Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

Счастливые денёчки

Чуть ли не на другой день после пожара Варвара начала учить Парамона читать и писать.

Школу они организовали под бузинными кустами возле баньки. Занимались час утром и час вечером, буквы и слова писали на гладком песке у ручья, а карандашом была палочка-тростинка.

Недели не прошло — а Парамон уже всю азбуку и слоги отлично изучил.

Знаменитое и всем известное предложение из букваря “мама мыла раму” он сходу написал без ошибок.

Потом он писал под собственную диктовку: “Сова Матвеевна потерялась”, “Шарик и Маркиза поют песни!”, “Актриса — это коровка бабы Дуни”, и много еще чего другого...

— Пиши: “Птицы — друзья человека”, — диктовала Варвара.

Но Парамон часто писал совсем не так, как ему диктуют, а так, как ему казалось интересным и правильным.

— Разве друзья только птицы? — думал он и писал: ”Звёзды, и птицы, и цветы — большие друзья людей”.

И Варвара не сердилась, что он своевольничает, а думала, что, наверное, он прав, ему виднее.

Почти каждый раз на уроках присутствовал и Алеша. Баба Дуня этому радовалась, так как Алёша не очень хорошо учился по русскому языку и позаниматься ему было не вредно, а сама баба Дуня не умела ему помочь, совсем другое дело — отличница Варвара.

Алеша часто делал ошибки в трудных словах: не знал, то ли “а” надо писать, то ли “о” в слове “молоко” или “соловей”.

А Парамон уже так много знал, что мог исправлять его ошибки, перечеркивая тростинкой неправильную букву и сверху надписывая нужную...

Алеша и огорчался, и надеялся, что когда-нибудь он перещеголяет Парамона, вот только успеет ли: уже уезжать скоро!

Парамон твердо обещал, что он с ним будет на следующее лето изучать трудные слова в русском языке, а пока сам будет стараться изо всех сил, чтоб потом ему свои знания передать.

И старался.

— Ни одной ошибки не сделал, необычайно способный он! — каждый день восхищалась Варвара, сообщая об успехах Парамона братьям. — А читает как! И с выражением! Только по-своему, конечно, по-птичьи! А я по-птичьи пока не понимаю! — огорчалась она.

— А как же вы объясняетесь? — удивлялись Димон и Тихон.

Сами они отлично Парамона понимали, когда в футбол играли или на деревья влезали: тут ведь слов не требовалось, язык жестов их вполне устраивал!

— Он мне по-русски пишет. На песочке, или на листках бумаги из тетрадки, что я ему подарила... Понятно так пишет, даже красиво!.. — не переставала она удивляться.

Сереженька серьезно огорчался, что Варвара так с Парамоном подружилась: она вполне может стать преградой на их пути, не захочет похищать Парамона.

Сереженька давно ни с кем, кроме бабы Клани, не разговаривал на эту тему. И младшие “архаровцы” уже и подзабыли, что они хотели взять Парамона в плен, а потом продать его за большие деньги...

Им было интересно жить тут, дружить с Шариком и Шоколадкой, а особенно с Парамоном... Интересно было бегать, прыгать, купаться, строить шалаши...

А уж пожар — это было такое совместное приключение, о котором долго помнится, а рассказов в школе сколько будет...

А вечерами им так было интересно слушать были старика-кузнеца и сказки бабы Дуни. У бабы Дуни сказки часто были очень страшные, но такие интересные!..

Коварный план как-то растворился, рассеялся, перестал занимать их и вспоминаться.

Никто из них не хотел изучать язык птиц и зверей, им и без этого дел хватало, они вообще насчет учебы особого прилежания не выказывали...

Одна Варвара была отличница, и всякие языки ей нравились, она и попросила научить ее этому удивительному языку, на котором разговаривал Парамон и всё живое на земле... Пусть даже не разговаривать, но хотя бы понимать его!..

И Парамон старался научить Варвару языку птиц и зверей, но у нее это пока плоховато получалось.

Она не могла понять самого главного, что говорил ей Парамон:

— Ты стань мною — и будешь меня понимать! — убеждал он ее. — Или стань ежиком — и его будешь понимать. Станешь Шариком — и все его мысли твоими станут, откроются тебе!

— Как это я могу стать тобою? — недоумевала Варвара. — И как это я могу стать ежиком? Или Шариком?

Это, действительно, трудно было понять. Она еще ничего не знала об искусстве перевоплощения, а Парамон не мог ей толком объяснить этого.

И не мог ничего путного рассказать он и о сочувственном внимании, и о взаимной симпатии, которая даже без слов помогает понять другого, ну, и о других, не менее сложных вещах...

