Вечером они опять собрались у кузнеца за самоваром.
Отец Алеши рассказывал, как он стоит за рулем атомохода “Арктика”, а они слушали, удивляясь, и будто сами пробивались на ледоколе сквозь льды и торосы от одного заполярного порта к другому, ведя за собой караваны кораблей со всякими нужными для людей грузами.
А когда останавливается корабль, затертый льдами, и наступает такая тишина, как в Космосе, и сердце человеческое сжимается от тоски, вот тогда, считает отец Алеши, матрос-рулевой атомохода Николай Николаевич, хорошо вытащить магнитофон и послушать родные Звуки Земли.
— В ледяной пустыне услышать, например, как поют петухи, — это очень помогает жить! — сказал он, включая магнитофон.
Все вместе они слушали, как заухала, захохотала в лесу сова, и Парамон узнал Сову Матвеевну.
Потом зашумел утренний ветерок, заорал во всю мочь петух бабы Дуни, закудахтали куры: ”Ястреб, ястреб в небе!” (Этот крик только Парамон и кузнец поняли, но не стали они ничего объяснять Николаю Николаевичу, он все равно не поверит, что можно понимать язык птиц и зверей).
Пленка в кассете пошуршала тишиной, и вдруг во всю комнату застучал дятел. Парамон знал его и часто любовался им.
Дятел был очень красивый: черные голова, крылья и хвост блестели, как лакированные, щеки у него были белые, грудь белая-белая, а живот алый... И какой он был трудолюбивый: все стучал и стучал мощным клювом по стволам, спасая деревья от всяких вредителей...
Шарик завилял хвостом и предложил кузнецу:
— Мы с кошечкой Маркизой новую песню разучили. Почему нам не спеть для хорошего человека?!
Пригласили кошечку Маркизу, она и Шарик сели рядом, и старик-кузнец скомандовал:
— Ну, ребята, начинайте! — и объявил: — ” Песня без слов!”
Шарик поднял голову и начал так нежно подлаивать, словно аккомпанируя, а кошечка Маркиза, склонив голову на плечо, вела мелодию.
Эта песня без слов была для тех, кто языка птиц и зверей не понимал, а дед и Парамон все улавливали. И Алеша немножко понимал, чуткая душа у него была...
Что они понимали? Например, как Шарик хорошо к Маркизе относится, и то, как она хорошо к Шарику относится, и то, что они всегда будут петь песни вместе, потому что у каждого в отдельности хуже получается...
— Молодцы, ребятишки! — похвалил певцов кузнец.
— Ценная запись получилась, — подтвердил отец Алеши. — Выношу вам благодарность, — и подал им по кусочку колбасы.
Артисты приняли благодарность с признательностью.
Матрос-рулевой Николай Николаевич с сожалением сказал:
— Как я хотел соловьев записать! Да вот опоздал — они уже петь перестали... А как бы хорошо — льды, полярная ночь, мороз сорок градусов, а я говорю приятелям:
”Давайте, друзья, соловьев послушаем!” И по судовому радио — во всех каютах, в машинном отделении, в рубке, в каюте капитана — везде соловьи щелкают... Глаза закроешь и увидишь — небо южное, звезды, туманчик над прудом и бузинный куст... А из него соловьиная трель!.. Да поздно отпуск дали, — огорченно закончил он.
Парамон кузнеца за рукав дернул:
— А, может, мы уговорим соловья спеть?! Они же тебя, дед, уважают!
— Время их песен кончилось, — вздохнул кузнец, — птенцов выкармливают. Тут уважай — не уважай, а не до песен.
— Я попробую, дед. Ладно?
— Ишь ты, какой милый, как помочь хочешь! Ну, попробуй. Только вряд ли и у тебя получится.
Парамон кинулся к своей баньке — возле нее росли бузинные кусты, и он знал, что там спряталось гнездо соловья.