого и важного дела, которое уже обеспечил город-солдат по имени Винь: он доказал, что можно успешно работать в любых условиях, даже в пороховом дыму непрерывных бомбардировок...

На рисоочистительном заводе, которым руководит директор Фам Ты, нас тоже застала тревога. С территории завода, засаженной кокосовыми пальмами, апельсиновыми и лимонными деревьями, магнолиями и мимозами, мы вышли по ходу сообщения в укрытие. Этот ход сообщения был упрятан от чужого глаза под роскошной зеленой ботвой удивительных вьетнамских овощей, похожих на гигантские огурцы, — они достигают метра длины и двадцати сантиметров толщины.

В небе гудели самолеты, рвались зенитные снаряды. За этим поединком наблюдали с земли бойцы заводского отряда самообороны, которые, как и на маслодельном заводе, быстро заняли свои позиции. Их гордостью были две зенитных пушечки 20-миллиметрового калибра. На своих постах стояли командиры расчетов Нгуен Тхе Кы и Нгуен Тхань Бинь, получившие специальную боевую подготовку на трехмесячных курсах. Им очень хотелось показать нам свое военное искусство, но и на этот раз самолеты прошли в стороне, за пределами зоны действительного огня, и команды «Огонь!» бойцы самообороны так и не получили. Но их товарищи, стоявшие с зенитным пулеметом в другом месте, ближе к пролетавшим самолетам, выпустили по ним несколько очередей.

А завод работал и сегодня, как работал вчера и как будет работать завтра. Когда тревога кончилась, директор Фам Ты пригласил нас к себе и угостил прохладным соком из кокосовых орехов, выращенных тут же, на территории завода. Он рассказал нам, что план первого квартала был выполнен на 105,8 процента и даже план апреля, когда налеты были особенно часты, — на 103 процента. Недаром коллектив завода еще в 1961 году был награжден орденом Труда.

А виньская автобаза? Вот уж действительно предприятие героев! Только тот, кому довелось в трудные военные годы поколесить по фронтовым дорогам, может в полной мере оценить то, что делают сейчас шоферы Виня.

— Кровеносные артерии Вьетнама работают нормально, значит, мы делаем свое дело так, как надо, — сказал нам худенький, ловкий водитель грузовика Ле Тхе Нго, ухитряющийся перевозить по узким, извилистым дорогам без света на своем грузовике с двумя прицепами по 11 тонн груза за один рейс.

У Нго есть своя тактика. Зажег янки над дорогой осветительную ракету — ни в коем случае не останавливайся: обязательно разобьет. Мчись во весь опор дальше, пока не спрячешь машину под каким-нибудь деревом у обочины дороги! И враг его ни разу не настиг...

Так выглядит сегодня фронтовая жизнь в городе Винь. Вот уж поистине звонкое название, звучащее словно выстрел из винчестера, словно полет пули, рассекающей воздух.

И можно было по-человечески понять нашего друга капитана Банга, когда он вдруг вошел в нашу комнату, встал у порога и, тщетно пытаясь сохранить спокойствие, сказал побелевшими от злости губами:

— Слыхали? Западное радио передало, будто из-за этих подлых налетов Винь стал мертвым городом. Будто это не город уже, а всего лишь пустыня. Как вам это нравится?

Нам это, конечно, решительно не понравилось, и мы обещали рассказать советским читателям, как в действительности живет Винь.