Он решил посоветоваться с дедом, как об этих непростых предметах проще и понятнее сообщить Варваре.

Но сейчас этого спрашивать было нельзя: старик-кузнец не должен был пока ничего знать об их “Школе у лесного ручья”.

Парамон хотел, чтоб до поры до времени это оставалось великой тайной. Он собирался деда совершенно неожиданно удивить, сходу прочитав ему что-нибудь из “Травника” или написав ему какое-нибудь интересное письмо-загадку.

Впрочем, Варвара несколько слов птичьего языка научилась понимать. Говорить не умела, а понимать научилась. Простенькие были слова, но лиха беда — начало! Самая длинная дорога с первого шага начинается...

Дни в лесной деревушке текли теперь мирно и по-доброму, даже баба Кланя стала, кажется, совсем не такая сердитая, и почти никого не ругала и никого не учила, как жить.

Если кузнец работал иногда у себя в кузнице и по чьей-то просьбе что-нибудь такое особенное, почти ювелирное делал, баба Кланя не говорила, что он глупый, и не называла его пустодомом, потому, мол, что платы за работу не берет, а хвалила его за бескорыстие.

Так сильно хвалила, что кузнец с некоторым подозрением на нее посматривал: не издевается ли она над ним? Но нет, не похоже... И он всё голову ломал, почему у нее за это время так к лучшему характер изменился?..

Наверное, это от того, пришел он к выводу, что детские голоса в ее доме зазвучали, а детские голоса сердце человеческое мягче, добрее делают...

Пришло время Алешу отправлять домой, в Петербург.

У Алеши две бабушки было. Здесь, в лесной деревушке, у него баба Дуня жила, а в Петербурге — другая бабушка.

Она ученая бабушка была, в важном Институте преподавала, и все ее называли не баба Мила, а по имени-отчеству — Людмила Владимировна.

Она обещала своему зятю, матросу-рулевому Николаю Николаевичу, поехать за Алешей и выполнила свое обещание — приехала.

На два денька, правда, всего, а больше ей дела не позволяли.

А была она здесь, в гостях у бабы Дуни, в первый раз, всё недосуг ей было до этого: то экзамены, то набор студентов, то симпозиумы, то конференции, то командировки!.. И так десять лет!

Баба Дуня иногда зимой на недельку в Петербург погостить ездила, а Людмила Владимировна сюда еще не заглядывала.

А приехала — и ей так всё понравилось в лесной деревушке, что она только и делала, что каждую минуту восторгалась:

— Ах, какой удивительный лес у вас!

А вышла на край поля и остолбенела:

— Какой вид с этого холма открывается! Какие дали необозримые!

А потом попробовала воды из родника и вздохнула:

— Такую водицу я не помню, когда и пила! Говорят же в сказках — “Живая вода”! Так вот это и есть — живая вода, самая настоящая!

А уж когда молодую картошечку с укропчиком с огорода старика-кузнеца попробовала и молочком коровки бабы Дуни запила, так сразу размечталась:

— Всё! Выйду на пенсию — покупаю здесь какой-нибудь домик, и будем вместе жить! Летом буду в огороде возиться, ягоды собирать, вам помогать коровку обихаживать, а зимой буду всякие вкусные городские блюда нам всем готовить, торты на праздники печь и книжки буду писать. Привезу сюда свой компьютер и буду работать, работать, работать!..

— Так давайте за вашу мечту не молочка выпьем, Людмила Владимировна! — предложил старик-кузнец и поднял стаканчик с прозрачной жидкостью. — Хорошая вы женщина... За исполнение вашей мечты!

— Спасибо, Савелий Яковлевич!

Все, кто был за столом в избе бабы Дуни (а были тут все ее жители, большие и малые. Ко всеобщему удивлению, даже баба Кланя на лавке за столом присела из любопытства да так и осталась!), вот все похлопали в ладоши, а взрослые еще и по стаканчику тяпнули.

Очень Людмила Владимировна Парамону понравилась! Такую бабушку и он иметь не отказался бы!

Во-первых, она по земле и тропкам ходила, стараясь на жучка или муравья не наступить, во-вторых, она не боялась ни ужей, ни лягушек, в-третьих, она так осторожно жала руку Парамону, что он сразу поверил в ее доброту...

Но, самое главное, она птичий язык чуть-чуть понимала. Это было так удивительно!

Обнаружил Парамон это днем, когда они за грибами ходили. Грибов в это лето вообще много было, а в августе белые пошли. Выскочила Людмила Владимировна на полянку, увидела гриб с коричневой блестящей шляпкой в траве и ахнула.

