Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

Птенец

Дело было так.

Он лежал в яйце и не торопился выходить. Было самое время подумать, каким бы ему хотелось быть.

Он решил потрудиться и вырастить себе большое-большое ухо. Но только одно. Потому что если появятся два уха, то в одно будет влетать, а в другое вылетать, и ничего в голове не задержится.

Глаза пусть будут побольше: глядеть надо в оба — больше увидишь. А много видишь — много понимаешь.

Ноги, конечно, должны быть подлиннее: шагать надо широко.

Было бы в достатке строительного материала можно бы оставить два крыла. Но откуда ему взяться в яйце? И он решил отказаться от одного.

В жаркие страны можно и пешком добежать, а для равновесия, когда бежишь или подпрыгиваешь, одного крыла и хвоста вполне достаточно. Кстати, хвост надо удлинить и красивым веером таким сделать!..

А вместо другого крыла пусть будет длинная-предлинная рука, она очень нужна.

Во-первых, можно здороваться за руку с друзьями. А можно ее высоко поднимать и кричать "Привет!" И, кроме того, можно бежать куда-нибудь и даже оглядываться не надо — рука сама помашет тем, кто смотрит тебе вслед — "До свиданья, до свидания!" — или знак подаст — "За мной, ребята, догоняйте!"

А то, что рука одна, так это даже преимущество: одной рукой много не заграбастаешь. Сама судьба не позволит стать жадным. А то ведь это очень легко: заграбастаешь в охапку всё, что можешь схватить двумя руками и кричишь: "Моё! Моё!" Отвратительная картина!..

Так он трудился, трудился в своей скорлупе.

Неужели это всё?

Поднатужусь-ка, решил он, и выращу себе колесо. Ну и пусть ни у кого нет колеса, а у меня будет. Колесо — это хорошо. Разбегусь быстро-быстро, потом лапки подожму и на колесе прокачусь. Чем быстрее разбегусь, тем дальше проеду. Теперь, кажется, всё?..

Он даже испугался: чуть не забыл! Конечно, на голове должны быть усики-антенны. Вдруг захочется со звездами поговорить — пожалуйста! Или срочное сообщение передать — опять пожалуйста!

Он уже, пожалуй, мог бы проклюнуться и сбросить с себя скорлупу, но вспомнил, что имени еще не придумал, а от того, какое у тебя имя многое зависит. Имя обязывает.

Его братья и сёстры давно освободились от скорлупы и дружно пищали где-то рядом, а он всё не мог придумать, какое имя больше всего подойдет ему.

— Ах, ты, ленивец! — забеспокоилась мать-куличиха и одним ударом клюва разрушила его намерения решить трудный вопрос под крышей.

Он, не торопясь, вышел из скорлупы, крепко встал на свои длинные ноги и помахал всему семейству рукой: "Привет!"

— Ох! — промолвила мать-куличиха и стала его испуганно рассматривать.

Перед ней стоял некий кто-то, кого и назвать она не знала как: болталась в приветствии над головой длинная — предлинная рука, топорщились на затылке усики — антенны (на них, очевидно, пошел материал от клюва, потому что клюв стал тупым и коротким), по обоим сторонам короткого клюва весело блестели большие круглые глаза, на левое плечо свисало широкое ухо... А хвост — веером!.. А ноги как длинны!.. И ещё — колесо!..

— Ну, уж колесо — то зачем?! — заплакала мать.

Потом она поняла, что он всё равно ей дорог. Она вздохнула и сказала:

— Ничего не поделаешь — в семье не без урода!

Она ещё надеялась примирить семью с этим неудачным отпрыском, но тут отец — кулик захлопал крыльями и возмущено закричал:

— Какой кошмар! На кого ты похож!

— Успокойся! — кинулась к отцу мать.

— Ты весь род опозорил! Никогда тебя не прощу! — крикнул отец и побежал прочь от гнезда. Навсегда.

Мать всхлипнула и помчалась за ним, а за матерью заспешили малые кулички, его братья и сестры, побежали то подпрыгивая, то подлётывая.

Он посмотрел им вслед, постоял-постоял, вздохнул и пошел своей дорогой, куда глаза глядят.

И тут он на практике обнаружил, что ходить надо учиться, это трудная наука. Если бы не шикарный хвост, который он распускал для равновесия, то падал бы он гораздо чаще.

С горем пополам он всё-таки прошел болотце, где родился, выбрался на берег и оглянулся.

Перед тем, как проститься с отчим домом, всегда надо оглянуться, чтобы всё хорошо запомнить.

Ох, каким прекрасным показался ему этот уголок. "Недаром каждый кулик своё болото хвалит, — подумал он. — Ох, недаром!"

Но надо было идти; он чувствовал, что где — то его ждут, только он не знал — где. В конце концов, не мог он знать многого: совсем недавно он появился на свет.

Впереди был холм, весь поросший высокими соснами, крутой его склон был усыпан опавшей хвоёй.

Хвоинки скользили под ногами, и несколько раз ему приходилось опираться на хвост, чтобы не упасть.

Наконец он всё-таки вскарабкался наверх. Он подпрыгнул от радости и опять в который раз упал, да так неудачно — прямо на колесо.

А колесо имеет свойство катиться, вот он и покатился вниз так стремительно, что и опомниться не успел, как — плюх! — и очутился снова в болоте. Это было очень смешно. Он так хохотал над собой, чуть не захлебнулся!

А колесо соскочило. Долго искал он его в воде, потом прилаживал покрепче. Одним клювом он этого ни за что не сделал бы, очень правильно, что придумал руку вырастить.

И всё — таки возился он долго: у него ещё не было благородной привычки к труду.

В конце концов, колесо стало на место и держалось крепче прежнего.

Очень довольный собой, он опять полез в гору с бравым криком: "Ну-ка, начнём всё сначала!"