Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

Синие сумерки

Опрометью мчался Парамон, ног под собой не чуял от счастья: он уже и не надеялся, что ему удасться организовать соловьиный концерт!

Он так размахивал рукой, так кричал “ого-го!”, что перепугал лисицу, которая мышковала неподалеку, и она на всякий случай отбежала подальше и притаилась за деревьями.

Он по пути натолкнулся на барсучиху, которая вывела из норы барсучат на солнышко, чуть не сбил ее с ног, но отскочил и помчался дальше, не обращая внимания на гнев мамаши-барсучихи...

Счастливый, он летел, как на крыльях!..

— Дед! Соловьи споют! Сам Соловей Соловеевич Курский обещал!

— Ну, внучек, ну, Парамошечка! Как же тебе это удалось, умница? — обрадовался старик-кузнец.

В доме у бабы Дуни переполох поднялся. Матрос-рулевой Николай Николаевич чемодан снова распаковал, чтоб магнитофон достать (он уже совсем собрался на рассвете на станцию к поезду идти).

К вечеру старик-кузнец, Парамон, Алеша, баба Дуня и матрос-рулевой Николай Николаевич расселись на одуванчиковой поляне и стали ждать синих сумерек.

— Тише, тише! — сказал Парамон Шарику и кошечке Маркизе, которые прибежали к компании с веселым лаем и мяуканьем.

Что случилось? — спросил Шарик и на всякий случай оглянулся.

Ничего необычного он не увидел, только баба Кланя на них из окна в бинокль глядела, но это было очень далеко и не беспокоило его.

— А в чем дело? — в свою очередь выгнула в недоумении спину кошечка Маркиза.

Парамон рукой махнул, призывая их к молчанию, и они улеглись на траву и стали ждать, сами не зная чего.

Наконец, на землю опустились синие сумерки. И тут началось!..

Неожиданно защелкал первый соловей. Трель его начиналась где-то вдали, на самом краю леса.

А потом, чуть ближе, послышался еще один и ещё...

В общий хор вступали всё новые и новые певцы, и соловьиные трели, всё ближе и ближе, как волны, катились к одуванчиковой поляне...

Последняя трель рассыпалась где-то совсем рядом...

Это, очевидно, старался Соловей Соловеевич Соловейчик...

На какой-то миг всё вдруг затихало, а потом снова...

Соловьев было много, они, наверное, со всех окрестных мест собрались сюда по зову Курского — он умел держать своё слово!

Волна за волной катилась соловьная песня к одуванчиковой поляне, и это было так прекрасно, так торжественно, что все заслушались, сидели, как зачарованные...

Матрос-рулевой Николай Николаевич всё магнитофон не выключал, и кассета крутилась, и соловьиная песня записывалась, записывалась...

Все до мурашек на коже понимали чудную красоту этой песни, но только один Парамон понимал и слова её, потому что у соловьев, как и у людей, все песни со словами, конечно, на их, соловьином, наречии:

Парамон догадывался, как эта песня стала знакома соловьям.

Как-то ветер случайно занес в лес листок со стихами, которые написал какой-то знаменитый поэт. А кто из соловьев читать умел? Конечно, Соловей Соловеевич Курский.

Ему стихи так понравились, что он сам стал их петь и всех в округе научил, даже Сову Матвеевну. Но она петь-то так не умела, как соловьи...

Так думал Парамон, а трели соловьиные все неслись и накатывались, как волны, через голубые туманы, через синие сумерки...

И вдруг — последняя рулада, ближняя, от Соловья Соловеевича Соловейчика и Соловья Соловеевича Соловейко, и всё стихло. Как не бывало.

— Спасибо, спасибо! — закричал Парамон, повернувшись к лесу.

— Пожалуйста! — донеслось откуда-то издалека, это Курский за всех откликнулся.

Старик-кузнец сидел неподвижно, задумался.

Баба Дуня глаза вытирала, она от этой красоты и радости даже поплакала. Чувствительная очень была.

Матрос— рулевой Николай Николаевич магнитофон выключил, строго Алеше сказал:

— Ты с Парамоном дружи и в обиду его не давай: он — птица особенная! Он, может, один на Земле такой. Понял?

Ночью Парамон лежал в своем лукошке и думал: может, он, и правда, связной? Может, это и есть его предназначение?

Он решил поговорить об этом со звездами, но по крыше баньки стучал частый дождь, и звезд не было видно.