А Парамон сказал:

— Это еще что! Я вас на такое грибное место отведу!

Баба Дуся умилилась:

— Ах, как зачирикал, обрадовался красивому грибку!

Людмила Владимировна деликатно поправила ее:

— Совсем не об этом речь. Он сказал, что нас на урожайное место отведет! Там грибов — хоть косой коси!

Тут-то Парамон и узнал, что она его язык понимает. Обрадовался он очень, подумал: ”Нашего полку прибыло, ура!”

А баба Дуня не поверила. Не тому, что Людмила Владимировна Парамона услышала и поняла, на это она просто внимания не обратила.

Она не поверила, что есть такое место, где грибов так много, что хоть косой их коси. Уж она-то лес этот с детства знала...

Но Парамону все сороки обо всех лесных новостях сообщали и об этом богатом месте они же рассказали.

Обе бабушки, и деревенская, и городская, как увидели масляные коричневые шляпки, так обо всем забыли, кроме грибов, и собирали, собирали — и в лукошки, а потом и в подолы юбок, и в косынки...

Да выбирали крепенькие да маленькие! А потом уже и некуда стало собирать!..

— Парамон, — попросила Людмила Владимировна, — сбегай, пусть Алеша нам корзинки большие принесет! Пожалуйста, дружок!

И вот это слово “пожалуйста” ему в ней очень нравилось. Она так же вежливо, как старик-кузнец разговаривала.

Да, от такой бабушки никто бы не отказался!

Днем они все весело пировали за столом у бабы Дуни, ели грибную жарёнку, потом, не торопясь, пили чай...

Шарик дедову гармонь притащил, и старик-кузнец на гармони играл, а все хором песни пели...

В горнице топилась печь, сушились грибы, чтоб Людмила Владимировна могла их увезти с собой, как подарок от лесной деревушки...

Было весело и жарко.

Незаметно стемнело, пора и спать было, потому что на рассвете надо отправлять на станцию Алешу и его бабушку Людмилу Владимировну.

Все улеглись, свет в окошках потух, а Парамон на крылечке баньки сидел, ждал Луну. Он почему-то надеялся, что она явится на свидание. Но ее всё не было и не было.

Парамон подумал, что наконец-то он увидит большие поезда, о которых дед когда-то говорил. Обязательно увидит, потому что поедет провожать Алешу...

Разве можно друга не проводить? Ведь надолго расстаются!

Где-то высоко в небе, пролетая, призывно курлыкали журавли...

Парамон прислушался: о чём это они?

Издалека донеслось:

— Собирайтесь, друзья! На Севере уже полярная ночь, глубокие снега и морозы... Пора в теплые края! Собирайтесь, друзья!

Луны всё не было, а Ближняя Звезда стояла прямо над его банькой. Парамон настроил свои усики-антенны и спросил:

— Что это за теплые края? Почему туда надо собираться?

Ближняя Звезда часто смеялась, когда разговаривала с ним, но Парамон не обижался. Она так по-доброму смеялась и обидеть не хотела.

Вот и в этот раз словно колокольцы зазвенели:

— Какой детский вопрос!.. Это такие края, где никогда не бывает зимы. Ты их еще повидаешь!..

— Неужели повидаю?

— Конечно! — ответила Ближняя Звезда. — Спокойной ночи, дорогой мой, завтра у тебя, к сожалению, будет очень трудный день!..

И Звезда уже хотела уйти за тучку, но Парамон успел удивиться ей вслед:

— Почему трудный? Мне будет скучно и трудно без Алеши?

— Нельзя мне тебе ответить... Запрет существует на предсказания будущего.

— А ты знаешь будущее? — удивился Парамон. — Что же меня ждет?

Он был уверен, что получит ответ, но вместо этого услышал:

— Только Дальняя Звезда всё будущее знает, а я лишь иногда догадываюсь, но не имею права об этом говорить... Только день, поверь, будет трудный — наберись сил, мой хороший! Спокойной ночи!

Парамон медленно поднялся, закрыл дверь на крюк, устроился в своем лукошке и стал думать...

— Не горюй, Парамон, — послышалось с двери. Это Одуванчик Ванюшка зашевелился. — Какие такие трудности могут быть?! Ты черного кота Ваську победил, а нужно будет — и еще раз победишь! А все остальные — твои друзья! От них трудностей не должно быть!

Парамону повеселел — хорошо вовремя ободряющие слова услышать!

Проводы Алёши и его бабушки Людмилы Владимировны прошли на удивление весело.

Шоколадка на станцию домчала отъезжающих гостей, и бабу Дуню, и старика-кузнеца очень быстро.

Парамон не захотел ехать с ними в тележке, он прицепился сзади к велосипеду Варвары, и они — (Варвара на велосипеде, а Парамон за нею на своем колесе) — прибыли на станцию даже раньше Шоколадки.

Братья прикатили на своих велосипедах позже всех.

Димон и Тихон долго уговаривали бабу Кланю поехать вместе с Сереженькой на одном велосипеде, но она категорически отказалась, объяснила, что боится, и велела передать Алеше и его бабушке “от всего сердца доброго пути и до встречи следующим летом... ”

Они стояли кружком на платформе в ожидании поезда и наперебой загадывали друг другу загадки.

Это Людмила Владимировна придумала, она, оказывается, бесчисленное количество загадок знала. Алеша и “архаровцы” тоже старались от нее не отставать, хотя, конечно, за ней им было очень трудно угнаться...

— Четыре братца под одной шляпой. Что это?

— Это просто: стол! — все хором закричали отгадку.

— В брюхе баня, в носу решето, одна рука — и та на спине!.. — тут же другую загадку предложила Людмила Владимировна.

Все почему-то сразу на Парамона посмотрели.

— И совсем это не Парамон, Это — обыкновенный чайник! — догадалась Варвара.

— Четыре четырки, две растопырки, один махай?

— Это Шарик, — выкрикнул первым Парамон, но поняли его только сам Шарик и дед.

— В Полотняной стране, по реке Простыне плывет пароход, то назад, то вперед, а за ним такая гладь, что и зыби не видать! Что это? — Варвара спросила.

Немножко пораздумывали — про утюг сообразили Димон и Тихон.

— Двенадцать орлов, пятьдесят две галки, триста шестьдесят пять скворцов одно яйцо снесли... Ну-ка! — Людмила Владимировна подзадорила.

— Это год, недели и дни, — с некоторым даже презрением к легкости загадки сказал Сереженька.

— А еще... Рассыпался горох на сто дорог, никому не собрать — ни царю, ни царице, ни красной девице?..

— А вот вам!.. Над бабушкиной избушкой висит хлеба горбушка, собаки лают, а достать не могут!

— Катится катушка, ни зверь, ни птушка, ни огонь и ни вода, — не отгадаешь никогда... Ну-ка поднапрягите мозговые извилины! — шлепнула легонько по затылку Алешу городская бабушка.

Все напрягали, напрягали — и напрягли:

— Луна! Луна!..

— Не стукнет, не брякнет, а в окно войдет... Что такое? — старик-кузнец тоже в игру вступил, про рассвет загадку вспомнил.

Загадка сменяла загадку. Каждый знал какую-нибудь и торопился ее честной компании предложить.

— А что обиженный может сделать, а обидчик — никогда? — Людмила Владимировна на детей посмотрела.

Они думали, думали и не додумались до отгадки. Старик-кузнец определил, что для ребят это трудная загадка:

— Тут философом надо быть!

— Пожалуй! — засмеялась Людмила Владимировна. — Ну, знайте, что обиженный может простить обиду, а обидчику этого не дано! Давайте полегче... Что убегает без ног?

Тут они хором:

— Молоко! Молоко!

Очень всем весело и интересно было. Даже баба Дуня решилась посоперничать с городской бабушкой и стала одну за другой загадки загадывать про птиц и зверей:

— Маленький мальчишка в сером армячишке, по дворам шныряет, крохи собирает, в полях ночует — коноплю ворует?..

Как ни странно не сразу ребята сообразили, о ком это баба Дуня загадала. Первым маленький Петя выкрикнул:

— Воробей, воробей! Правда?

— А этой уж ни за что не отгадаете, — сказала баба Дуня. — Под ярусом-ярусом висят кисти с красным гарусом, а?

И правда, никто не догадался, хотя над станционной платформой нависла пушистая высокая рябина с почти совсем уже красными гроздьями...

— Ну, а теперь я вам свою загадаю, — раззадорился старик-кузнец и хитровато улыбнулся. — Что такое — в воду входит красным, а выходит черным?

Но тут уж все разом отгадку выкрикнули: наблюдали в кузне, как старик раскаленное железо в воду окунает...

Строго по расписанию, но совершенно неожиданно для веселой компании, увлеченной азартной игрой, из-за леса показался поезд. Людмила Владимировна, наверное, сотую и последнюю свою загадку загадала:

— Конь — не конь, а сороконожка, по дорожке бежит, весь обоз тащит!..

Конечно, все своими глазами увидели отгадку — это паровоз!

И они принялись целоваться, обниматься, жать отъезжающим руки.

Баба Дуня не утерпела, слезу пустила. И потом дольше всех платочком вслед составу махала...